Вопрос — ответ - Викас Сваруп

— Что происходит? — испуганно выдыхает актриса, включая свет.

Потом замечает грабителя и тоже кричит. Мужчина уже почти оглох. Рухнув перед нами на колени, он умоляюще складывает руки:

— Пожалуйста, прошу вас, я не вор. Мадам, я всего лишь хотел посмотреть на ваше жилище.

— Рама, принеси телефон, — произносит хозяйка. — Надо срочно вызвать полицию.

Я пулей мчусь в коридор за беспроводной трубкой. Тем временем грабитель срывает маску. Под ней молодое лицо с козлиной бородкой.

— Умоляю, мадам, пожалуйста, не звоните в полицию. Я правда не собирался никого грабить. Перед вами студент последнего курса. И ваш огромный поклонник. Честное слово, я просто мечтал увидеть, как вы живете.

При слове «поклонник» актриса явно смягчается.

— Не слушайте его, мадам, — предупреждаю я. — Этот парень — вор. Если он ваш фанат, зачем было красть магнитофон?

— Я объясню, Неелима-джи. Знаете, я раздобыл кассеты с вашими фильмами — все сто четырнадцать — и каждый день смотрел хотя бы одну из них. От сильного износа магнитофон сломался, пришлось отдать его в починку. Но я не прожил бы даже пары дней без ваших картин. Потому и решился пойти на этот взлом. Одно лишь сознание того, что кассета крутится на вашем магнитофоне, сделало бы просмотр незабываемым эпизодом всей моей жизни. Поверьте, мадам, клянусь покойным отцом, я собирался вернуть аппарат, как только мой собственный вернулся бы из починки.

— Он лжет! — надрываюсь я. — Давайте вызовем полицию.

— Погоди, Рама, — отвечает актриса. — Сперва я должна проверить: а вдруг он сказал правду. Если наш незваный гость, как он утверждает, на самом деле видел все сто четырнадцать фильмов, он без труда ответит на несколько вопросов. Хорошо, мистер, скажите, в какой киноленте я играла деревенскую девушку по имени Чандни?

— О, разве можно забыть подобное, Неелима-джи? Это же одна из любимых моих картин. «Обратно в деревню», правильно?

— Правильно. Впрочем, такие подробности многим известны. Ответьте-ка лучше, что за фильм принес мне в тысяча девятьсот восемьдесят втором году премию кинокритиков?

— Это еще проще. «Темная ночь», разумеется.

— Боже, и здесь вы не ошиблись. Ну а когда я снималась вместе с Маноджем Кумаром?

— В патриотическом фильме «Нация зовет».

— О, так вы и его посмотрели?

— Говорю вам, Неелима-джи, я самый преданный из ваших поклонников. Только скажите, зачем вы согласились на ту пошлую роль в «Вечной любви»? По-моему, режиссер не оценил и не использовал ваше дарование по достоинству.

— Забавно, что вы завели речь об этой картине. Я тоже считаю, что мне не следовало в ней играть. В конце концов лавры пожал Шармила, а меня грубо надули.

— Зато вы блистали в киноленте «Дождь над Бомбеем»! Речь, которую ваша героиня произносит в храме после смерти отца, просто незабываема. На мой взгляд, премия кинокритиков полагалась бы скорее за нее, чем за роль в «Женщине».

— Пожалуй, согласна. Если бы мне пришлось выбирать между ними, я бы, наверное, выбрала «Дождь над Бомбеем». Надо сказать, вы хорошо разбираетесь в моем творчестве. Как ваше имя?

— Ранджит Мистри. Мне двадцать четыре года, и я давно мечтал спросить вас о величайшем фильме, когда-либо снятом в нашей стране, «Мумтаз-Махал». Помните сцену родов, когда вы умираете, а Дилип Сахиб, исполнивший роль императора, сидит у изголовья кровати? Вы берете с него знаменитое обещание, а после снимаете золотую подвеску, однако так и не отдаете супругу. Почему? Что это значит?

— Поразительно, вы помните картину до мелочей! И я непременно отвечу. Только зачем же вы сидите на полу? Давайте устроимся на диване. Рама, ну что ты стоишь разинув рот с телефоном в руках? Не видишь, у нас гость! Завари-ка нам по чашке чая и принеси печенье. Так вот, как я уже говорила, концепция «Мумтаз-Махал»…

Вернувшись из кухни, я застаю актрису и грабителя мирно болтающими в гостиной; они смеются и шутят, словно закадычные друзья. Остается лишь недоверчиво покачать головой. Надо же, этот парень хотел обокрасть Неелиму — и только за то, что он посмотрел ее картины, бывшая звезда готова поить его чаем с печеньем.

То, что начиналось как триллер, окончилось мелодрамой.

Однажды вечером хозяйка зовет меня, — Рама, я хочу, чтобы завтра ты перебрался в чоул. Всего лишь на день. Мне нужно побыть в уединении.

— Но почему, мадам?

— Не задавай вопросов, — сердится она. — Просто делай, как тебе говорят.

Подобная сцена повторяется трижды в течение трех месяцев. Нетрудно догадаться: Неелима Кумари водит к себе приятеля и не хочет, чтобы об этом узнали. В общем, на следующий раз, когда мне велят ночевать в Гхаткопаре, я возвращаюсь не в семь, как обычно, а в пять часов и незаметно поглядываю за дверью. Разумеется, в шесть утра из квартиры выходит мужчина в белой рубашке и синих джинсах. Высокий, подтянутый, лицо приличное, однако покрасневшие глаза и растрепанная прическа несколько портят вид. В левой руке — зажженная сигарета и пачка купюр; пальцы правой рассеянно крутят ключи от машины. Никак не припомню, где я мог его видеть. Таинственный гость, не обернувшись в мою сторону, спускается по лестнице. А я захожу домой не раньше семи.

Первое потрясение: во что превратилась гостиная? Повсюду окурки, неряшливые следы пепла. На столике валяется опрокинутый стакан и пустая бутылка из-под виски. По дорогому ковру рассыпан арахис. Воздух пропитался винным перегаром.

Второй удар: что стало с Неелимой Кумари? Лицо в кровоподтеках, глаз подбит.

— Боже, мадам, как это случилось? — кричу я.

— Ничего страшного, Рама. Упала с кровати, немного ушиблась. Не беспокойся.

Неправда. Во всем виноват мужчина, который ушел поутру. Взамен актриса дала ему вино, сигареты, пачку денег… Меня пронзают боль и бессильный гнев. Как ее защитить?

С того памятного дня хозяйку будто подменили. Она стала замкнутой и молчаливой. И кажется, начала украдкой пить. По крайней мере от Неелимы все чаще пахнет виски.

Однажды утром я снова замечаю на ее лице синяк, а на руке — ожог от окурка и не выдерживаю:

— Невыносимо видеть вас в таком состоянии, мадам. Скажите, кто это сделал?

Она могла бы отмахнуться: дескать, не твоя забота, но, видимо, хозяйку сегодня тянет на философские рассуждения.

— Понимаешь, Рама, кто-то сказал, что лучше любить и потерять, чем не любить вовсе. Так вот, иногда я сомневаюсь в этом. Любовь мне тоже знакома. Возможно, я еще ничего не утратила, хотя страданий натерпелась достаточно. Знаешь, в моей жизни появился мужчина. Порою я думаю: он меня любит, а порой — ненавидит. Мой милый мало-помалу изводит меня.

— Тогда почему вы его не бросите?

— Все не так просто. Даже в боли есть некое наслаждение. Некое сладкое забытье. Временами я размышляю: если уж легкие муки таят в себе удовольствие, то сколько же утонченного блаженства должна принести сама кончина! Когда он терзает меня сигаретой, кричать совсем не хочется. Вместо этого на ум приходит незабвенный финальный монолог из «Женщины»: «О жизнь, как ты коварна! Погибель — вот мой истинный любовник, мой преданный товарищ. Приди же, смерть, и заключи меня в объятия, шепни на ухо нежные звуки безмолвия, на крыльях перенеси меня в страну вечной любви».

— Но это же кино, мадам! — чуть не плачу я.

— Тише! Помнишь мои слова: «Настоящий актер — актер и в жизни»? Не забывай, что я навеки останусь Королевой трагедии. Подобные титулы не достаются тем, кто всего лишь читает по памяти строки, написанные сценаристом. Я жила, как мои героини. Галиб[90] не сделался великим трагическим поэтом, просто написав на бумаге несколько строчек. О нет, горечь нужно прочувствовать, испытать, ежедневно узнавать ее заново, только тогда ты становишься истинной королевой.

И я, наивный двенадцатилетка, широко распахиваю глаза:

— Если это все, значит, мне светит стать королем трагедии?

Актриса не отвечает.

Хозяйка собирается дать интервью «Старбест». Я приношу в гостиную на подносе гулаб джамун и самосы.

— О'кей, Неелима-джи, мы обсудили ваше славное прошлое, давайте перейдем к настоящему. Почему вы перестали сниматься?

Занятно наблюдать за тем, как журналистка возится с диктофоном. Она довольно юная и с виду очень даже ничего. У девушки гладкая кожа и волосы цвета ночи, остриженные до плеч, модные черные брюки с набивным рисунком и угольные туфли-лодочки с высоким каблуком.

— Потому что картины уже не те, что были прежде. Исчезла подлинная страсть, посвящение. Нынешние актеры будто сошли с конвейера: все на одно лицо и тараторят свои слова не вдумываясь, как попугаи. Нет больше глубины. Раньше мы от начала до конца работали над одним фильмом. Теперь же можно увидеть, как многие разрываются между тремя постановками в день. Что за глупость! — Мадам презрительно машет рукой.