Хуевая книга - Александр Никонов

- Там же, культурой занимаюсь. А-а...

- Куда едешь?

- Домой, мужа кормить. Полукопченой вот купила, сыру.

Ах вон оно что! Будяев посмотрел на две огромные хозяйственные сумки с торчащей петрушкой, которые женщина держала в руках. А собственно, что он хотел? Нормальная жизнь. И было бы странно, если бы Раиса с той поры осталась свободной. Видная женщина, любой ухватится. Но почему-то стало неприятно на душе. Так муторно и противно, что неожиданно для себя самого Будяев вдруг произнес:

- А ведь я любил тебя, Райка, - и застыдился этой глупой и ненужной фразы.

- Разве? - чуть удивленно и виновато спросила Раиса, - Но ведь я давно замужем...

- Желаю счастья, - кисло сказал Будяев, представив, что все вздохи, стоны и поцелуи жаркой Раисы достаются теперь кому-то другому.

- Спасибо... А-а... а где мы с вами... с тобой... извини, ради бога, я совсем тут замоталась... но где мы встречались?

Лицо Будяева удивленно вытянулось. Какое-то время он стоял, глупо глядя на собеседницу, наконец что-то мелькнуло в его глазах:

- Простите, а как твоя... ваша фамилия по мужу?

- Горбачева.

Будяев похолодел.

- Раиса Максимовна?

- Да, - засмеялась жена экс-президента. - Обознались? Бывает. А я не пойму, думаю, может, одноклассник мой.

- Извините, ради бога, љ- стушевался Будяев и, чтобы как-то загладить, спросил:

- Как здоровье Михаила Сергеевича?

- Спасибо, ничего, - улыбнулась Раиса Максимовна.

- Вы еще раз извините, уж очень вы на мою бывшую жену похожи, - сказал Будяев. - Это... мне пора выходить. До свидания. Желаю счастья. Передайте привет Михаилу Сергеевичу!

- Спасибо, обязательно передам... А от кого привет?

- От меня. То есть... Будяев моя фамилия. Скажите - от пассажира Будяева. Скажите, Будяев его помнит...

Выскочив на перрон, Будяев вытер холодный пот со лба, дождался следующего поезда, пролез в вагон и встал у поручня, но посмотрев направо вдруг резко отвернулся: вслед за ним, яростно работая острыми локтями, протискивалась Маргарет Тетчер.

Средняя осень

Сегодня была зарплата. Хмурая, отечная кассирша, закутанная во что-то невообразимое, сурово глянула на Козлова сквозь треснувшее стеклышко очков, сверилась по спискам и синюшными руками нарезала Козлову зарплату, привычно орудуя ножницами.

- Вчера сообщили новый курс. Напечатать еще не успели. Дорисуйте сами на синих купонах по два нуля. У меня грифель украли.

Козлов сходил в другой отдел, к знакомой секретарше, и отчаянно юля и подлизываясь выклянчил на пару минут заветный грифель. Дописали нули, прекрасно понимая ненужность своих стараний: в распределителях уже который месяц были только пустые полки, и, видимо, все купоны, как и прошлая зарплата, пойдут на растопку.

За курсом Козлов не следил, радио работало только один час в день, слушать сводки он не успевал, а ходить на площадь и читать рукописный стенд с последними новостями было лень.

Дома Козлов чмокнул впалую щеку жены и на ее тревожный немой вопрос ответил не глядя в глаза супруге:

- Сегодня в ночь идем.

- С кем?

- С одним едоком с работы.

Жена вздохнула и отвернулась. Добывать еду с казенных полей было незаконной очень опасно, но в доме уже второй день не было еды.

Стояла средняя и не очень дождливая осень, поэтому оставалась надежда, что еда в полях еще не вся сгнила.

- А как с этим? - Козлов показал на старое оцинкованное ведро.

- Взяла двухдневную норму. С питьем, слава богу, пока перебои редко. Правда, в последнее время какое-то мутное дают. Козлов махнул рукой:

- Лишь бы было.

Он рассказал, как сегодня на работе из окон отдела заведования наблюдал объявленную ранее мирную демонстрацию. Вопреки козловым ожиданиям, демонстрация действительно была мирной: Козлов не заметил у дерущихся огнестрельного оружия - ни автоматов, ни даже пистолетов. Дрались без стрельбы, но остервенело. "Социалисты", шедшие под лозунгом "Социализм или смерть!" столкнулись с "капиталистами". "Социалисты" требовали полного равенства. "Капиталисты" выступали под лозунгом "Еда или смерть!"

Жена рассказала, как ей сегодня повезло. Когда она вышла поискать чего-нибудь горючего для буржуйки на зиму (мебель и книги сожгли еще в прошлом году), обнаружила на подъезде и тут же сорвала для растопки очередную листовку "Памяти" с перечислением всех жильцов дома и их вины:

"Козлов - еврей (черный список № 2),

Клюев - главный еврей (ч.с. № 1),

Плюев - опасный еврей (ч.с. № 0),

Блюев - старший еврей (ч.с. № 00),

Сидорчук - самый еврей (ч.с. № 000),

Иванов - еврей-еврей (ч.с. № А)".

"А я расту. В прошлый раз был "пособник евреев - подьеврейник". - Козлов устало усмехнулся. - Где только бумагу и грифель достают?"

В этот момент Козлова дернул за руку кривоногий рахитичный сын с голубыми кругами под глазами.

- Па!

- Чего? - Козлов глянул на впалые щеки сына, подумал: "Весь в мать". - Ну чего тебе?

- Па, а что такое велосипед?

- Хм, велосипед, - взор Козлова затуманился воспоминаниями, велосипед он видел. - Это, сынок, двухколесная машина, чтоб ездить. Очень дорогая, поэтому на ней ездит только правительство. А было время, когда на велосипеде мог ездить едва ли не каждый. Говорят, даже дети.

Глаза сына недоверчиво вспыхнули.

- Не веришь? - Козлов разгорячился. - Раньше много чего было. Раньше, например, богачи могли себе позволить питьем мыть руки и даже купаться в питье! И ели тогда, между прочим, три раза в день.

Сын недоверчиво засмеялся: "Шутишь!", и убежал, кривоногий, в комнату. Козлов посмотрел на впалые щеки жены, такие родные и знакомые. Захотелось как-то подбодрить, сказать болевой подруге что-нибудь ласковое, чтобы она хоть на миг забыла о той опасности, которой он подвергнется сегодня ради семьи. Козлов кивнул в сторону комнаты, откуда доносился смех рахита:

- Хороший едок растет. Немного помолчал.

- Ну, мне пора...

Лицо жены исказилось мукой, а щеки стали еще впалее, Она указала в угол, на старенький потертый ППШ, который Козлов обменял по случаю на четыре толстых книги с мягкой бумагой еще год назад:

- Возьмешь?

Козлов отрицательно покачал головой: патронов не выдавали уже два месяца, а старые запасы он как-то незаметно израсходовал по дороге на работу.

Козлов и Петров лежали в кустах, рядом с полем. Было тихо, только иногда с чуть слышным шипением взлетали вверх осветительные ракеты, заливая бугристое грязное поле мертвенным светом.

Козлов мысленно проклинал накрапывающий дождь и грязь. "Жаль, одежду попорчу", - думал он. Выдачи одежды для туловища, ног и ступней в обозримом будущем вообще не предвиделось.

- Поползли, что ли? -Чуть раздраженно прошептал Козлов. -Замерз совсем.

- Не суетись, - пахнул в ответ цынготным ртом опытный Петров. - Дыши себе воздухом, пока он без перебоев. Пусть патруль пройдет.

Патруль прошел, Козлов и Петров поползли вперед утыкаясь белыми лицами между борозд, когда взлетала ракета. Они осторожно перекапывали заскорузлыми пальцами грязь ища твердые клубеньки сырой еды и иногда находя их.

За пазухой уже изрядно топорщилось, когда чахоточный Петров вдруг громко закашлялся кровавой мокротой, не успел на ракете спрятать лицо в грязь, и по ним тут же слева и справа кинжально ударили длинные трассирующие очереди.

"Калашников", - определил Козлов, вжимаясь в грязь. За годы ночной стрельбы он привык к этому звуку и засыпал под него. Он и тут чуть было не задремал, но вдруг услышал гортанный хрип Петрова. Петрову очередью снесло полчерепа. Коллега усоп, добывая еду. Козлов вспомнил, что у Петров в семье осталось четыре едока, из которых один полукормилец. "Как я им скажу?" - подумал Козлов.

Очереди прекратились. Стрелки экономили патроны. "Значит, сейчас придут собирать пули. Надо уходить". - Козлов, пятясь, отполз в кусты, выпрямился и побежал в темноту, стараясь не рассыпать драгоценных клубней.

Комендантский час давно начался, поэтому по городу Козлов передвигался осторожно, озираясь, перебежками, приседая. Подходя к дому, он, опаски ради, прошел к подъезду не по главной тропинке, а обогнув домовое кладбище, здорово разросшееся в последнее время.

У оторванной подъездной двери стоял сосед Козлова Иванов и застегивал ширинку на одежде для ног.

- Воздухом вышел подышать, пока без перебоев? - криво усмехнулся впалым ртом плешивый Иванов.

"Настучит", - подумал Козлов, видя, как сосед жадно шарит взглядом по его подозрительно оттопыренной одежде для туловища.

- А нет ли у вас лекарства, - вдруг попросил Иванов, - второй день голова чего-то ноет и ноет, ноет и ноет.

- Нет, едок, - дружелюбно-виновато сказал Козлов. - Себе достать не могу, неделю как животом маюсь.