Роковые обстоятельства - Олег Валентинович Суворов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как выглядел этот господин?
— Лет пятидесяти, дородный, росту повыше среднего, однако немного сутуловат, — не дав сказать Ливневу, быстро отрапортовал Раскольников, делая это с каким-то странным злорадством, смысл которого стал ясен немного позднее. — Волосы белокурые, борода лопатой, причем еще светлее волос. Одевается всегда щегольски да еще любит ходить с красивой тростью и смотреться барином.
— Прекрасно изложено, — похвалил Гурский. — Это ваш знакомый?
— Можно сказать и так.
— Ладно-с… Кстати, вы не могли бы сообщить мне адрес этого господина?
— О да, — заметно оживился Раскольников, — причем сделаю это с превеликим удовольствием.
В его голосе и позе было что-то столь необычное, что Макар Александрович насторожился — Бог знает, чего ждать от этих студентов!
— Я весь внимание… — осторожно произнес он, ожидая подвоха — и не ошибся!
Перед тем как продолжить, Раскольников нарочито медленно закурил, но следователь не стал его торопить, решив не давать собеседнику повода насладиться его нетерпением. Наконец, сделав несколько затяжек и скривив губы в зловещей ухмылке, студент соблаговолил произнести одну фразу:
— Адрес у него очень короткий — ад!
— Не понял?
— Так он ведь на днях тоже застрелился, — пояснил Ливнев и залился столь неприятным смехом, что даже приятель посмотрел на него с укоризной.
Глава 20
НОВЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА
Суд над французской подданной Маргаритой Дешам, обвиняемой в отравлении своего воспитанника Юлия Симонова, продолжался не один день и вызвал большой общественный резонанс. Зал заседаний во все дни суда был заполнен разношерстной публикой, выражавшей самое заинтересованное участие. Особое сочувствие большинства собравшихся вызывал Павел Константинович Симонов, который держался просто, но с достоинством.
«Несчастный отец семейства! — всякий раз шелестело по рядам, занятым преимущественно не самыми молодыми особами женского пола, как только председатель суда или адвокаты обращались к Симонову. — Сначала сына отравили, а потом еще дочь застрелилась!»
«Темное это дело, — отвечали им скептики мужского пола, — сынок-то ведь мог и сам отравиться, ежели, положим, дурную болезнь от своей же гувернантки и подцепил! Да и вообще, в порядочных семействах дети с собой не кончают!»
Мадам Дешам вела себя весьма сдержанно, однако всем присутствующим, в том числе и присяжным, было очевидно, как тяжело она переживает смерть Юлия: гувернантка говорила о своем воспитаннике со слезами на глазах и нежностью в голосе.
Два дня ушло на допрос свидетелей, не обошлось и без изрядного курьеза. Один из одноклассников Юлия, отвечая на вопрос обвинителя о том, что ему было известно об отношениях молодого Симонова с гувернанткой, заявил, что тот ее совсем не уважал и откровенно тяготился ее постоянным присутствием на их вечеринках. На просьбу разъяснить, в чем именно выражалось это неуважение, юноша сослался на отзыв Юлия, сделанный им, когда они возвращались из гимназии.
«Но что же именно он сказал?» — настойчиво допытывался обвинитель.
«Я не могу этого повторить», — смущенно пролепетал изрядно покрасневший свидетель.
«Хотя бы приблизительно».
«Нет, не смею и не могу».
Своим упорным отказом он настолько разжег всеобщее любопытство, что старшина присяжных заседателей обратился к председателю суда — почтенному седовласому советнику юстиции с пышными бакенбардами с заявлением:
«Господа присяжные непременно желают знать — что именно сказал молодой Симонов о своей гувернантке?»
Председатель оказался в затруднительном положении: глупо было удалять публику и при закрытых дверях заслушивать несколько слов, но и понуждать скромного юношу произнести вслух то, что тот считал неприличным, он посчитал нравственно непозволительным. Однако исполнение требования старшины присяжных было для него обязательным. Судья ненадолго погрузился в размышления, и в зале воцарилась полнейшая тишина, свидетельствовавшая о возросшем до крайности нездоровом любопытстве публики.
Наконец решение было найдено — председатель суда попросил гимназиста приблизиться к его столу и написать слова Юлия на листе бумаги. После того, как тот выполнил эту просьбу, неуверенной рукой начертав: «Он назвал ее старой французской б…дью», судья попросил судебного пристава показать этот листок всем присяжным, а затем порвал его в клочья.
Вскоре после того как был объявлен перерыв и судьи покинули свои места, один из присутствующих на процессе сановников — человек уже преклонных лет да еще в вицмундире с двумя звездами — совершил поистине мальчишеский поступок. С неожиданным проворством он устремился к опустевшему столу и попытался сложить воедино разорванные клочки бумаги, вызвав этим веселое оживление публики.
Оторваться от увлекательного занятия ему пришлось только с возвращением председателя суда, чья физиономия заметно вытянулась от изумления.
«Ваше превосходительство, — обратился он к пристыженному сановнику, — вы совершенно напрасно подаете публике дурной пример, столь явственно демонстрируя свое любопытство. Если все это вас так занимает, то подойдите ко мне после окончания суда, и я воспроизведу вам вслух то, что там было написано».
Этот казус случился в последний день процесса, когда присяжным предстояло удалиться на совещание, чтобы вынести свой вердикт. Однако перед этим им еще следовало выслушать руководящее напутствие председателя. Его речь наполнила зал суда размеренным рокотом хорошо поставленного голоса, и все присутствующие затаили дыхание — судья говорил очень веско и красноречиво:
— Господа присяжные заседатели! Двухдневное судебное следствие и оживленные прения сторон дали нам весьма богатый и разнообразный материал для осмысления. Вы услышали мнение экспертов, которые долго колебались, прежде чем произнесли роковое слово — отравлен! Таким образом, мы имеем очевидное лишение жизни полного сил юноши, и потому нам осталось выяснить — кем и при каких обстоятельствах оно было произведено.
Единственной обвиняемой по этому делу является мадам Дешам, ввиду чего вам предстоит в очередной раз тщательно взвесить все за и против этой женщины. Сразу скажу об одном несомненном обстоятельстве — мадам Дешам подлежала бы уголовному преследованию по статье 993 Уложения о наказаниях, говорящей об ответственности лиц, имеющих надзор за несовершеннолетними и благоприятствующих их склонности к непотребству, а также побуждающих их к этому своими внушениями или обольщениями. Однако такое обвинение ей своевременно не было предъявлено, хотя ее аморальные отношения со своим воспитанником несомненно имели место.
Обладая страстностью и экзальтированностью, свойственными французской нации, да еще попав в среду добродушной русской распущенности, мадам Дешам давно уже начала испытывать половое влечение к своему воспитаннику, постепенно добавляя своим ласкам все возрастающий оттенок животности. И если на людях она представала строгой и высоконравственной воспитательницей, то наедине с юным Симоновым мадам Дешам не упускала случая возбудить в нем чувственные инстинкты. Однако их отношения не стоит сводить только к этому, поскольку изначально они имели оттенок дружеской нежности. По многочисленным признаниям свидетелей, Юлий Симонов был
