Последний год - Василий Ардамацкий

В общем, надо было служить другим, и он служил, изображая слепую непричастность ко всем этим делам. Его душеприказчики в благодарность за выполнение их поручений одаривали его немалыми суммами. Кубышка пухла, но, правда, не так быстро, как ему хотелось. Когда началась война и деньги стали терять свою ценность, Раопутин страшно огорчился. «Тыща стала тоща», — говорил он все чаще своим благодетелям и повышал цены за свои услуги. Распутинская кубышка стала наполняться быстрей, когда в нее пошли дары таких финансовых воротил, как Рубинштейн и Манус.

Как только Распутин обосновался во дворце, сразу же это вызвало пристальный интерес дельцов. Они прекрасно знали, кто такой Распутин, знали цену его святости. Сначала в качестве посредника для связи крайне удобна была Анна Вырубова, но дельцы знали, что иметь с нею дело рискованно. Уж больно глупа, и, судя по всему, даже в царской семье это понимали — многие проекты, которые дельцы хотели провести с помощью Вырубовой через царскую семью, срывались из-за ее глупости, а деньги-то она брала вперед. Потом говорила: «Они не захотели»— и делу конец. Теперь она будет действовать совместно с Распутиным. Этого дураком не назовешь, а то, что с ним в одной упряжке будет Вырубова, представляло возможность иметь хоть какой-то контроль за тем, как будет действовать Распутин.

Контора заработала. Судя но показаниям Вырубовой следственной комиссии Временного правительства, контора начала операции через нее и Распутина еще задолго до войны. Размах дел, проталкивавшихся через царский двор, быстро нарастал. Убедившись в необыкновенных возможностях Распутина, дельцы начали пользоваться его услугами и без поддержки царского двора. Он сам писал записки нужным государственным чиновникам и даже министрам: «Сделай для хорошего человека». Дело дошло до того, что дельцы покупали у Распутина подобные записки без указания адресата и потом сами выбирали, кому эти записки предъявить.

В военные годы для банковских воротил и прочих крупных дельцов открылись беспредельные барыши на всем, что было связано с военными заказами. Оттеснив от Распутина авантюристов мелкого масштаба, таких, как князь Андронников, они впрягли его в свои миллионные дела. Рядом с финансовыми воротилами оказываются дельцы и карьеристы от политики — министры, сенаторы, генералы, депутаты Государственной думы и пр. Распутин работает и на них. На многообещающую ситуацию с Распутиным не могли не обратить внимания и иностранные разведки, в первую очередь немецкая…

В различных позже вышедших мемуарах деятелей западных разведок того времени имя Распутина появляется очень редко — фигура Распутина столь грязна, что эти мемуаристы, заботясь о своем реноме, молчат о том, как они воспользовались этим типом. Но широко известно, что для западных разведок никогда никаких моральных рубежей не существовало. Никто не поверит, что эти разведки, видя возможности Распутина, влезшего в царскую семью, и зная моральный уровень этого человека, не воспользовались бы этим. Конечно же, воспользовались. Особенно когда началась война… Родзянко прямо привязывал Распутина к иностранным агентам.

Если английская агентура пробивалась к Распутину, чтобы вовремя знать, что происходит во дворце, и пытаться предотвратить опасное для Англии, то немцы и их приверженцы с помощью клики Распутина делали то, что им нужно, — получали секретную информацию военного и всякого иного характера. По выражению Александра Блока, Распутин был удобной педалью немецкого шпионажа.

Возьмем только 1916 год. В телеграмме Александры Федоровны из Царского Села в столицу царю есть следующая строчка. «Нужно сделать небольшой перерыв, и тогда все пойдет хорошо.

Он так сказал…» Видимо, царица знала о начавшемся наступлении, и эту строчку следует рассматривать как совет Распутина сделать небольшой перерыв в этом наступлении.

В письме из Царского Села от 4 июня 1916 года, направленном царю в Ставку, императрица пишет:

«…Мой родной голубчик, от всей души благодарю тебя за твое драгоценное письмо. А позабыла тебе сказать, что наш Друг шлет свое благословение всему православному воинству. Он просит, чтобы мы не слишком сильно продвигались на севере, потому что, по его словам, если наши успехи на юге будут продолжаться, то они сами станут на севере отступать либо наступать, и тогда их потери будут очень велики. Если же мы начнем там, то понесем большой урон. Он говорит это в предостережение».

Из Ставки царь пишет царице 5 июня 1916 года:

«…Несколько дней тому назад мы с Алексеевым решили не наступать на севере, но напрячь все усилия немножко южнее. Но прошу тебя, никому об этом не говори, даже нашему Другу. Никто не должен об этом знать. Даже войска, расположенные на севере, продолжают думать, что они скоро пойдут в наступление, и это поддерживает их дух. Демонстрации, и даже очень сильные, будут здесь продолжаться нарочно. К югу мы отправляем сильные подкрепления. Брусилов спокоен и тверд». (Наивное предупреждение царя о том, чтобы Александра Федоровна никому, даже Другу, не говорила об этом, может только насмешить. Именно Друг советовал не выступать на севере, и как же царица может не сказать ему, что совет исполнен.)

В другом письме царицы в Ставку Николаю видно, что Распутин вмешивается и в государственные дела.

«Наш Друг надеется на большую победу (под Ковелем). Если это сбудется, то он просит ради этого взять на поруки Сухомлинова 3. Прикажи это сделать без большого шума, секретно Хвостову или сенатору, который производит по его делу следствие. Позволь ему жить дома за поручительством двух лиц. Он стар, конечно, наказание остается, но так старику будет легче нести тяжелое бремя. Он просит тебя сделать в случае, если мы одержим большую победу».

Письмо царицы из Царского Села в Ставку от 21 июля 1916 года:

«…Вечером пойду к Ане, чтобы повидать нашего Друга. Он находит, что во избежание больших потерь не следует так упорно наступать. Надо быть терпеливым, не форсируя событий, так как в конечном счете победа будет на нашей стороне. Можно бешено наступать и в два месяца закончить войну, но тогда придется пожертвовать тысячами жизней, а при большей терпеливости будет та же победа, зато прольется значительно меньше крови».

Еще одно ее письмо от 4 августа 1916 года:

«Он огорчен слухами, будто бы Гучков и Родзянко приступили к организации сбора меди. Если это так, то следует, по его мнению, отнять у них инициативу в этом. Совсем это не их дело. Просит тебя быть очень строгим с генералами в случае ошибок… Видишь ли, все страшно возмущаются Безобразовым, все кричат, что он допустил избиение гвардии, что Леш, отступая в течение пяти дней, дал Б. приказ наступать, а он все откладывал и благодаря своему упорству все потерял. Раненые стрелки, да и остальные не скрывают своего негодования».

В письме от 8 августа 1916 года царица спрашивает у царя:

«Интересно бы знать, что ты думаешь предпринять относительно гвардии? Будет ли им дан временный отдых? Наш Друг надеется, что мы не станем подниматься на Карпаты и пытаться их взять, так как, повторяет он, потери снова будут слишком велики».

А вот письмо от 18 августа 1916 года. «Намерен ли ты назначить Беляева военным министром? Я думаю, что это в конце концов был бы разумный выбор. Бобринский находит, что дела не могут идти хорошо, пока у Штюрмера так много дела, он ничем в отдельности не может заняться вплотную как следовало бы. Того же мнения наш Друг».

Из письма царицы от 14 августа мы можем узнать, что Распутину поручалось влезть и в дела главы русского правительства Штюрмера. В письме есть такое место:

«Я ежедневно молю бога о том, чтобы быть тебе полезной и помогать тебе советами. Наш Друг постоянно советует Штюрмеру говорить со мной обо всем, так как тебя здесь нет, для совместного обсуждения с ним всех вопросов. Меня трогает, что старик 2 доверяет твоей старухе. Почему оставили Беляева? Будет ли тебе теперь легче назначить его министром?»

Цитирование подобных отрывков из писем императрицы можно было бы продолжить, но уже ясно видно, близ каких военных и государственных тайн находился Распутин. И не только находился, он даже советовал, когда и где надо наступать или от наступления воздержаться. Но сам-то он в военных делах, как и в государственных, ничего не смыслил. Чьи же это были советы? Ответить на этот вопрос точно, так сказать, пофамильно, невозможно — возле Распутина орудовала многочисленная камарилья темных лиц, оголтелых аферистов, которым ничто не было дорого, кроме денег. Но было бы высшей наивностью думать, что активно действовавшая в Петрограде немецкая разведка не обратила внимания на эту возможность получения архиважнейшей информации. На что, наконец, намекали в своих послевоенных книгах руководители немецкой разведки, в один голос утверждавшие, что в России они имели возможность получать информацию на самом высшем уровне?