Сражайся как девчонка - Даниэль Брэйн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отвес, обрыв. Эта часть скалы скрыта от матросов, но… но почему бы и нет? Я снова попыталась раскачать камни, они держались достаточно крепко. Если бы мне веревку, но где ее взять, и у меня слишком слабые руки, чтобы спускаться, а Ару выдержит разве что морской канат. Я перешла к окнам, откуда меня уже легко могли увидеть снизу, пришлось осторожничать, но толку, я смотрела и так, и этак, и вывод был неутешителен: легче спуститься там, где гладкая скала, по веревке, если ее отыщем, чем здесь, по разрушенной лестнице, будучи отличными мишенями для скучающих матросов.
Они не собирались никуда уходить.
— Они орали, что еще несколько дней ждать, — с тоской глядя вдаль, сообщил Фуко. — И делили имущество. Подрались даже. А сейчас вон, играют в карты… А может, они все-таки отсюда уйдут?
Это вряд ли. Фуко был прав, матросы распотрошили некоторые мешки с награбленным, и я превосходно видела, сколько у них добра. Они его не бросят, будут ждать, пока за ними придет корабль. Не для того они старались, чтобы сбежать с пустыми руками.
Я опять пошла к окнам, выходящим на скалу. По пути заглянула в нишу, такую же, как та, в которой устроили отхожее место, и подумала, что пока не загадили и ее, стоит поселить тут женщин с детьми. Если младенцы заплачут, их не будет так слышно.
У окна я прикинула расстояние до места, откуда можно спускаться уже без страховки. Метров пять — огромная высота. Нет, больше, семь или восемь, и тот, кто будет болтаться тут, покойник по умолчанию. Или сорвется, или матросы увидят и пристрелят. А если…
Если по возможности незаметно украсть бутылки, сунуть их в импровизированный мешок, чтобы их быстро затянули наверх, а самому притаиться вон в той щели? Ее не видно из крепости, но: что потом? Где гарантия, что смельчака, который будет рисковать собой ради нескольких емкостей для воды, затащат тоже? Что успеют затащить живого?
— Что там такое?
Я повернулась к Мишель. Она выглядела несчастной, потерянной, как выброшенная игрушка, а я не могла проявить к ней немного нежности уже по другой причине. Сколько я проживу? Мишель только что потеряла семью, как она воспримет еще одну потерю близкого человека или того, кого будет считать таковым?
— Я думаю, как бы спуститься вниз, — я улыбнулась. — Но не получится, у нас нет веревок. Придется сидеть здесь.
Не к чему ей пока знать подробности.
— У них много оружия, — невпопад сказала Мишель, надув губы. — Это матросы со шхуны «Брижит». И были еще с «Солей». Они ворвались к нам, когда нас грабили крестьяне. Муку, хлеб, вещи хозяйки и матушки… А у хозяйки и драгоценности были. Но нас крестьяне не трогали, взяли только одно ружье и хозяина прикладом ударили. А матросы вбежали и всех убили. И крестьян, и господина Суару, и госпожу, и моих родителей, и сестренку. Я упала под лавку и так лежала. Было даже не страшно…
Я не выдержала и прижала ее к себе. Мишель рассказывала о самом страшном в ее жизни так просто, будто не приняла еще все за факт.
— Никто не двигался, и я тоже. Я долго так лежала, пока все не ушли. А потом рассвело. И я посмотрела — все мертвые, одна я живая. И оружия, которым господин Суару торговал, больше нет. Ни еды, ничего. Только… только мертвые повсюду, черепки и крупа рассыпана.
— Много оружия было у господина Суару?
— Много, — кивнула Мишель. — Он был самым богатым торговцем в городе. Он даже страже оружие продавал. Отец был у него старшим приказчиком. — Она слегка отстранилась, но так, чтобы не вырваться из моих объятий, и начала считать, загибая пальцы: — Три на одной стене, три на другой, потом над прилавком — один, два, три, четыре, и еще, если зайти за прилавок, там стена, и там еще — раз, два, три… четыре…
— Четырнадцать ружей? — быстро посчитала я. Мишель замотала головой.
— Нет. Я дальше считать не умею. — Она подняла голову, посмотрела мне в глаза. Поразительная девочка, капризничает, как все дети, когда устала, но держится, пережив такую трагедию. Чем это объяснить — стрессом? Или этот мир настолько жесток, что если из десяти детей выживают двое, а мать переносит благополучно все эти роды, то это чудо? — Там было очень, — она выделила это слово, — много оружия. Прямо вот очень-очень. Не четырнадцать. Много больше.
Где-то все это оружие лежит в мешках… В моей голове зародился изумительный по наглости и безрассудству план. Нереализуемый абсолютно. Не стоит даже пытаться. Даже думать. Это как покупать лотерейный билет в надежде, что вот уж на этот-то раз…
Снизу донесся изумленный короткий вскрик и очень знакомый неразборчивый рев.
— Ложись! — заорала я, уже не думая, что нас кто-то услышит. Там, в крепости, сейчас не до нас. — Ложись!
Короткий приказ, спокойный и ясный, но здесь он не сработал как надо. Разные времена, разные нравы. Я плашмя шлепнулась на пол, подмяв под себя Мишель, и закрыла голову руками, остальные же бессмысленно крутили головами, а кто-то, как я успела увидеть, рванул к окнам.
Грохнул выстрел. Не по маяку, по канварам, вернувшимся туда, где у них всегда имелся паек и место, где нагадить. И тут же раздалась канонада — отрывистая, короткая, и вопли боли, и страха, и ярости.
Мишель лежала не шевелясь. Я приподняла голову — Анаис приняла точно такую же позу, и Ару, и Фуко, кто-то забился в щели, Мижану стоял памятником и тряс головой. Его прихвостень — доктор — валялся как убитый. Дети проснулись и заплакали, но, к счастью, и Люсьена, и Жизель находились от окон далеко, что не исключало рикошета.
— Ложись! — гаркнула я. На этот раз получилось, и как только пристроился на полу последний, Мижану, шальная пуля выбила из стены каменную крошку.
— Молчащие карают нас! — взвыл доктор.
— Заткнись! — рявкнул Рош и проворно, извиваясь как змея, пополз ко мне. Я тут же спрятала голову: расспросов мне сейчас не хватало. — Эй, ты, рыбий сын! — Черт, почему рыбий? Монахи едят одну рыбу? Или это аллюзия на немые молитвы? — Что там происходит?
— Канвары
