Рассказ лектора - Джеймс Хайнс

Нельсон, как мог, держал правую руку подальше от жены. Оба отвыкли, а Нельсон еще и не мог сосредоточиться — слушал, не прибегут ли дочери, и мучился, что зря читал все эти стихи. Ему вспомнилось, как Миранда Делятур, тряхнув черной гривой, уходит на высоких каблуках. Это воспоминание так разозлило его, что он, забывшись, схватил жену обеими руками. Палец горел. Бриджит, сосредоточенно лежавшая с закрытыми глазами, внезапно открыла их; все ее мышцы напряглись. Она вскрикнула хрипло, как от боли.

— Господи, — ахнул Нельсон. — Что я наделал?

Он приподнялся было, но Бриджит, задрожав, со вздохом притянула его к себе. Сердце ее колотилось, дыхание с хрипом вырывалось из груди. Нельсон тупо лежал на жене, с открытыми глазами и чувством внезапной сухости во рту. Потом она разжала руки, и он перекатился на спину.

Бриджит приподнялась на локте; ее глаза сияли в темноте, тело дышало потом и страстью.

— Нельсон, — счастливо прошептала она, — где ты этому научился?

Утром Бриджит проснулась помолодевшей на десять лет, не стала надевать халат и причесываться, а просто села на пол прямо в ночной рубашке. Когда открывали подарки, она держала Абигайл на коленях и поверх ее головы стреляла в мужа глазами, словно влюбленная школьница. Всякий раз, проходя по комнате, она гладила его по волосам или задевала бедром, а один раз легонько лизнула в загривок. У Нельсона, несмотря на жгучий стыд, зашевелилось в штанах.

— Папа покраснел! — крикнула Абигайл, указывая пальцем.

— Ой, ласточка, — сказала Бриджит, кладя подбородок Нельсону на темя и запуская руку ему под майку. — Папа не сделал ничего такого, чтобы ему стыдиться.

Сейчас Бриджит выпрямилась на коленях и надела Барбину индейскую головку себе на палец.

— Сможешь починить?

Нельсон уселся в углу продавленного дивана с головой и бесполым Барбиным телом — Абигайл уже успела содрать с него бахромчатое платье из оленьей кожи — и задумался, как бы это приладить. Клара с дудочкой села рядом и, морща лобик, принялась сосредоточенно выдувать одну и ту же пронзительную ноту. Нельсон почти не замечал. Он смотрел на глазастое кукольное лицо с неестественно блестящими черными волосами. Палец снова заболел, но Нельсон не замечал и этого. На него нахлынула лавина воспоминаний: Абби в свирепом восторге отрывает кукле голову; Вита, заикаясь, говорит, что отсутствие у Барби со-со-сосков является овеществлением опредмечивающего мужского взгляда; жена блаженно жмурится в его объятиях.

Кукла подмигнула ему, шевельнулась на ладони, отбросила назад смоляно-черные волосы. «Пусть выкусят», — сказала она манерным актерским голосом.

Нельсон, словно обжегшись, выронил головку. Он обнял Клару, усадил ее к себе на колени и легонько коснулся пальцем детской ладошки.

— Подумай, не можешь ли ты сыграть что-нибудь хорошее? — Голос его дрожал. — Подумай, может, у тебя получится?

Клара заморгала и вздрогнула. Ее губы шевелились, дудочка выпала из разжатой руки. Нельсон в ужасе пересадил дочку обратно на диван и вскочил

Абигайл прыгнула на пол и вернулась с Барбиной головкой, держа ее в поднятой руке, словно Макдуф, демонстрирующий останки Кавдорского тана. Нельсон, шатаясь, прошел по замусоренному полу в кухню, налил воды и двумя руками, чтобы не расплескать, поднял стакан. Бриджит подошла сзади и обняла его.

— Как ты хорошо управляешься с девочками, — прошептала она, прижимаясь щекой к его лопаткам.

Нельсон с усилием проглотил немного воды. И вдруг услышал удивительный звук, прелестную последовательность нот, чистую и мелодичную. Бриджит оторвалась от него, расцветая внезапной гордостью. Нельсон повернулся и увидел свою дочь Клару. Та с остекленевшими глазами сидела на диване, переводя дыхание, потом снова поднесла дудочку к губам и принялась безупречно выводить «Зеленые рукава».

На всю неделю после Рождества Нельсон остался единовластным властителем Харбор-холла. Большинство остальных сотрудников уехали в Торонто на ежегодную конференцию словесников. Получив трехгодичное лекторство, Нельсон мог со спокойной совестью не ходить в неудобном костюме из гостиницы в гостиницу, ежась от холодного ветра с озера Онтарио. До начала зимнего семестра он мог разгуливать по коридорам Харбор-холла в джинсах и старом джемпере, как хозяин. Топить топили, чтобы трубы не замерзли, однако большая часть здания стояла темной — даже секретарш и уборщиц отправили по домам. Каждый вечер, чтобы отдохнуть от домашнего гомона, Нельсон сидел в кабинете или бродил по темным коридорам, словно придворный в ожидании короля.

В конце недели, под Новый год, он вывалил на стол содержимое портфеля и пошел через площадь к книгохранилищу. Взял ключ у подрабатывающего студента-корейца, которому некуда было ехать на каникулы, и пошел в Собрание Пул. Наконец-то он решился спасти из чистилища все произведения Джеймса Хогга, за несколько ходок вынеся их в портфеле. Раз они не нужны университету, что за беда, если он заберет их домой? Тяжело преодолевая последний лестничный пролет, Нельсон хихикнул. Забавно: у него будет самое полное собрание Хогга за пределами'Эдинбурга и Глазго.

Коснувшись ледяной решетки, он удивился. Склеротический бойлер в подвале Торнфильдской библиотеки обычно начихивал достаточно тепла, чтобы башня прогрелась хотя бы градусов до десяти, однако сейчас Нельсон видел пар от своего дыхания. Надо было надеть куртку, подумал он, поворачивая решетку на скрипучих петлях и снова запирая замок. По лязгающей металлической лестнице гулял сквозняк — тянуло сверху. Нельсон спрятал ладони в рукава и, зажав портфель под мышкой, обнял себя за локти. «Может быть, это призрак, — подумал он, ежась от сладкого ужаса. — Может быть, призрак защищает книги, не хочет отдавать их миру живых. Может быть, я должен буду бороться с мертвецом, чтобы спасти Хогга».

Нельсон хохотнул, глядя на свои ноги, поднимающиеся по ступенькам. Борьба с мертвецами — не в этом ли суть литературоведения? Он уже начал составлять в голове юмористическую статейку для «Хроники высшего образования», когда, подняв глаза, увидел на площадке пред окном бледную фигуру.

Окно было открыто. В млечном зимнем мареве фигура стояла на цыпочках, руки на подоконнике, голова наружу. С улицы сильно дуло, у Нельсона стянуло щеки, защипало глаза. Фигура легонько приподнялась на цыпочках и высунулась дальше из окна. Еще дюйм-два, легкий толчок руками, и она полетит головой вниз на заснеженную площадь. — Вита!

По-прежнему опираясь на подоконник, Вита обернулась через плечо. Лицо ее было наполовину скрыто бесцветными волосами.

— Привет, — сказала она и снова перевесилась вниз.

Нельсон с усилием вдохнул морозный воздух. Он бы и так испугался, увидев Биту у открытого окна, но особенно здесь, где ей совершенно нечего делать. Кроме Оскара Уайльда и еще нескольких трансгрессивных авторов, Вита практически не интересовалась классикой, а уж тем более — мертвыми белыми мужчинами, чьи произведения хранятся в башне. Нужные ей работы с негнущимися бумажными корешками обитают в светлом, чистом, с постоянной влажностью и температурой книгохранилище прямо под окном. Нельсону представилось, как он стоит там, внизу, на остроугольном балкончике, и смотрит сквозь стеклянный потолок на серое небо, в котором возникает фигура: сперва булавочная головка, потом трепещущее насекомое, потом — расплющенное тело пробивает стекло и вместе с лавиной осколков падает, падает, падает прямо на него.

Нельсон шагнул ближе, прижимая к груди портфель. Ледяной ветер бил в лицо.

— Вы тут все выморозите, Вита. — Он изобразил улыбку, но Вита не смотрела. Она еще чуть-чуть привстала на носках своих приличных удобных туфель.

У Нельсона снова перехватило дыхание.

— Как по-вашему, сколько здесь метров? — услышал он.

Палец вспыхнул почти мгновенно. Нельсон не знал, бежать ему вниз по лестнице или броситься к Вите и оттащить ее от окна.

— М-м, я думал, вы на конференции. — Он бочком двинулся вдоль стены. Старые половицы громко заскрипели. — Делаете доклад о…

Он побоялся сказать «о Дориане Грее и лесбийском фаллосе» — вдруг при напоминании о семинаре она как раз и сиганет в окно?

— Была, — вздохнула Вита. — Доложила.

— Простите? — Нельсон встал у соседнего окна. Портфель дрожал у него в руках. Он взглянул на пыльное стекло и, к внезапному облегчению, увидел ржавую железную решетку. Они же здесь везде. Даже если Вита сумела поднять раму, между ней и землей все равно решетка.

Вита опустилась на пятки. Холодный ветер трепал ее челку.

— Я докладывала статью в Торонто. Два дня назад. Никто не пришел.

— Черт, Вита…

Она уперлась руками в подоконник, глядя через площадь на голые верхушки деревьев и заснеженные крыши. Серые облака плотно запечатали город.

— Миранда Делятур делала доклад одновременно со мной, — бесстрастно сообщила Вита. — «Неделимая сущность, тяжкая плоть: Оскар Уайльд как Саломея». Все пошли слушать ее.