Царица Евдокия, или Плач по Московскому царству - Вячеслав Козляков

Вашего величества нижайший раб Григорей Скорняков Писарев.

Из Покровского монастыря февраля 10-го 1718 году».

Так открылось дело. Текст письма Скорнякова-Писарева был опубликован Н.Г. Устряловым с купюрами. Возможно, здесь снова видны следы приспособления историка к требованиям цензуры. Поэтому для понимания ряда важных деталей организации Суздальского розыска приходится заново обратиться к подлинным материалам в архиве. Из письма Скорнякова-Писарева видно, что цензоров могло смутить описание подробностей обыска у царицы Евдокии, рассказ о найденных у нее церковных письмах, поиске курантов (так назывались вести из иностранных газет) и реляций русских, указание на то, что сыщик Скорняков-Писарев ждал прямого указа от царя Петра. В публикации следующего письма Григория Скорнякова-Писарева из Суздаля от 11 февраля, сообщавшего подробности допросов разных лиц (он продолжил «разработку» связей царицы Евдокии), тоже присутствует характерная правка. Там, где посланник царя Петра предлагает «сыскать» одного из свидетелей «указом Вашим», слова о царском распоряжении опять убраны. Публикатора или цензора смутило указание на прямое руководство Петра следствием по Суздальскому делу; видимо, это и было главной тайной. Сегодня такой «секрет» никого не может удивить, а само вмешательство царя Петра в ход следственного дела кажется вполне очевидным. Это вытекает из всего, что известно о методах расправы царя со своими противниками. Но в середине XIX века существовавший культ Петра заставлял защищать монарха и привычный образец самовластия в России.

Скорнякову-Писареву хватило трех дней, чтобы найти нужные улики, сформулировать обвинение и выбрать виноватых, кого следовало подвергнуть дальнейшим допросам на следствии в Преображенском. Найденная первой в ларце у царицы «крамольная» записка сразу стала доказательством причастности матери к делу о побеге царевича Алексея. Вот ее полный текст, написанный на небольшом листке бумаги, «выкроенном» из обыкновенного столбца. Посередине, как заголовок, было написано, а потом зачеркнуто слово «помета». Обычно этим словом назывались записи о приеме поданных челобитных или решений по рассмотренным делам. Текст записки был написан не самой царицей Евдокией. Как выяснилось, это сделал ее духовник Федор Пустынный. Но кто был настоящим автором записки и к кому она была обращена, Скорняков-Писарев догадался сразу:

«Человек еще ты молодой. Первое, искуси себя в посте, в терпении и послушании и воздержания брашна и пития, а и здесь тебе монастырь. А как придешь достойных лет, в то время исправится твое обещание»{205}.

Капитан-поручик развернул следствие как целую военную операцию. Уже три дня спустя, 14 февраля, он отчитывался в письме царю о результатах:

«Всемилостивейший Государь царь!

Писмо, котороя я вынел в ларце у бывшей вашего величества царицы бутто поломета[33] о пострижении [с котораго копия до вашего величества прислана с первым моим писмом] является, конечно, что писано оное к царевичю от царицы, через Аврама Лопухина, того для, ибо при вынимании моем того писма зело она обрабела и у меня хотела вырвать, и сказывала мне, что писмо бутто список с пометы челобитной мужика, которой приходил постригатца, а чей мужик и кто именем не знает, а списывал бутто карло, а ныне явилось, что то писмо писано рукою духовника ея. И он сказывает бутто он списал с пометытых[34] человека Аврама Лопухина, а та де челобитная помечена ево Аврамовою рукою. И то видится явно, что воровcкая отговорка. Он же духовник многие писма от царицы к нему Авраму и х князю Семену Иванову сыну Щербатову писал. И того ради предлагаю Вашему величеству, дабы Аврам Лопухин и князь Семен Щербатой и протопоп суздальской Андрей Пустынной, который ныне на Москве, взяты были за караул. Я мню ими многое воровство и многих покажется.

А я по послании сего писма в 2-х или 3-х часах с царицею и со многими поеду до Вашего величества, в том числе и чернца, которой царицу постригал, привезу с собою.

Вашего величества нижайший раб Григорей Скорняков Писарев.

Ис Суздаля февраля 14-го лета 1718 году»{206}.

Царицу Евдокию приезд сыщика Скорнякова-Писарева ошеломил, опрокинул и уничтожил. Теперь она сама должна была увидеть, сколь тщетны были надежды и мольба, которые утешали ее долгие годы. Все поездки на богомолье, истовые моления перед чудотворными иконами были напрасными. Молитвы не были приняты, все знаки, видения и откровения оказались самообманом. Было отчего прийти в отчаяние. Дальше царица Евдокия и думать не могла о возвращении во дворец, сколько бы она об этом ни мечтала. Царь Петр желал только одного — расправы с ней. А мстить он умел, об этом сама царица Евдокия говорила, вспоминая участь стрельцов: «…государь-де за свою мать знаете, что стрельцам сделал!»{207} Но чем могла быть вызвана месть Петра своей бывшей царице, виноватой только в том, что она когда-то была его женой?!

Перебирая все, чем могла она прогневить царя, царица Евдокия спешила раскаяться, прежде всего в том, что отказалась от монашеского пострига. Отъезд под охраной солдат Скорнякова-Писарева из Суздальского Покровского монастыря 14 февраля 1718 года еще больше испугал ее. Даже следователь забеспокоился о ее состоянии, так как она беспрерывно плакала и находилась в отчаянии. Тогда Скорняков-Писарев убедил бывшую царицу уже в дороге написать и отослать царю свое покаянное письмо. 15 февраля царица написала царю Петру признание (сама или под диктовку капитан-поручика) об оставленном монашестве:

«Всемилостивейший государь! В прошлых годех, а в котором не упомнню, при бытности Семена Языкова, по обещанию своему пострижена я была в Суздольском Покровском моностыре в старицы и наречено мне было имя Елена и после пострижении во иноческом платье ходила с полгада и не восхотя быти инокою, оставя монашество, и скинув платье, жила в том моностыре скрытно, под видом иночества, мирянкою. И то мое скрытие объявилось чрез Григорья Писарева. И ныне я, надеяся на человеколюбные Вашего величества щедроты, приподая к ногам вашим, прошю милосердия, того моего преступления о прощении, чтоб мне безгодною смертью не умереть. А я обещаюся по прежнему быти инокою и пребыть во иночестве до смерти своей, и буду Бога молить за тебя государя.

Вашаго величества нижайшая раба, бывшая жена Ваша Авдотья.

Февраля 15-го 718»[35].

Как показывает это покаянное письмо (подписанное все-таки мирским именем Авдотья, а не иноческим — старица Елена), свой главный грех царица видела в том, что нарушила обещание уйти в монастырь. Все это еще можно было поправить, о чем она просила царя и бывшего мужа. Однако Авдотье Лопухиной готовились более серьезные обвинения, чем те, в которых она признавалась. На жертвеннике Благовещенской церкви Покровского монастыря (в том самом надвратном храме рядом с царицыными кельями) Григорий Скорняков-Писарев нашел некую «таблицу», где царица Евдокия поминалась за здравие. Наблюдательность и здесь не подвела сыщика, потом по поводу этой таблицы тоже будет много допросов. Слишком удобный аргумент в доказательствах вины: ведь становилось очевидно, что царица Евдокия и суздальские священники, молившиеся о ней не как об инокине, а как о царице, тем самым не признавали новый брак царя Петра и царицы Екатерины I. От этого недалеко было уже до нужных следователям признаний в том, что они стремились к воцарению царевича Алексея Петровича.