Купленная. Игра вслепую (СИ) - Владон Евгения

— Только меня одну? И никого другого до меня?

Я тоже внимательней вгляделась в его лицо, пытаясь уловить в контрастных тенях, чуть исказивших его черты, любое, даже самое незначительное изменение. Но все, что сумела увидеть, только тронувшую в тот момент губы Кира сдержанную улыбку, а его глубокий ответный взгляд скорее прочувствовала, нежели разобрала в полутемноте.

— Если честно, то так на вскидку уже и не вспомню. Но то, что ты первая и единственная, кого я начал так называть — это уже факт. А других… — он отрицательно качнул головой, с такой убедительной уверенностью, которой просто невозможно не поверить. — Скорей что-то из темы "кисок" или "милочек" и то по большему счету в разнобой. Как говорится, чем первым стрельнет в голову из извращенного подсознания. А вот Стрекоза…

Он снова провел пальцами от моей шеи, по плечу и всей длине руки, вызывая уже такую знакомую волну захватывающих дух мурашек, от которых невольно хотелось сладко задрожать и еще плотнее прижаться к своему исключительному мужчине.

— Стрекоза у меня только одна. И других уже с таким "именем" больше никогда не будет… — никогда и никто еще до этого не делал мне таких сексуальных признаний, от которых шла кругом голова, а по коже и под сердцем разливалось обжигающей истомой сумасшедше сладкого экстаза. Особенно, когда наши пальцы переплелись, тихонечко подрагивая от столь волнительных касаний и ощущений. И когда взгляд Кира прошелся по моему лицу восхитительной лаской от неоспоримого собственника и одержимо страстного ревнивца.

— А почему твой отец и твой дядя называли вместе твою мать Стрекозой?

— Без понятия, — он выдохнул свой ответ на порывистом смешке и даже повел плечом. — Знаю только, что ее все так называли в детстве в их общем дворе, где они жили когда-то по соседству еще, наверное, с ясельной группы детского сада. Потом попали в один класс, отучившись от звонка до звонка до самого выпускного. А уже школу покинули немного переоформившейся троицей. Мать начала встречаться с моим отцом, но от дружбы с дядей Валерой не отказывалась никогда, вплоть до его гибели. Говорят, она первая, кто получил посылку с его сердцем… остальным разослали другие части… Так что панихида проходила с закрытым гробом. Бабушку тогда жутко подкосило. А ведь она была в свое время первоклассным хирургом, насмотрелась за свою богатую практику на многое…

— Господи… какой кошмар… — горло перехватило нежданной асфиксией, а к глазам резко подступили слезы, как и потянуло вдруг со страшной силой прижаться к Киру в поисках спасительной защиты от столь жуткой реакции на его историю. Даже сердце выдало аритмичным перебором на слишком бурное воображение и вполне обоснованные страхи. А думать, что такое может случится с любым из нас и в особенности с Кириллом…

Не удивительно, что мне захотелось вцепиться в него со всей дури и больше никогда-никогда не отпускать.

— Ты же вроде говорил… что это сделал твой отец… Мол, ему приписывают это убийство, пусть он и разделался потом с предполагаемыми заказчиками…

Я все-таки прижалась щекой к его груди у плеча, слегка задрожав и лишь немного успокоившись, когда его вторая ладонь накрыла мой затылок, а его пальцы зарылись в спутанные локоны почти полностью распавшейся прически, неспеша массируя-поглаживая покрывшийся мурашками скальп.

— Мне тогда было пять или шесть лет. Я мало что запомнил с того времени. Но именно после смерти дяди Валеры в нашей семье все и изменилось. Кажется, мать до его похорон увозили в клинику, а может и в психушку, но то что ее не было тогда рядом, как и бабушки, это врезалось в память крепко. Был только отец и кто-то из сестер моей матери. Я все время спрашивал, где мама, а мне только отвечали, что она ненадолго уехала куда-то отдыхать. То ли в санаторий, то ли не пойми куда еще. И еще не понимал, зачем зеркала и телевизор завесили черными простынями. Тетя Света (младшая сестра мамы), помню, выгадывала для меня несколько часиков, чтобы я мог в тайне от всех посмотреть мультики по видеомагнитофону. Хотя атмосфера в доме стояла ужасная. Наверное, ничего подобного я больше потом не видел и не испытывал ни на каких других похоронах. А ведь я и половины не понимал, что тогда происходило. Но само это… гнетущее состояние… Отчуждение отца и его изменившийся взгляд… Помню пару раз, когда он меня напугал им до смерти, но, скорее неосознанно. Потом успокаивал, наверное, где-то с полчаса. Только его отчуждение с тех пор так с ним и осталось. Может оно и не было столь ярко выраженным, как по началу, но протянулось непрерывной нитью по всей моей жизни, вплоть до сих дней. И, похоже, все еще тянется. Естественно, мне никто, даже сейчас, не рассказывал всех подробностей про убийство моего дяди. Но, видимо, с тех пор я потерял не только родного дядю, но и собственного отца. Дети, хоть и многого не понимают, зато много чего чувствуют. А когда подрастают и начинают еще что-то соображать…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— А твоя мать? Она же вернулась?

— Конечно. Хотя, кажется пару месяцев ходила под таблетками. Говорят, ее на них и посадили, чтобы она стала снова есть. И, скорей всего, переборщили. Есть стала, но очень много. Пыталась проводить со мной до первых классов школы как можно больше времени, но ей явно это давалось с очень большим трудом. Я даже было думал, что она и дядя Валера изменяли моему отцу в тайне ото всех, но… Когда анализировал ее поведение, то, сколько она выкладывалась, чтобы выглядеть достойной леди Стрельниковой и все время принимала сторону моего отца… Понимал, что это слишком маловероятно. Да и бабушка мне постоянно рассказывала, какие у отца и матери были вначале бурные отношения, чуть ли не Ромео и Джульетта с шекспировскими страстями. Дядя Валера на их фоне выглядел законченным ботаником, слишком сдержанным, прагматичным и занудно рассудительным. Большую часть своего нынешнего поведения отец перенял потом у него и моего деда. Хотя, возможно и всегда был таким, просто мать единственная, кто умел когда-то доводить его до белого каления и неконтролируемых срывов. А когда погиб его брат… тогда его буквально и обрезало.

— Но, если между твоей матерью и дядей ничего не было, почему он так сильно отстранился?

— Без понятия. — Кир передернул плечами, но уходить от ответа не стал. — Как-то пытался расспросить и мать, и бабушку. Попросили, чтобы я больше не задавал таких глупых вопросов. Мол, мой отец очень занятой человек, и ему просто некогда заниматься мелкими проблемами своей семьи, для этого есть мать и всякие там необремененные тяжкой работой родственники, в том числе няньки, служанки, репетиторы с прочими доглядателями. И, если судить по имеющимся фактам, и то, что у моей матери за все эти годы даже слабого намека на тайного любовника не было, то вывод напрашивается сам за себя. Скорей всего дядя Валера погиб из-за нее, раз отец так и не сумел ей простить. Но вот по каким именно причинам?.. Похоже, эту тайну они все унесут с собой в могилу. Дядя Валера и бабушка уже унесли…

Меня снова пробрало до самых поджилок болезненным приступом нервного озноба и снова захотелось вцепиться в Кира едва не мертвой хваткой, чтобы больше никогда-никогда не отпускать.

Пусть это и был очень маленький кусочек из его личной жизни, но даже в нем было скрыто слишком много пережитой столькими людьми боли и шокирующих фактов, которые и без знания всех тайн выглядели жутко пугающими. А осознавать, что ты сама почти соприкоснулась с этой жизнью, став в одночасье его неотъемлемой частью… Тут уж воистину не имеешь никакого представления, как все это воспринимать и как жить с этим дальше.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Прямо, как у Толстого. Каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. И совершенно не имеет значения, богатые они или бедные. Деньги от бед защитить не могут…

— А вот наплодить новые, запросто, — Кир горько усмехнулся и прижался губами к моей макушке, соскользнув ладонью с затылка к плечам. Будто прочел мой внутренний порыв-рвение спрятаться у него на груди от ожидающих нас за стенами этого дома будущих сюрпризов.