ИЗ АДА В РАЙ И ОБРАТНО - Аркадий Ваксберг

27 сентября того же года другой инструктор того же райкома Хохловский сообщал тому же адресату: «18 сентября композитор Мокроусов, основательно выпивши, зашел в биллиардную Союза композиторов со словами: «Когда только не будет у нас жидов и Россия будет принадлежать русским!» Он подошел к композитору Кручинину, взял его за воротник, встряхнул и сказал: «Скажи, ты жид или русский?» Кручинин ответил: «Был и останусь жидом» (хотя он в действительности является русским). Присутствующие композиторы были возмущены поведением Мокроусова и написали заявление, где процитировали и еще несколько, возмутивших их, высказываний Мокроусова: «Довольно жидовского царства» и тому подобные. Заявление подписали Кручинин, Иванов-Радкевич (то есть русские композиторы. – А. В.), Матвей Блантер и еще несколько человек. Партбюро ставит вопрос об исключении Б. А. Мокроусова из Союза советских композиторов СССР»[42].

Из Союза композиторов Бориса Мокроусова, автора нескольких, часто исполнявшихся по радио, массовых песен, к тому же (еще один советский парадокс!) написанных на стихи поэтов-евреев Долматовского, Матусовского и Лисянского, конечно, не исключили. Но кое-какие последствия для него этот инцидент все же имел: постановлением ЦК и Совета народных комиссаров, за подписью Сталина, Борису Андреевичу Мокроусову была присуждена Сталинская премия.

К списку свидетельств, подтверждающих эскалацию поощряемого (а если точнее – насаждаемого сверху) антисемитизма, можно добавить еще один. Несмотря на кажущуюся незначительность, он представляется весьма симптоматичным. Сознавая необходимость мобилизации всех сил для отпора фашизму, девятнадцать врачей – бывших бойцов интербригад в Испании, граждан Германии, Чехословакии, Румынии, Болгарии, Венгрии и Польши, – обратились с просьбой отправить их на фронт. Восторженную аттестацию всем обратившимся дал генеральный секретарь Коминтерна – Георгий Димитров, особо отметив их порядочность, высокую квалификацию и владение каждым несколькими языками. Свою аттестацию дал и НКВД: решительно возражая против удовлетворения их просьбы, лубянские товарищи дали всем девятнадцати врачам свою аттестацию: «болгарский еврей», «венгерский еврей», «еврей – уроженец Западной Белоруссии», «из еврейской чешской семьи» – и так о каждом из тех, кто подписал письмо![43] Без сталинских указаний – не по данному конкретному случаю, конечно, а касательно общего поворота политики в «еврейском вопросе» – дело, думается, не обошлось.

Отзвуки сталинского отношения к «нации, которой не существует», мы найдем и в совершенно неожиданном месте: в записи допроса плененного сына Сталина – Якова Джугашвили – в штабе командующего авиацией 4-й германской армии 18 июля 1941 года. Известно, что Яков с самого начала держался в плену совершенно независимо, сотрудничать с нацистами отказался и защищал на допросах своего отца, излагая его взгляды. Сам он не мог быть антисемитом хотя бы уже потому, что, вопреки воле Сталина, женился на одесской еврейке Юлии Исааковне Мельцер (в девичестве Бессараб), которая была на десять лет старше его, и уже имела в прошлом трех или четырех мужей, то есть, иначе сказать, женился отнюдь не по принуждению, а, как свидетельствуют хорошо его знавшие люди, по любви[44].

Вот как отвечал он на вопросы допрашивавших, явно отражая в своих ответах позицию Сталина:

«- Красное правительство главным образом состоит из евреев?

– Все это ерунда, болтовня. Они не имеют никакого влияния. Напротив, я лично, если хотите, могу вам сказать, что русский народ всегда питал ненависть к еврейству. ‹…›

– Известно ли вам, что вторая жена вашего отца тоже еврейка? Ведь Каганович тоже еврей?

– Ничего подобного. Она была русской. Что вы там говорите?! Никогда в жизни ничего подобного не было! Его первая жена была грузинка, вторая русская – вот и все.

– Разве фамилия его второй жены не Каганович?

– Нет, нет! Это все слухи, чепуха. Его жена умерла. Аллилуева. Она русская. Человеку 62 года. Он был женат. Сейчас нет»[45].

Даже в мирное время Сталин, как, наверно, глава любого, особенно крупного, государства, не мог обойтись без разведки. В годы войны пользование ее услугами стало просто жизненно необходимым. Нужно отдать должное тем службам, которые создали и направляли действия советской агентуры за рубежом: она работала первоклассно и снабдила Кремль ценнейшей, притом – точнейшей, информацией. Об этом очень много написано на разных языках мира.

Но нам важно отметить одну особенность этой уникальной, безупречно работавшей, шпионской сети: вся она, за ничтожным исключением (а практически – без всяких исключений), состояла из евреев или опиралась на них. Работали советские агенты не за страх, а за совесть, руководствуясь единственно своими убеждениями, – верностью коммунистической идее. Это подтверждается тем несомненным фактом, что даже крупнейшие агенты – перебежчики и невозвращенцы, сбежавшие от Сталина, которого они считали изменником делу революции, извратившим ее священные идеалы, оказавшись на Западе, не выдали ни одного из своих коллег и не нанесли никакого ущерба советской агентуре: Лейба Фельдбин (по другим сведениям Фельбинг; известен на Западе как «генерал Александр Орлов»), Игнатий Рейсс (Порецкий), Вальтер Кривицкий (Самуил Гинзбург). Двое последних были уничтожены убийцами, которых подослал Сталин, а первый выжил, благодаря своему высокому искусству конспирации, едва сводил концы с концами, но так и не раскрыл американцам хорошо известную ему «кембриджскую пятерку» (тоже состоявшую из евреев, как и бежавший впоследствии в СССР знаменитый итальянский физик-атомщик Бруно Понтекорво) – едва ли не главный тогда источник, информировавший советскую разведку о разработке атомного проекта.

Основной костяк агентуры, рискуя жизнью, успешно работал в годы войны, снабжая Сталина информацией, которой поистине не было цены. Получавший в Швейцарии материалы из ближайшего гитлеровского окружения «Шандор Рудольфи», или «Дора», был венгерским евреем Александром Радо. В единой связке с ним находились немецкие евреи: Рахель Дубендорфер («Девчушка»), Рудольф Ресслер и Кристиан Шнайдер. В Бельгии, сотрудничая с «Красной капеллой», блестяще работали на Кремль польские евреи Леопольд Треппер и его жена Любовь Бройдо. Другим членом «Красной капеллы» был прославленный «Кент» – русский еврей Анатолий Гуревич. Еще один русский еврей – Лев Маневич, посылал важнейшую информацию из Италии. Самой удачливой шпионкой за всю историю мировой разведки называли «Соню» – немецкую ерейку Рут Вернер, работавшую на пару со своим братом Юргеном Кучинским (впоследствии стал академиком в коммунистической Германии). В Соединенных Штатах добыче атомных секретов способствовали Григорий Хейфец, Лиза Горская-Зарубина (Розенцвейг) и другие «подобные». Виднейшими деятелями советской разведки были тогда: Янкель Черняк (Герой России, удостоившийся награды за несколько дней до смерти в феврале 1995 года в возрасте 86 лет), Симон Кремер, Борух Рыбкин, Мария Фортус, Раиса Соболь (Азарх), Гилель Кац, Вера Аккерман, Давид Ками, Исидор и Флора Шпрингер, Мира и Герш Сокол, Юлиус и Этель Розенберги, Клаус Фукс, Дэвид Гринглас, Гарри Голд, Яков Голос, Арнольд Дейч, Питер Смоллет (Смолка) и еще множество (именно множество!) других из того же ряда.

Вся эта огромная армия разведчиков-евреев рисковала жизнью, не зная, что в Советском Союзе, которому они так верно служили, уже пришла в движение и раскручивается с каждым днем антисемитская кампания, а страдания евреев под пятой оккупантов используются как карта в большой политической игре[46]. Зато Сталин хорошо знал, каким роковым «недостатком» обладают почти все его осведомители. Не боясь ошибиться, можно сказать, что он глубоко страдал, сознавая свою зависимость от разведчиков-евреев, тем более что почти все они были завербованы, когда во главе советской внешней разведки стояли Меер Трилиссер, Абрам Слуцкий и Сергей Шпигельглас[47], которых Сталин уже успел объявить предателями и расстрелять. Правительственный и партийный аппарат он мог произвольно тасовать, как карточную колоду, но заменить одного разведчика, уже обросшего необходимыми связями и внедренного в соответствующие структуры, на другого, более ему симпатичного, – этого он позволить себе не мог. Ограничение в свободе действий не могло его не уязвлять. И, расточая похвалы своим важнейшим агентам, он никому из них не доверял. Это видно уже из того, что Сталин не внял сообщению немца Рихарда Зорге[48], заранее назвавшего точный день, когда гитлеровцы нападут на Советский Союз: ведь Зорге был завербован евреем («изменником») Соломоном Урицким, который, по мнению Сталина, был («не мог не быть») английским шпионом…

Это не помешало кремлевскому диктатору высоко отозваться о тех, кого он вынужден был терпеть, поскольку их ценнейшую информацию он не мог получить ни от кого другого. «Что касается моих информаторов, – писал Сталин Рузвельту в своем секретном послании от 7 апреля 1945 года, за несколько дней до смерти американского президента, – то, уверяю Вас, это очень честные и скромные люди, которые выполняют свои обязанности аккуратно ‹…› Эти люди многократно проверены нами на деле ‹…› Я имел возможность неоднократно убедиться в аккуратности и осведомленности советских информаторов»[49].