Лощина - Карина Халле
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Доброе утро, — говорю я ему, чувствуя себя глупо застенчивой из-за того, что он видит меня так рано, несмотря на вчерашнее.
— Доброе утро, — говорит он, его улыбка становится шире, от которой у меня подкашиваются колени.
— Катрина, собирайся, — рявкает мама, выбегая из ванной. — Нам нужно скорее уходить.
Я закатываю глаза и собираюсь так быстро, как только могу. Затем мы быстро завтракаем яйцами вкрутую и хлебом.
К тому времени, как мы отправляемся в конюшню, чтобы подготовить лошадей к отъезду, солнце уже разогнало слой тумана, который лежал на наших пастбищах и над Гудзоном. Вода теперь искрится, как мираж.
Мама отдает Крейну старую отцовскую серую лошадь, Пороха, которая все еще сильна, но со временем становится только более упрямой, и как только мама садится верхом на своего рыжего жеребца, Честера, мы трогаемся в путь и едем в сторону школы.
Прекрасное утро, ясное голубое небо, воздух напоен ароматом костров и последней в сезоне ежевики, до октября осталось всего пара дней. Золотарники, которыми усеяна аллея, колышутся на ветру, и мне трудно примирить это прекрасное утро с ужасом прошлой ночи. Возможно ли, что все это произошло на самом деле? Могло ли это быть иллюзией, а не реальным призраком солдата?
И если это был настоящий призрак, то куда он направлялся?
На кого он охотился?
Мама едет между мной и Крейном, и я пытаюсь поймать его взгляд, но он сосредоточен на чем-то другом. Я хочу поговорить с ним наедине о прошлой ночи, обо всем. Но даже если бы он использовал свой так называемый голос, когда говорит у меня в голове, я не только не могу ответить, но есть шанс, что мама услышит это. В ее магии много неизвестного для меня.
В конце концов, мы добираемся до школы и расходимся в разные стороны, передав лошадей конюху, который днем кажется не таким жутким. Мама направляется к зданию собора, чтобы поговорить со своими сестрами, в то время как мы с Крейном идем к центральному двору.
— Я знаю, что опоздаю, но мне очень нужно переодеться, — говорит он, останавливаясь. Он близко, слишком близко, если бы кто-нибудь наблюдал, но не прикасается ко мне. — Ты в порядке?
— Нет, — признаю я. — Я хочу побыть с тобой наедине. Поговорить.
Он сглатывает и улыбается мне.
— И я хочу побыть с тобой наедине. Больше, чем ты думаешь, моя влиндер. Погуляем днем.
— Хорошо, — киваю я, ненавидя то странное отчаяние, которое испытываю к нему. Я чувствую страх по необъяснимым причинам. Дело не только в том, что мы встретили всадника прошлой ночью. А вообще все. То, что он заставил меня почувствовать, когда я оказалась в его руках, ощутив потребность схватить его и прижаться к нему как можно ближе. Я страдаю по нему, как физически, так и эмоционально, может быть, даже духовно.
— Я до смерти хочу поцеловать тебя сейчас, — говорит он, наклоняясь ближе, его угольно-черные глаза смотрят на мои губы. — И я бы с радостью принял эту смерть, — затем он откидывает голову назад. — Я не терпеливый человек, Кэт, но с этим придется подождать. Обещаю, это того стоит, — он указывает на общежитие. — Ты подождешь меня, пока я переоденусь?
Я киваю, и он бросает предостерегающий взгляд по сторонам, прежде чем поспешить внутрь.
Я с дрожью выдыхаю, стою там, на дорожке, пока он вбегает в здание. Так много всего нужно постараться осмыслить, и я чувствую, что мой мозг не справляется.
К счастью, Крейн не заставляет долго ждать и возвращается через несколько минут.
— Ну как я? — спрашивает он, быстро шагая в мою сторону, застегивая пуговицы на воротнике. — Выгляжу так, будто провел ночь на ферме Ван Тасселов?
Я смеюсь, протягивая руку и поправляя его галстук.
— Вовсе нет, — по правде говоря, все его костюмы темные и выглядят одинаково.
Мы спешим в класс, и с моими короткими ногами за ним трудно угнаться. Крейн с тревогой смотрит на свои карманные часы.
— Ну, опоздание на несколько минут никого не убьет, — говорит он. — Уверен, что один из учителей уже открыл кабинет.
Он открывает передо мной дверь в здание и проводит внутрь. К тому времени, как мы добираемся до его класса, я уже запыхалась.
Кто-то все-таки открыл дверь, и в коридор доносится болтовня студентов.
Мы останавливаемся в нескольких дюймах друг от друга, и я смотрю на него, чтобы спросить, не покажется ли неправильным, если мы войдем вместе. Он похлопывает меня ладонью по заднице, говоря, чтобы я шла первой.
Я застенчиво улыбаюсь ему и захожу в класс.
Все выглядит так же, как обычно, за исключением одной большой разницы.
На моем стуле кто-то сидит.
И это не просто кто-то.
Нет…
Этого не может быть.
Я чувствую, как вся кровь отхлынула от лица, зрение затуманивается, и я боюсь, что вот-вот упаду в обморок.
Это все равно что смотреть на призрака.
Призрака Брома Бонса.
Он сидит на моем месте и смотрит прямо на меня своими до боли знакомыми карими глазами, такими темными, что они почти черные. Он повзрослел, у него появилась темная борода, тело мускулистое, едва помещается за столом.
Но это он.
Это он.
Он вернулся ко мне.
— О боже мой, — тихо говорю я, прижимая руку к губам.
В этот момент я чувствую, как Крейн подходит ко мне сзади, и слышу его резкий вдох.
— Эйб? — Крейн шепчет, задыхаясь.
Я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на Крейна через плечо, его глаза тоже сосредоточены на Броме, на лице выражение крайнего шока.
«Эйб? Кто такой Эйб?»
Оглядываюсь на Брома, но он по-прежнему смотрит прямо на меня.
— Что он здесь делает? — шепчет Крейн с дрожью в голосе.
Я вспоминаю, что Крейн сказал прошлой ночью.
И понимаю, что мы оба были очарованы Эбрахамом Ван Брантом.
