Один шаг в Зазеркалье. Мистический андеграунд (сборник) - Константин Серебров

Мы вернулись во Дворец культуры, и я все оставшееся время ходил, плохо осознавая окружающее: состояние сущностного видения то и дело возвращалось. Я увидел, что внутри меня обитают неведомые мне странные существа, напоминающие насекомых. Я и не подозревал о том, что они настолько недоразвиты и кошмарны, и изумленно рассматривал их.

В эту ночь мне выпал сон, в котором я был превращен в черного карлика, царского повара. Я умел готовить напиток «Гамах», одна капля которого убивала дракона. Надо мной смеялись, меня дразнили, стоило мне только выйти на городские улицы. Но я помнил свое прошлое вельможи, который нарушил запрет и влюбился в царскую дочь – и в наказание за это был превращен в карлика.

Я стоял на вершине холма, наблюдая за знаками на облаках, а в моих глазах резвились эльфы. Вдруг по небу на лошадях пронесся большой кортеж – рыцари и дамы, а посреди них в золотой карете прекрасная фея. Я закричал: «О, фея! Расколдуй меня!» Она услышала мой отчаянный крик и бросила из окна кареты алую розу – символ свободы. Я попытался поймать розу, но сильный вихрь подхватил ее и унес вдаль. Надменный смех колдуньи, заколдовавшей меня, еще долго звучал среди облаков.

Я проснулся; крупные слезы все еще стояли в глазах. В номере никого не было. Я быстро оделся и, занимаясь уборкой, заметил на столе открытку с двумя бирюзовыми минаретами. Любопытство заставило меня перевернуть ее и прочесть:

«Дорогой Эльдар,

Тезис: „Позиция независимости Духа от Реальности“ – уже указывает на то, что Реальность не абсолютна.

Параболическое вхождение группы Посвященных в пласты инерционной Дремоты Европы может изменить Карту Спящего Евразийского мира. Может быть, тебе ближе Мохаммед, его Revelatio и передел Земли Исламом, но ведь недаром существует легенда о Фаридах (Сверх-Посвященные) и другие, еще более загадочные сюжеты, восходящие к Рашидской синархии, территориально опирающейся на Евразийский континент как единственно оперативный на нашей планете.

Поля неопределенности представляют собой „Иерархию Рыцарских Орденов Парадоксальных Манифестаций“, а также „В пробужденном Космосе источником Чуда становится Воля дважды рожденного“.

В рамках двух последних изречений осуществляется моя шахматная партия с миром, одновременно – игра и парадоксально-спонтанное управление».

– Разве ты не знаешь, что некрасиво читать чужую корреспонденцию? – раздался за спиной голос Джи.

– Простите, но все равно я ничего не понял из прочитанного, – сконфуженно произнес я.

– Это только и утешает. Я посвящу тебя в доктрину почтовых голубей, когда ты созреешь для этого.

Я согласно кивнул, не зная, что на это ответить.

Мы вышли из гостиницы и направились в близлежащий гастроном. День был сумрачным и прохладным, слегка моросил дождь. Гастроном был богатым, и я, как всегда, потратил намного больше, чем собирался. Я выложил продукты из корзинки у кассы и вместе с продавщицей стал усердно считать их стоимость. Она раздраженно косилась на меня, но я, стараясь не обращать на нее внимания, складывал цифры столбиком в своей тетради. Джи, иронически улыбаясь, наблюдал за мной. Я закончил быстрее, чем продавщица, и с гордостью показал Джи итог: 7 рублей 57 копеек.

Продавщица, выбив чек с такой же точно суммой, сказала обиженно:

– Сколько лет уже честно работаю и никто меня вот так не проверял. Бывают же такие подозрительные покупатели!

Джи рассмеялся, а я взял сдачу и, сконфуженно затолкав продукты в сумку, заторопился к выходу под смешки очереди. Мы миновали стеклянные двери и вышли на тротуар. Джи внезапно остановился у каменной цветочной клумбы с розовыми и белыми хризантемами.

– Согласно своей психологической конструкции, ты должен был положить помидоры в самый низ, – заметил Джи.

– Не может быть, – горячо возразил я. – Они где-то вверху, – и нервно стал выкладывать продукты на край цветочницы: сначала золотистую копченую рыбу, завернутую в прозрачный пергамент, потом булку серого хлеба, сетку лука, свертки с сыром, маслом – и в самом низу обнаружил пакет с помидорами, которые уже плавали в собственном соку.

Джи назидательно произнес:

– Уровень бытия человека проверяется на таких вот мелочах. Видно, что бытие у тебя совсем слабое.

Наблюдая за тем, как я вожусь с копченой рыбой, стараясь ровно уложить ее на дне сумки, он сказал:

– Внизу – голубая рыба, над рыбой – алое сердце, а над ним – золотой альбатрос. Запомни этот алхимический символ.

Яркая вспышка света озарила мое сознание.

Клайпедская филармония размещалась в здании бывшего костела. Разгружаться нам нужно было только вечером, и Джи сказал, что мы поедем в тайное мистическое место, расположенное на Куршской косе.

Я сложил в сумку все, что было нужно для пикника и мы отправились в гавань к парому, а за нами увязался скучающий от одиночества контрабасист Вольдемар. Он был добрый и безответный; его рыжие прокуренные усы меланхолично свисали из-под длинного носа. Он всегда носил один и тот же потертый черный костюм и белую рубашку, манжеты которой далеко высовывались из рукавов. Вдруг он спросил:

– Вот я, человек совершенно неинтересный, обычно в пустом своем номере скучаю за бутылкой пива. А тут Гагарин, полная моя противоположность, ко мне стал заходить, про свою жизнь рассказывать, с подружками знакомить. К чему бы это?

– Ваши планеты притягиваются друг к другу, – ответил Джи.

– Какие планеты? – удивился Вольдемар.

– Музыкант чувствителен к определенным планетарным влияниям, и это связано с инструментом, на котором он играет. Ты, например, легко настраиваешься на влияния Венеры: мягкость, доброта. А Гагарин как барабанщик любит Марс, резкие взрывные энергии, которые ему самому не дают покоя. Ты его своими вибрациями гасишь, смягчаешь, вот он и чувствует себя комфортно в твоем обществе.

– Вот оно что… – протянул Вольдемар.

В гавани было свежо, дул резкий северо-восточный ветер. Между берегом и косой курсировал белый двухпалубный паром. Мы купили билеты и встали у борта на верхней палубе.

Едва паром отчалил, стая чаек, рассевшихся на пирсе и пляже, тут же взмыла в воздух и стала кружить возле борта. Они издавали резкие крики, тревожащие мою душу.

– Дай-ка хлеба из наших запасов, – обратился ко мне Джи.

Он отщипнул кусок хлеба и, с силой швырнув его вверх, воскликнул:

– Здравствуйте, господа Джонатаны Ливингстоны! Здравствуйте, господа ученики!

Небольшая верткая чайка спикировала сверху и мгновенно проглотила кусок.

– Вот, господа, – произнес Джи загадочно, – учитесь у них, как нужно охотиться за кубическим сантиметром шанса!

Я вдруг заметил, как в его глазах заискрилось пространство сияющей пустоты.

– Море нашего Посвящения, – добавил он, – это Белое море, откуда изошла Белая Раса. Это – цель нашего путешествия на Северо-Запад. А пока мы находимся под протекторатом Архангела Балтийского моря.

Паром подошел к пристани, и мы, сойдя на берег, принялись осматриваться по сторонам. Коса казалась необитаемой. Здесь не было почти ничего – только летнее кафе, билетная касса и еще какие-то небольшие строения. Сразу у пристани начинались дюны. Немногие пассажиры, прибывшие вместе с нами, куда-то исчезли. Дул холодный ветер, гоня волны с белыми бурунами. Я чувствовал себя неуютно, не представляя, что можно делать в этом заброшенном и чуждом людям месте.

– Приглашаю вас прогуляться по берегу моря, – сказал Джи.

– Я, пожалуй, – заметил Вольдемар, дрожа от холода, – подожду вас в кафе.

Кутаясь в легкую куртку, он покинул нас, а я зашагал за Джи, боясь пропустить самое интересное.

Берег был пустынным, лишь по небу плыли высокие белые облака. У кромки воды широкой полосой лежали разноцветные ракушки и камни. Несколько чаек качались на волнах. Солнце, появлявшееся время от времени из-за облаков, освещало тонкий белый песок и редкие высокие сосны.

Я дрожал от холода и с неудовольствием смотрел, как Джи разделся и стал бродить по пляжу в одних плавках. Он остановился в паре метров от набегающих волн и нарисовал ногой большой треугольник с глазом внутри. Над треугольником возвышался неровный круг с крестом.

– Что это значит? – спросил я.

– Мы должны передавать наше провозвестие стихиям, – ответил он.

Неожиданно огромная волна накатила на берег и, захлестнув знак, стерла его, как будто забрав с собой в море. Внезапно все стихло, и даже холодный ветер замер на мгновение.

Джи вошел в воду и, пройдя метров двадцать, поплыл. Я уже не испытывал дискомфорта, и даже купание в ледяной воде показалось вдруг вполне привлекательным. Быстро раздевшись, я вбежал в воду и, нырнув, поплыл за Джи. Я думал, что легко догоню его, но уже через несколько минут руки стали неметь, а ноги – сводить судорогой. Я вернулся на берег и, стряхнув воду ладонями, быстро оделся. А Джи продолжал плыть к горизонту, размеренно взмахивая руками.