Аргонавт - Александр Бушков

– Черт знает… – начал Бестужев, оборачиваясь к спутнику.

Кавальканти лежал. Совсем неподалеку от них, там и сям, валялись смутно отблескивающие в полумраке куски льда. «Ах, так это айсберг… – пронеслось в голове у Бестужева. – Но как близко, едва не столкнулись…»

Присел на корточки. Глыба льда ударила по голове? Или обморок? Нет, это скорее истеричной даме приличествовало бы, а не лихому итальянскому анархисту…

– Что у вас тут? – тяжело сопя, инспектор опустился рядом с ним на колени. – Мимо меня пронесся какой-то тип, так, словно за ним все черти гонятся… Отсюда бежал…

Бестужев чиркнул спичкой, тут же погасшей на ледяном ветру. Инспектор напряженным голосом сказал:

– Минуту…

Он, не вставая с корточек, неуклюже рылся по карманам. Круг света от карманного электрического фонарика, показавшийся во мраке ослепительным сиянием, лег на палубу, выхватил спину Кавальканти… и роговую рукоять ножа, торчавшего у него прямехонько под лопаткой, напротив сердца.

– Он уже не дышит, – отстраненным, каким-то деревянным голосом произнес инспектор. – Прямо в сердце… Умеючи, ага… Куда вы?

Бестужев приостановился, кинул через плечо:

– Оставайтесь здесь, сообщите кому-нибудь из команды…

И быстро пошел, почти побежал к ведущей на палубу лестнице, охваченный нехорошими предчувствиями. Палуба уже понемногу наполнялась джентльменами в вечерних костюмах, громко обсуждавшими столкновение, слово «айсберг» звучало со всех сторон, и настроение у пассажиров было самое веселое, несколько человек даже затеяли играть в футбол кусками льда. Кто-то громко радовался, что наконец-то произошло хоть что-то интересное, нарушившее «скукотищу» плавания.

Бестужев бегом спускался по лестнице, несколько раз весьма невежливо наталкивался на спешащих наверх пассажиров с веселыми, полными любопытства лицами, но извиняться за этакую бестактность было некогда. Коридор… Дверь…

Дверь легко поддалась. Ворвавшись в каюту, Бестужев огляделся, прошел вглубь. Мисс Луиза, мастерски связанная по рукам и ногам, с забитым в рот кляпом, лежала на застеленной кровати. Судя по первым впечатлениям, с ней все было в порядке, нет ни ран, ни крови, завидев Бестужева, она стала яростно биться на постели, как рыбка на песке, отчаянно округлив глаза, издавая нечленораздельные звуки. Под правым глазом у нее наливался синим и черным огромный синяк, более приличествовавший бы портовому босяку, а не племяннице американского миллионера – но, если не считать этого прискорбного увечья, не похоже, чтобы ее здоровью был нанесен урон. Ну и ладно, не до нее…

Не обращая более внимания на трепыханья связанной девушки и ее стенания, Бестужев повернулся и выбежал в коридор. Каюта телохранителя. Дверь подалась. Черт бы их всех побрал…

Посреди каюты лежал телохранитель – навзничь, неподвижное лицо уже стало приобретать характерный восковой оттенок, из груди, напротив сердца, торчит рукоять ножа, крайне схожего с тем, что поразил Кавальканти. А в шаге от него, уткнувшись лицом в ковер, так же неподвижно распростерся человек в белом кителе стюарда. Присев на корточки, Бестужев перевернул его физиономией вверх, не испытывая ни малейших эмоций. Незадачливый Луиджи, оказавшийся меж двух огней… нет, меж трех… На левой стороне груди четко выделяется на фоне белоснежного кителя черная дырочка с опаленными краями, след пистолетной пули. И все выглядит так, словно он злодейски напал на обитателя каюты, тот, правда, успел выстрелить, но все равно, оба оказались мертвехоньки. Вот именно, так и выглядит…

Перед дверью каюты Штепанека Бестужев на ходу извлек браунинг и привычно загнал патрон в ствол. Не колеблясь, распахнул дверь. Навстречу ему кинулся человек, вскидывая оружие, Бестужев узнал старого знакомца Чарли – и, не колеблясь, выстрелил дважды, едва ли не в упор. Бросив беглый взгляд и убедившись, что с мерзавцем все кончено, он кинулся дальше.

Остановился, издал сквозь зубы невнятное рычание.

Большой иллюминатор был распахнут настежь, оттуда струился ледяной холод, тут же валялся роскошный халат, в котором Бестужев совсем недавно видел Штепанека, рубашка, жилет. А поодаль, возле стола, с коробкой спичек в руке стоял адвокат Лоренс, взиравший на Бестужева невозмутимо, без тени страха или растерянности.

– Сделайте шаг назад! – рявкнул Бестужев, поднимая пистолет до уровня глаз. – Кому говорю? Пристрелю, сволочь! Брось спички на пол! Спички брось!

Обстановка была ясна с первого взгляда, загадок не таила: на столе, рядом с широким гуттаперчевым поясом, в котором иные при путешествиях хранят ценности, лежала внушительная стопа бумаг, покрытых типографским напечатанным текстом и чертежами. Чертежи эти Бестужев узнал сразу: он видел их в Петербурге, перед поездкой в Вену. Официальный патент Штепанека на телеспектроскоп. Ага, вот и мешочек, наверняка там брильянты…

Лоренс, после короткого размышления, послушно отступивший назад, разжал пальцы, и спичечный коробок беззвучно упал на пол, на толстый ковер. Не было нужды гадать, куда девался инженер – все свидетельствовало о том, что Бестужев безнадежно опоздал…

– Бог ты мой, как вы меня провели… – горестно вздохнул он. – Вы и не собирались покупать изобретение. В ваши планы с самого начала входило…

– Так гораздо практичнее, дорогой мой, – совершенно спокойным голосом произнес адвокат. – От добра добра не ищут, знаете ли. Кинотеатры и так приносят громадный доход. Так что не стоило тратить время, усилия и деньги на этот самый «домашний кинематограф» – слишком велики вложения, и неизвестно еще, когда они станут приносить прибыль. Гораздо практичнее сделать так, чтобы не осталось и следа и от изобретения, и от изобретателя. Эти изобретатели, скажу вам как человек компетентный, порой хуже моровой язвы – когда вторгаются в налаженный бизнес со своей придумкой, способной нанести несказанный ущерб…

– На что вы надеетесь?

– То есть? – поднял бровь адвокат.

– Ваша циничная откровенность… – сказал Бестужев.

Все это время он был настороже на случай внезапного нападения – но нет, они с адвокатом определенно были наедине в каюте, законного обитателя которой, никаких сомнений, поглотили ледяные волны.

– А что, здесь есть свидетели? – усмехнулся адвокат. – Или в каюте работает фонограф? Что за циничная откровенность, вы о чем? Позвольте, прежде всего, выразить вам, дорогой господин Файхте, мою несказанную благодарность за спасение моей жизни от этого злобного мерзавца, – он небрежно указал подбородком в ту сторону, где лежал его мертвый подручный. – Подлец намеревался меня убить, и, если бы не вы…

– Ах, вот как… – покривил губы Бестужев в подобии ухмылки.

– Именно так, – твердо сказал Лоренс. – Я намеревался законнейшим образом приобрести у господина Штепанека его гениальное изобретение – о чем, насколько я помню, свидетельствуют мои письменные показания, данные вам совсем недавно. Упаси боже, я не собираюсь от них отрекаться! Все именно так и обстояло, я намеревался совершить честную коммерческую сделку, ни в малейшей степени не противоречащую законам Штатов, Британии, да и вашей страны наверняка тоже. Явившись сюда для продолжения переговоров я, увы, застал лишь ту печальную картину, что мы с вами сейчас наблюдаем. Этот мерзавец, уж не знаю, кем посланный, цинично похвалился мне, что только что оглушил инженера и выбросил его в море. Вслед за чем собирался убить меня, как ненужного свидетеля, и, если бы не ваше спасительное появление… Передать не могу, как я вам благодарен! Отчего вы уставились на меня так хмуро и недружелюбно? Неужели у вас есть улики, способные мои слова опровергнуть? Улики, которым придадут значение в суде? Что-то в вашем лице мне подсказывает, что ни малейшими уликами вы не можете похвастать…

– Там, в тех каютах… – хрипло выговорил Бестужев.

– А что там, в тех каютах? – с наигранным удивлением поднял брови Лоренс. – Я и представления не имею, что в «тех каютах» происходило… Или у вас есть другие сведения? Вот кстати… С господином Кавальканти только что произошло несчастье, после которого он никогда уже не сможет свидетельствовать что бы то ни было в нашем мире – и если даже допустить, что спириты не шарлатаны, а говорят правду, полученные спиритическим путем показания духа ни один суд в мире не примет во внимание. Суд – заведение крайне материалистическое…

– Кавальканти убили на моих глазах…

– Вот видите, – сказал Лоренс. – А виновник у вас есть? Вижу по вашему лицу, что этот злодей сумел бесследно раствориться во мраке… Видите, как все прекрасно устроилось?

Бестужев смотрел на него с яростью – которая, он прекрасно понимал, была бессильной. Ничего невозможно доказать. Ничего. Этот мерзавец был неуязвим.

– У меня сильное желание загнать вам пулю в лоб… – процедил он сквозь зубы.