Изображение военных действий 1812 года - Михаил Барклай-де-Толли

В следующий день, 1 сентября, армия выступила из Мамонова к Москве, а Кутузов, опередив ее, поехал сам на избранную Беннигсеном позицию и под вечер собрал в Филях Военный совет, на котором предложил вопрос: «До́лжно ли ожидать неприятельского нападения в позиции у Филей, или уступить Москву без боя? Доколе будет существовать армия и находиться в состоянии противиться неприятелю, – сказал он, – до тех пор останется надежда счастливо довершить войну, но, по уничтожении армии, и Москва и Россия потеряны».

Не пропустим без внимания этих слов: они вполне оправдывают отступательный образ действий Барклая де Толли. На совет приглашены были: Беннигсен, Барклай, Дохтуров, Уваров, граф Остерман-Толстой, Раевский, Коновницын, Ермолов, Кайсаров и Толь. Прежде всех подал голос Барклай де Толли, объявивший, что для спасения Отечества главным предметом было сохранение армии.

«В занятой нами позиции, – говорил он, – нас наверное разобьют, и все, что не достанется неприятелю на месте сражения, будет потеряно при отступлении через Москву. Горестно оставить столицу, но если мы не лишимся мужества и будем деятельны, то овладение Москвой приготовит гибель Наполеону». Беннигсен возразил опасностью проходить через Москву с армией, по пятам преследуемой Наполеоном; стыдом уступления столицы без выстрела; впечатлением, какое обстоятельство это долженствовало произвести на Европу, и, наконец, необходимостью атаковать центр Наполеона, чему, по его мнению, способствовало отделение разных неприятельских корпусов для обхода нашей армии.

«Надлежало, – отвечал Барклай де Толли, – ранее помышлять о наступательном движении и, сообразно тому, расположить армию. На то было еще время при первом моем объяснении с генералом Беннигсеном о невыгодах позиции; теперь уже поздно. В ночной темноте трудно различать войска, скрытые в глубоких рвах, а между тем неприятель может ударить на нас. Армия потеряла большое число генералов и штаб-офицеров; многими полками командуют капитаны, а бригадами неопытные штаб-офицеры.

По свойственной ей храбрости, армия может сражаться в позиции и отразить нападение, но не в состоянии исполнить движения в виду неприятеля. Я предлагаю отступить к Владимиру или Нижнему Новгороду». С Барклаем де Толли согласились Остерман и Толь. В том же духе говорил и Раевский, прибывший гораздо позже, когда уже все подали свои мнения.

Сказав, что с потерей Москвы не потеряна Россия; что всего важнее сохранить армию и сблизиться с войсками, идущими к ней на подкрепление, и что уступлением столицы приготовлена будет гибель неприятелю, – во всем согласно с Барклаем, – Кутузов объявил о намерении своем идти из Москвы по Рязанской дороге и тут же дал приказание отступать. Здесь более нежели где-либо обнаружилась важность и необходимость назначения Кутузова главнокомандующим всеми армиями.

В обстоятельствах того времени он только один из всех русских генералов, он один, пользовавшийся неограниченным доверием соотечественников, мог предать первопрестольную столицу государства в жертву неприятелю. Справедливо говорит историк 1812 года, что для принятия на себя великой ответственности в потере Москвы надобно было иметь более мужества, чем при решении под стенами ее дать битву.

Не будем входить в описание отступления наших войск чрез Москву на Рязанскую дорогу (2 сентября), так как оно не было и по существу своему не могло быть, ознаменовано какими-либо особенными распоряжениями со стороны Барклая де Толли. Отступая по этой дороге, Кутузов имел в виду скрыть от Наполеона цель будущих своих действий и путь, на котором хотел поставить армию. Этот путь был Старая Калужская дорога.

Дав по выходе из Москвы необходимый отдых войскам, Кутузов довел их по Рязанской дороге до Боровского перевоза, а оттуда, 5 сентября, направил их, за Москва-реку, на проселочный путь, идущий вдоль речки Пахры, через город Подольск, поперек больших дорог, ведущих к Москве из Тулы и Калуги. Куда и зачем шла армия, было тайной для всех, кроме самых приближенных к Кутузову лиц и корпусных командиров.

Только по прибытии на Тульскую дорогу, к Подольску, поняли все цель этого бокового движения, поставившего Наполеона в неведение о направлении, взятом нашей армией. Из Подольска она продолжала движение на Старую Калужскую дорогу и, вступив на нее, остановилась у Красной Пахры.

Совершив таким образом боковое движение вокруг Москвы и став твердой ногой на Калужской дороге, Кутузов имел возможность заслонить от неприятеля изобиловавшие запасами полуденные губернии; угрожать пути его действий от Москвы, через Можайск, Вязьму и Смоленск; пересекать отрядами растянутые на чрезмерном пространстве сообщения французов, а в случае отступления Наполеона к Смоленску, предупреждать его по кратчайшей дороге.

Барклай был в восторге от этого плана и от удачного его выполнения. «Это важнейшее и приличнейшее по обстоятельствам движение, – приводим собственные его слова, – доставившее нам возможность окончить войну совершенным истреблением неприятеля, столько меня успокоило, что я был в состоянии забыть болезнь мою, изнурявшую меня с самого Бородина».

Так, в краткий промежуток времени, мы видим: с одной стороны – Кутузова, действующего в духе Барклая в важную и решительную минуту Совета под Москвою; с другой – Барклая, вполне радующегося распоряжениям Кутузова и вполне их одобряющего.

Позиция, в которой армия расположилась при Красной Пахре, на левом берегу реки Пахры, не была одобрена Барклаем де Толли, по причине слишком большого ее протяжения и по причине господствовавших над ней высот правого берега. Соглашаясь с мнением Барклая, Кутузов перевел армию на другую сторону реки, хотя и там войска были размещены Беннигсеном на большем протяжении, нежели желал и предлагал Барклай де Толли. Другое его предложение: послать на Можайскую дорогу отряд, для истребления следовавших по ней в Москву неприятельских транспортов и команд, было принято Кутузовым немедленно и вполне.

Отряженный, вследствие этого, в направлении к Вязьме, генерал Дорохов удовлетворительно исполнил возложенное на него поручение, в течение первых семи дней уничтожив у неприятеля до 80 фур и ящиков и взяв в плен до 1500 человек, в том числе 48 офицеров. Так же успешны были и последующие его действия.

Целые семь дней наши войска стояли спокойно в занятой ими позиции при Красной Пахре. Только 13 сентября показались первые неприятельские войска в виду наших авангардов. Одни из них шли из Подольска, по проселочной, а другие из Москвы, по Старой Калужской дороге, угрожая нам нападением с фронта и обходом с тыла.