Сингомэйкеры - Юрий Никитин

Странное чувство, что острят, прикалываются, но в то же время и говорят как бы совершенно серьезно. Странное чувство юмора у наших сценаристов мировых конфликтов.

Глава 17

Еще через два месяца Эмма, мило улыбаясь, сообщила, что Глеб Модестович просил зайти к нему после работы. Я привычно заглянул ей за низкий вырез, классные сиськи, о чем тут же и сообщил, а то вдруг забыла, дурочка, предложит зайти к нему сейчас.

Она помотала головой так энергично, что башня из волос начала рассыпаться, я бросился ловить крупные локоны, а то вдруг упадут на пол и разобьются. Она высвободилась из моих щупающих лап, поправила блузку на холмиках, глаза смеялись.

– Нет уж, – возразила она, – он сказал, чтобы после работы.

– И что это значит?

Она пожала кукольно-узкими плечиками.

– А ты не знаешь?

– Нет.

Она мило улыбнулась.

– Наверное, не желает отрывать тебя от дел. Видимо, ценит!

– Да ладно, – сказал я, – знаем, что это значит. Хорошо, не забуду.

В конце рабочего дня я постучал, услышал «войдите», толкнул дверь. Глеб Модестович корпит над бумагами, я остановился перед столом едва не навытяжку, это должно понравиться, но он даже не поднял головы, кивнул на кресло:

– Садитесь, Евгений. Все ускоряется в этом мире, но и проблемы, увы, ускоряются, если можно так сказать…

– Можно, – сказал я. – Все можно, лишь бы понятно. А я понял. Ну, насчет ускорения.

– Ты вообще понятливый. И схватываешь на лету, как летучая мышь.

– Спасибо. Только я предпочел бы схватывать, как что-нибудь более красивое.

– Ну как ласточка, годится?

– А как сокол, можно?

Он улыбнулся.

– Пусть даже как орел. Это не комплимент, я тут дал одну задачку ребятам, но хочу, чтобы и ты подключился… если будет время.

Я заверил искренне:

– Да я уже закончил с прошлой работой! Осталось только сдать.

Он чуть улыбнулся.

– Люблю, когда от работы не увиливают, а рвут из рук! Именно работу, а не прибавку к жалованью. Вообще-то это мечта любого руководителя. А у амбициозного подчиненного, наверное, мечта все делать самому, чтобы шеф увидел, насколько он силен? И что остальных надо попросту выгнать…

Я запротестовал:

– Ничего подобного! Я вообще не амбициозен. Конечно, я хотел бы делать больше и получать больше, но я никогда ничего не делал для того, чтобы пролезть повыше.

Он кивнул, серые глаза наконец улыбнулись, отстав от губ на пару минут.

– Знаю. Ты просто чудо… Так вот в чем сейчас проблема. Технический прогресс все больше высвобождает народа, а бездельничающие чреваты для общества. Кому не дают строить, те начинают ломать. Мы и так для них придумываем какие-нибудь бесполезные работы, но как бы значимые в глазах общества, мы открываем новые сферы производства вроде грудных имплантатов или резиновых кукол пятого поколения, что уже умеют имитировать оргазм, это мы организовываем движение «зеленых» как бы против себя самих, а также движение и слеты болельщиков, где выпускаем пар из наиболее агрессивных молодых людей…

Он говорил, я слушал, в голове начали быстро рождаться идеи, но не перебивал, слушал, наконец он сказал с кривой усмешкой:

– Нам нужно продержать общество в мире и спокойствии еще как минимум тридцать лет. Возможно, сорок. По самым пессимистическим оценкам, нужно будет продержаться пятьдесят лет, но, думаю, при таком ускорении технических решений уложимся и в сорок…

Я старался не выказывать волнение, Глеб Модестович проговаривается, может быть, нарочито, как бы допуская меня на ступеньку выше и заодно проверяя мою реакцию, но, как бы то ни было, в моем мозгу целый рой предположений.

Я спросил наконец осторожно:

– А почему именно такой срок?

Он чуть помедлил, пауза была совсем крохотная, но я заметил.

– За это время будут решены основные задачи нашего развитого общества. Уровень техники будет настолько высок, в том числе – бытовой техники, что человечество навсегда… подчеркиваю, навсегда!.. избавится от голода, болезней и даже, как уверяют наши футурологи, от старости.

Я осторожно кивнул.

– Да, вроде бы воевать будет не из-за чего. А если и захочется, то всяк побоится терять свою жизнь, стоимость которой неизмеримо возросла.

Он сказал, пристально глядя на меня:

– Одно дело – красиво погибнуть в бою, когда и так осталось десятка два-три лет, да и то последние в дряхлости и болезнях, другое – погибнуть в расцвете сил, зная, что впереди тысячи и тысячи лет довольства и развлечений! Как думаете, стоит нам гнуть спину, чтобы дотащить человечество до такого дня?

Дня, мелькнуло у меня в голове. Возможно, именно про этот день и шла речь. По идее, наша каторжная работа по охране человечества закончится, когда в мире наступит такое изобилие всего, в том числе и здоровья, что человек уцепится за свою вечную жизнь обеими руками, ногами, зубами и всеми фибрами. Тем более что весь труд ляжет на плечи машин, а человеку останется только отдыхать, придумывать все новые и новые развлечения.

– Есть вариант, – сказал я.

Он оживился.

– Давайте!

– Судя по тому, что обществу понравилась сексуальная революция… отдельных представителей и религиозные секты в расчет не принимаем, мы говорим об обществе в целом, понравилась феминизация, демаскулинизация, вполне без особых эксцессов легализованы половые извращения, как их называли совсем недавно…

Он слушал внимательно, кивнул, мне почему-то показалось, что он и сейчас всех гомосеков, лесбиянок и прочих-прочих считает извращенцами. Более того, мелькнула ужаснувшая меня самого мысль, будь его воля, он их всех бы либо к стенке, либо в газовые камеры, либо просто вывозил бы в море и топил в глубоком месте.

Не знаю, почему такая мысль мелькнула, но не уходила и мешала говорить четко и формулирующе:

– Так вот, стоит пойти еще дальше… Нет, не с извращениями, а в тех областях, которые на самом деле не вызывают протеста, однако почему-то запрещены в любом цивилизованном обществе.

Он не сводил с меня пристального взгляда.

– Это что же такое мы просмотрели?

– Туалеты, – ответил я. – Когда жена сидит на унитазе, муж нередко заходит ополоснуть руки или просто поговорить с нею. Это нормально. Женщина сидит, тужится, что не мешает им обсуждать какие-то вопросы. Да что там муж с женой: к любой женщине, с которой поимелся, заходишь в туалет и разговариваешь, а она отвечает без стеснения. Ну, может быть, в первый раз и постесняется чуть, но потом на такой пустяк, что беседуешь в туалете, когда один дефекалит, внимания уже не обращаешь…

Он наконец кивнул.

– Да, верно. И что предлагаете? Или…

– Вы уже догадались, – ответил я быстро. – Да, я предлагаю, во-первых, убрать разделение на женский и мужской туалет под предлогом, что это дискриминационно, во-вторых, снять все дурацкие перегородки между кабинками, чтобы мужчины и женщины могли сидеть рядом…