Песни китов - Владимир Шпаков

– Давай-ка в одно место сходим, – сказал он во время последней встречи.

– В какое место?

– В хорошее. Тут недалеко, не бойся.

Он притащил Рогова в подвал на улице Салтыкова-Щедрина, где сидели бородатые и волосатые люди. Здороваясь с Мятлиным, они приглядывались к спутнику: что за фрукт? А Женька с усмешкой пояснял: «Друг детства», – косясь на Рогова, мол, не возражаешь против друга? Подвальная публика, если верить Мятлину, обладала невероятными талантами, являясь солью земли, а заодно честью, умом и совестью эпохи.

– Этот кто? Художник. Очень интересный! На Западе его работы очень ценят, а вот в совке не дают выставляться… А это один из самых известных поэтов. Не слышал?! Да ты что, он же звезда самиздата!

– Я не читаю самиздат.

– Ах да, я же забыл… Ладно, могу подкинуть, если с возвратом.

– Спасибо, как-нибудь в другой раз.

В подтексте сквозило: и я не пальцем деланный, тоже соль, ум, честь, а также путь и истина. А на сборище тем временем шли сумбурные выступления: бородачи камлали насчет новых возможностей, каких-то выставок, коллективных сборников… Энергия в подвале бурлила, напоминая брожение браги в банке, на которую надета резиновая перчатка. Вначале та вялая, обмякшая, потом начинает надуваться, а в стадии созревания уже вовсю сигналит: напиток готов! Глаза людей горели, они спорили и даже ругались насчет доверия нововведениям. То есть одни призывали оседлать новые тенденции и воспользоваться послаблениями, другие высказывались скептически, мол, очередная замануха власти, каковая на самом деле ничего хорошего дать не может. Женьку тоже просили высказаться, но тот махал руками: потом! Он то и дело поглядывал на часы, затем вдруг попросил две копейки, чтобы позвонить из автомата.

Все объяснилось, когда в подвале возникла Лариса. Она сразу привлекла внимание: женщин было мало, да и будь их много – все равно привлекла бы. С каждым годом в Ларисе все больше проявлялась женщина, она делалась ярче, притягивая взгляд, будто магнит, а самцы – они ж на внешность клюют. Помахав рукой, Мятлин вскочил, помог раздеться, даже исхитрился место на вешалке найти. После чего усадил ее слева от себя (Рогов сидел справа), так что стало ясно, для кого берегли место.

Женька тут же стал тянуть руку, просясь на подиум. Выступил он, надо признать, с огоньком, придав затихавшей уже дискуссии новый толчок. С развевающимися кудрями, в богемном красном шарфике, небрежно обмотанном вокруг шеи, Женька неплохо смотрелся, да и авторитетом, похоже, пользовался. Он говорил о том, что появился шанс раскрыть настоящие возможности слова: художественного, философского и т. д. Ранее они лишь подступались к возможностям, а вот теперь на подходе эпоха словократии!

Выражение сорвало аплодисменты, лишь один черноволосый толстячок вскочил и начал возражать. Говорил что-то о слове, которое было в начале, что не нами первыми оно произнесено и т. п.

– Марк, не горячись! – поднял руку Мятлин. – Ты прекрасно понимаешь, о чем речь! То слово было в начале, а наше будет в конце! И прозвучит оно не менее звучно!

Рогов же следил за реакцией той, что сидела от него через пустующий стул. На время выступления он мог бы запросто подсесть: как, мол, дела? какие новости? Но он сидел, зажатый, потому что, как говорится, чужой монастырь, ситуация двусмысленная, Лариса тоже это чувствовала.

Потом перешли в соседнее помещение, где располагалось что-то вроде кафе и можно было выпить. Рогов купил пива, Женька выставил «Алазанскую долину», только алкоголь не снял напряжения.

– Как прошло? – интересовался Мятлин, что следовало понимать: как я выглядел?

– Бойко говорил, – отвечал Рогов. – Только непонятно: что означает «словократия»?

Снисходительно усмехаясь, Женька пояснял: это означает «власть слова». Слова были обесценены, девальвированы, а вот сейчас они обретают подлинную значимость, силу, а значит, и власть над умами. Надо лишь выйти из тени на дневной свет, чтобы тебя увидели все, а не один лишь круг избранных.

– Избранные – это они? – Рогов кивнул на присутствующих.

– Если угодно, да. Но если сидишь в подвале, никакая избранность не выручит. Надо всплыть, как подводная лодка… Ты же лодками занимаешься, верно?

– Я занимаюсь кораблями на воздушной подушке.

– Неважно. Так вот если лодка под водой, никто не понимает, насколько она сильна и красива…

– А вы сильны и красивы?

– Именно так. В общем, только когда лодка всплывет, она может предстать Urbi et Orbi во всей красе!

– Ошибаешься. Лодка может и из подводного положения такой залп дать, что мало не покажется! Но это, как я понимаю, не ваш случай.

Они долго пикировались, вроде как призывая Ларису выступить в роли рефери. А потом и вовсе забыли о ней, поглощенные конкуренцией, что переехала вместе с ними в северный город и вылезала по любому поводу.

– Я не мешаю? – справилась Лариса, когда спор набрал обороты. – Вообще-то я ненадолго из лаборатории отлучилась, а сижу с вами…

На минуту разойдясь по углам ринга, на улице сцепились опять. Пошел дождь, который мог бы, по идее, примирить – зонт-то был только у Ларисы! Но никто не захотел залезать под него. Женькины кудри обвисли, Рогову тоже текло за шиворот, но они упорно шагали под дождем, да еще что-то вякали.

– Надоели вы мне, – сказала Лариса перед тем, как скрыться в метро. – Оба.

Слово «оба» усмирило, поставив их на одну доску: хуже, когда кто-то счастливчик, а кто-то неудачник. Чтобы оказаться в статусе счастливчика, каждый был готов делать даже то, к чему душа не лежала. Рогов, например, подумывал о том, чтобы преподнести ей какие-нибудь «песни» обитателей подводного мира. Почему нет? Технические-то возможности имеются, Рогов выяснил это, когда в нейтральных водах начали проверять акустическое оборудование.

– Это что за звук? – поинтересовался он.

– Субмарина.

– Чужая?

– Нашенская.

– А что еще можно слышать?

– Шум надводных кораблей, приближающуюся торпеду…

– А-а… пение китов можно?

Акустик с удивлением на него воззрился:

– Откуда на Балтике киты?!

– Ну, если б водились, смог бы услышать?

– Если б водились – конечно!

– И записать смог бы?

– Два пальца об асфальт. А зачем это тебе?

– Просто так спросил.

Позволь ему, он бы сделал такую запись и подарил бы ей на день рождения. Все придут на праздник с цветами, тортами и прочей мурой, он же принесет в подарок скромную магнитофонную кассету.

– Это записи из серии «Звуки дикой природы»? – спросит Лариса. – С пластинки?

– Нет, – скажет Рогов. – Записи сделаны в море. Записал лично для тебя. Поставь гостям, пусть послушают…

Когда началась цепочка аварий, мечтать стало некогда. Вначале полетел маршевый двигатель, его чинили прямо в море, затем вышел из строя вспомогательный дизель-генератор. Только наладили – в прорезиненной «юбке» дыра засквозила, значит, ставь заплату. А когда вознамерились дать залп из РБУ, она лишь наполовину вылезла на палубу, а дальше – стоп. Начиненные ракетами-бомбами трубы частью находились в отсеке, частью торчали снаружи, и ни туда ни сюда. А в таком положении установку уже не разрядишь! А ракеты с боеголовками! Понятно, что ремонт вели ювелирно, будто операцию на сердце; только поломка оказалась не последней.

Вертолетная площадка в эти дни не отдыхала: винтокрылая машина то взлетала, чтобы скрыться в низкой облачности, то возвращалась спустя несколько часов, привозя очередного начальника. Из чрева вертолета выпрыгивали адмиралы, директора оборонных заводов, ну и, понятно, призванные реанимировать монстра специалисты. Неработающий маршевый двигатель – это ж, считай, омертвевший плавник, вышедший из строя «вспомогач» – посаженная печень. Корабль качало на волне, пока длилась реанимация, после чего вертолет опять разгонял лопасти, чтобы умчать варягов на материк.

Слово «материк» стало привычным, символизируя иной мир, более обустроенный и надежный. Их же мир представлялся зыбким, неустойчивым, а местонахождение было непонятным. Миль двести от родных берегов, прикидывал Зыков, имевший отношение к навигации. Далее было триста миль, пятьсот, когда несколько дней паслись в нейтральных водах Ботнического залива. Погода в эти дни не радовала, с серого неба то и дело проливался мелкий дождь, а видимость была нулевая. Когда разгоняло тучи, где-то на горизонте показывались абрисы танкеров и сухогрузов, но вблизи «Кашалота» даже корабли «супостата» пока не появлялись.

– НАТО совсем мышей не ловит! – иронизировал Гусев.

Жарский махал руками:

– И пусть! А то прицепится какой-нибудь наблюдатель, хрен отвяжешься!

– Оторвемся, если потребуется…

– Это когда на ходу! А когда болтаемся, как говно в проруби?

При такой аварийности очередной трупешник мог появиться в любую минуту. А если бы рванул боезапас на застопоренной РБУ? Вообще была бы гекатомба, только мясо собирай!