Пароль не нужен - Юлиан Семенов

— Я спрашиваю, когда он видел вас здесь, в Чите, во время совместной работы по организации контрреволюционного путча.

— Я отказываюсь отвечать на провокационные вопросы.

— Мордвинов, — попросил Блюхер, — скажите, когда вы в последний раз виделись в Чите с руководителем белого заговора Гржимальским? Вы не хотите отвечать? Вы не будете отвечать? Хорошо. Гражданин следователь, покажите генералу Гржимальскому показания Мордвинова.

— Бесполезно. У меня изъяли очки, — сказал Гржимальский.

— А мы вам прочтем.

— «Генерал Гржимальский, — начал читать Блюхер страничку из показаний Мордвинова, — закончив организацию заговора, назначил день выступления, сигналом к которому должно быть убийство министра Блюхера, подготовленное Табаковым и полковником Бахновым».

Генералы и Гржимальский усмехнулись, а полковник Бахнов тяжело опустился на табурет.

— Это вы писали, Мордвинов? Снова молчите? Ладно. Не отвечаете мне — ответьте вашим друзьям.

Молчание; так тихо стало, что слышно было, как соломенная труха шелушилась в тонких матрацах.

— Хорошо, — сказал Блюхер, — мы сейчас уйдем из камеры. Но я прошу генерала Гржимальского или любого другого выборного из вашей среды выяснить у Мордвинова, он ли давал эти показания.

Блюхер и его спутники вышли из камеры. Они молча прохаживались по длинному полутемному коридору.

— Бросили бы вы курево, право слово, — раздраженно сказал Василий Константинович госполитохрановцу, который беспрерывно пыхал трубочкой, — себя ж травите и людям дышать не даете.

— Так ведь греет… И от голодухи, обратно спасает.

— Сволочь какая, а? — удивленно, словно разговаривая с самим собой, сказал Блюхер и завертел головой из стороны в сторону, будто ему воротничок жал.

— Это вы про кого?

— Про князя. А табак нисколько не греет, это вы напрасно. Пошли, время.

Гулко загрохотали быстрые шаги: по коридору бежал адъютант Блюхера. Запыхавшись, он нагнулся к Блюхеру и тихо сказал:

— От Постышева шифровка. В партизанских частях восстание.

Блюхер на мгновение замер, потом резко — ногой — толкнул дверь камеры. Спросил с порога:

— Ну?

— Мы верим князю, — ответил Гржимальский, — он честный офицер. Вся эта история с заговором — грязный фокус ЧК.

— Ясно. Мордвинов, вот листок бумаги и ручка, извольте написать на имя военного министра, что вас оклеветали в госполитохране и вынудили дать ложные показания против кадровых военных. И подпишитесь. Виновные будут наказаны по закону военного времени.

Мордвинов размашисто написал на листке бумаги несколько строчек и подписался под ними. Блюхер взял листок, подул на него и сказал — тихо и свирепо:

— Ах ты, сволочь! Хитер, хитер, а дурак. Завтра же этого князя к стенке. Нечего с ним чикаться, с негодяем. У кого из вас есть очки? — спросил он генералов.

Никто не отвечал.

— Я спрашиваю! — кричит Блюхер. — У кого из вас есть очки?! Если у вас нет зрячих — тогда черт с вами со всеми! Некогда мне с вами разводить канитель! Вот показания Мордвинова, которые он против всех вас писал здесь, в тюрьме. Вот его донесения во Владивосток к Гиацинтову, а вот что он сейчас написал! Зрячие увидят — все написано одной рукой! Извольте убедиться перед тем, как я вас всех отпущу по домам!

— А-а-а! — взвыл Мордвинов, бросившись к генералам. — Они били меня, они били меня, господа! Они вынудили меня написать это! Они втыкали мне иглы под ногти! Они мучили меня!

— Когда вас арестовали?! — тихо спросил Блюхер. — Отвечать!

— Три дня назад!

— Руки на табурет!

— Что?

— Руки на табурет! Где иглы под ногтями?! Где следы?!

— А-а-а!! — закричал князь и отбежал в угол камеры, в темноту.

— Разденьте его! Если увижу хоть один след от побоев, следователя пристрелю здесь же, на глазах у всех, как злейшего врага революции!

Мордвинов плакал, кричал, вырывался. Его раздели. На белом его гладком и ухоженном теле не было ни единой царапины.

— Ну? — побелев от ярости, спросил Блюхер генералов. — У меня фронт, а я тут вами занимаюсь! А вы не можете мне слова сказать — «да» или «нет»! Боитесь обидеть вашего друга генерала Молчанова. А он вас хотел всех скопом с помощью Мордвинова нашими пулями сделать национальными мучениками. Не вышло, слава богу! Не будет из вас национальных мучеников, из вас получатся настоящие национальные обыватели. Тьфу! Хрен с вами! Плесневейте. Отпустить их всех домой! Или выдайте иностранные паспорта — пусть уматываются в Японию или в Китай, — к черту!

Мордвинов выл на полу, кусал ногти, вопил и хватал за сапоги уходящих из камеры генералов.

У тюремных ворот Блюхера догнала группа генералов.

— Министр, — обратился к нему Гржимальский, — когда мы будем вам нужны?

— То есть как это «когда»? Сегодня, — ответил Блюхер не оглядываясь и быстро пошел по ночной улице — в министерство. Следом за ним по-военному быстро шли генералы. Они шли с пледами и подушечками-думками: прямо из тюрьмы — в штаб Народно-революционной армии.

ПАРТИЗАНСКИЙ ШТАБ

Над особняком, стоящим на окраине городка, вывешен красно-черный флаг, на котором белой масляной краской выведено: «Да здравствует Советская власть без коммунистов!» Здесь помещается штаб восставших партизан. У высокого крыльца щерятся фиолетовые рыла пушек. Сюда то и дело заходят люди, перепоясанные пулеметными лентами, у коновязи хрипят взмыленные кони с красными глазами, часовые с короткоствольными американскими карабинами замерли у тяжелых дверей; все в них недвижно, разве только семечки лущат, но они это делают прямо-таки артистически, работают только губы — стремительно и точно.

Сейчас в особняке идет заседание «правительства», только что «избранного» восставшими партизанами. Руководит работой правительства Колька-анархист, присвоивший себе звание «чрезвычайного и полномочного верховного комиссара на Дальнем Востоке, в Якутии и Камчатке». При распределении должностей он заодно взял себе звание министра иностранных дел, заместителя председателя правительства, главного казначея и министра без портфеля.

— Товарищи министры и члены, — говорит Колька собравшимся в комнате, — от имени нашего дорогого председателя правительства Ильича, первым заместителем которого я отныне являюсь, передаю вам, как очевидный факт, пламенный советский привет и ура!

«Министры», раскрыв волосатые рты, ревут что-то непонятное. Опохмелившиеся с утра никак не могут сдержать смеха, а те, которые потрезвее, быстро дожевывают хлеб, розданный партизанам по приказу Кольки-анархиста без всякого пайкового довольствия, а по принципу: кто сколько хочет.

— Я получил сегодня много поздравлений, — говорит Колька и хлопает рукой по оттопыривающемуся карману, — от членов великого Коммунистического Интернационала!

— Так мы ж против коммунистов!

— Да, против! Но мы за Коммунистический Интернационал, — надрывно возглашает Колька, — и пусть тот, кто посмеет в этом усомниться, поперхнется моей рабоче-крестьянской пулей, как последний враг трудового народа! Вам все понятно, министры?

— Брось выпендриваться, Кольк!

— Я те покажу «Кольку»! Я заместитель председателя, казначей, министр иностранных дел и министр без портфеля, а не «Колька». Я тебе «Колька» в бою, когда мы вместе ринемся на гада, но тут я тебе руководитель, это очевидно как факт! Покинь зал заседания!

— Ты чего, Коль? — удивляется «заместитель министра просвещения». — Это ж я, Федька.

Колька-анархист морщится, как от зубной боли, и стучит себя костяшками пальцев по лбу.

— Дурак ты, а не Федька!

— Чего ты к нему пристал? — заступаются за Федьку «министры».

— Молодой он…

— Простить надо, товарищ первый заместитель.

— Ладно, — говорит Колька, — поедешь послом в Японию, буржуям ихним от нас в суп накакаешь. «Так, мол и так, — скажешь, — все вы, проклятые интервенты, есть то самое дерьмо, которое увидите сейчас в своем супе с профитролями!»

Сукин сын Колька-анархист! Он как «профитроль» завернет, так все партизаны, члены нового «кабинета» и «министры», немеют от восторга. Когда эдакое интеллигент очкастый выгадючивает — так он, зараза, на нашем горбу пятьдесят лет учился и книжки читал, а если свой такие кренделя языком изобретает, значит, от бога ему такая выпала судьба — быть заместителем премьера и буржуям при случае в суп какать.

— Первый вопрос в повестке дня, — возвещает Колька, — решение судьбы наших политических врагов. Мною арестован командир Кульков, коммунист, и его подвывала старик Суржиков. Что будем делать с Кульковым и Суржиковым, которые несут ответственность за то, что наши отступают и отдают белому гаду те места, которые мы своей кровью у японца отбили в двадцатом годе? Я слушаю ваши предложения, члены и министры, прошу, пожалуйста, записывайтесь на выступления.

— А я писать не умею, Коль…