Том 3. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть первая - Эрнест Лависс

7 декабря 1825 года Константин сообщил в Варшаве своему брату Михаилу о смерти Александра. Константин проявил[55] некоторое раздражение, когда высокие сановники приветствовали его титулом императора. 8 декабря он написал Николаю, заверяя его в своем повиновении и верности, и поручил своему брату Михаилу доставить письмо в Петербург. В Петербурге Николай только 9-го узнал о смерти императора. Тотчас же он велел всем полкам и придворным чинам присягнуть на верность императору Константину. Сам Николай тоже принес присягу и подписал ее. Когда он отправился к императрице-матери и объявил ей, что «выполнил свою первую обязанность по отношению к государю», она с ужасом воскликнула: «Николай, что вы сделали!» Она сообщила ему о существовании акта, призывавшего его к власти. Николай упорствовал в своем решении и продолжал требовать принесения присяги Константину. Тем временем собрался Государственный совет, и был прочитан акт о престолонаследии. Итак, императором был Николай. Но тут же объявили, что Николай только что сам присягнул Константину. Один уже отказался от престола, а теперь отказывался и другой. Императора больше не существовало. Николай сам повел членов Государственного совета в дворцовую церковь для принесения присяги Константину. Сенат и святейший Синод должны были последовать этому примеру.

Подобные же сцены происходили в Москве с той только разницей, что архиепископ Филарет не осмелился вскрыть акт, хранившийся в Успенском соборе. Ожидали приказаний из Петербурга. Пришел приказ присягать Константину.

То было совершенно необычайное для России зрелище. Предыдущий век был периодом самой жестокой борьбы за трон, периодом революций, государственных переворотов, цареубийств. А теперь между двумя братьями происходило соревнование в отказе от трона. Но это состязание в великодушии имело почти те же последствия, что и самое горячее соперничество.

Между тем великий князь Михаил прибыл 14 декабря с письмом Константина в Петербург, обеспокоенный тем, что он слышал дорогой. Николай был принужден примириться с очевидностью: поскольку Константин настаивал на своем отречении, императорская власть переходила к нему, Николаю. Теперь нужно было добиться новой присяги от войск, сановников и высших государственных учреждений. Но заставить отречься от первой присяги такой религиозный народ, как русский, и особенно заставить отречься солдат было делом очень нелегким. Присяга — это то, что связывало юридически права императора и армию; присяга создавала и солдата и государя. Верность присяге, однажды принесенной, являлась делом чести, совести, религии. И это глубокое смятение совести происходило как раз в такой момент, когда тайные общества, уже давно готовые действовать, выжидали случая для выступления.

День 26 декабря (14 декабря старого стиля) в Петербурге. В петербургских полках внешне царило полнейшее спокойствие. Полиция, однако, указывала на многочисленные собрания офицеров. Доблестный Милорадович, военный губернатор города, отвечал на эти предостережения: «Оставьте этих шалунов в покое и не мешайте им читать друг другу их плохие стихи». Николай потерял еще десять дней на отправку писем Константину для объяснения ему нового положения, создавшегося из-за первой присяги; он упрашивал Константина приехать и ожидал ответа. 24 декабря Николай получил от командующего южной армией Дибича очень подробные на этот раз сведения об организации тайных обществ, о проектах революции и цареубийства. В тот же день он получил письмо Константина с новым отречением. Константин к тому же отказывался покинуть Варшаву. Тем самым Николай сразу и бесповоротно оказался императором перед лицом готовой разразиться революции. Он тут же поручил Сперанскому составить манифест о восшествии на престол; манифест содержал в себе требование принесения новой присяги, назначенной на послезавтра, т. е. на понедельник 26 декабря. Николай писал Волконскому: «Послезавтра я буду императором всероссийским, или же я буду мертв». 25-го на заседании Государственного совета Николай зачитал манифест, а 26-го, в 8 часов утра, направился в приемный зал Зимнего дворца, где был собран генералитет и высшие гражданские чины. Николай изложил факты, прочел манифест и сказал: «Если мне суждено быть императором хотя бы только на один час, я сумею доказать, что достоин им быть».

Принесение присяги началось как в собрании высших государственных учреждений, так и в церквах. Император ожидал в Зимнем дворце донесений о том, что происходит в казармах. В большинстве гвардейских полков присяга была принесена без значительных инцидентов. Но в Московском полку офицеры-заговорщики удержали солдат от присяги, уверяя их, что настоящий император Константин заключен в тюрьму, также как и великий князь Михаил. Они увлекли за собой половину полка с заряженными ружьями, с развернутым знаменем, зарубили бригадного генерала[56] и заняли позицию на Сенатской площади, около памятника Петра Великого, недалеко от Зимнего дворца. К ним присоединились отдельные военные и кое-кто из народа. Толпа кричала «Да здравствует Константин!» В этот момент у Николая под рукой была лишь рота Финляндского полка, пришедшая на смену караула во дворце, и знамя этого полка первое склонилось перед новым императором. Подходы ко дворцу были заняты многочисленной, но мирной толпой, из которой раздавались отдельные выкрики «Да здравствует Константин!» Толпа стояла, обнажив головы. Николай один приблизился к этой толпе, импонируя ей своим огромным ростом и стальным взглядом голубых глаз, и прочел манифест, вызвав этим бурю приветственных кликов. Затем он обнял стоявших вблизи и предложил всем разойтись по домам.

Вскоре прибыл первый батальон преображенцев, затем Милорадович со многими генералами и офицерами. Милорадович, раскаиваясь в том, что почти не принял предосторожностей, направился к восставшему Московскому полку, стоявшему спиной к Сенату и окруженному кордоном стрелков. Он велел подать себе лошадь, пробился сквозь толпу и кордон стрелков, остановился в десяти шагах от полка и обратился к нему с речью. Внезапно раздался выстрел, и Милорадович упал на руки одного из своих адъютантов. Отставной поручик Каховский убил его выстрелом из пистолета. Таков был конец героя стольких битв, в которых он, подобно Мюрату, никогда не был ранен. Николай, очень взволнованный этим известием, сказал: «Ясно, что будут стрелять и в меня». Тем не менее он, в свою очередь, во главе роты преображенцев приблизился к мятежникам. Встретив по пути конную гвардию, он велел ей построиться на Сенатской площади. В этот момент подоспели, с тем чтобы присоединиться к мятежникам, флотские экипажи, увлеченные морскими лейтенантами Арбузовым и Николаем Бестужевым. Несколько офицеров, пытавшихся войти в переговоры с мятежниками, были обстреляны. Император тоже приблизился; его встретили криками «Да здравствует Константин! Да здравствует Конституция!»[57] и ружейными выстрелами. «Несчастные, — воскликнул он, — они хотят, чтобы пролилась кровь!»

Великий князь Михаил, полковник Московского полка, бросился в казармы своего полка, где оставалась еще половина солдат, не решавшихся присоединиться к восставшим, но продолжавших верить в басню о заключении в тюрьму Константина и Михаила. Достаточно было солдатам увидеть Михаила, чтобы принести присягу. Михаил привел их на Сенатскую площадь, намереваясь «восстановить честь» полка и отнять у восставших полковое знамя. Вскоре к императору подошли новые силы: гвардейские саперы, кавалергарды, остатки Преображенского, Финляндского, Семеновского и Павловского полков и, наконец, пешая гвардейская артиллерия под командой генерала Сухозанета. Стало известно о присоединении к восставшим двух батальонов гвардейских гренадер. Они были увлечены своими офицерами и явились со знаменем. Одному из этих батальонов под предводительством поручика Панова удалось проникнуть во двор Зимнего дворца, где солдаты кричали «Мы за Константина!» — «В таком случае вот ваша дорога», — холодно сказал им Николай. Полковник Стюрлер, командир гвардейских гренадер, гнавшийся за своими солдатами, был смертельно ранен выстрелом из пистолета, произведенным опять-таки Каховским. Отпадение других воинских частей было приостановлено офицерами, Еерными Николаю. На Сенатской площади собрались: часть Московского полка и гвардейских гренадер с двумя знаменами, флотские экипажи, множество одиночек и гражданских заговорщиков — всего от 3000 до 4000 человек, голодных, полузамерзших, переступавших с ноги на ногу, без начальника, который бы ими командовал, уже деморализованных бездеятельностью.

Великий князь Михаил сделал было попытку поговорить с моряками, и был момент, когда Кюхельбекер нацелился в него из своего пистолета; затем пытались заговорить с солдатами оба митрополита, петербургский и киевский, Серафим и Евгений, голоса которых были заглушены барабанной дробью; наконец, сделал попытку император, но был опять встречен выстрелами.