Ганнибал: Восхождение - Томас Харрис

Ганнибал изучил содержимое бумажника Милко. Достал из собственного кармана солдатский медальон и положил его рядом с удостоверением личности Милко на край резервуара.

— Так, Жигмас Милко. Добрый вечер.

Милко закашлялся и задергался.

— Мы говорили про вас. Я привез вам деньги. Отступные. Мы хотим, чтобы вы взяли деньги. Я привез их. Давайте я вас туда отведу.

— Великолепный план, как мне кажется. Вы убили столько людей, Милко. Гораздо больше, чем плавает здесь. Вы ощущаете их рядом с собой? Вон там, возле ваших ног — ребенок, погибший при пожаре. Старше, чем моя сестра, и наполовину поджаренный.

— Не понимаю, чего вы хотите.

Ганнибал натянул резиновую перчатку.

— Хочу услышать, что вы можете сказать о том, как съели мою сестру.

— Я не ел!

Ганнибал надавил Милко на голову и погрузил его в формалин. Через довольно долгий промежуток времени он вытащил его обратно, полил ему на лицо водой, промыв глаза.

— Больше так не говорите, — сказал Ганнибал.

— Нам всем было плохо, очень плохо, — забормотал Милко, как только смог говорить. — Руки замерзали, ноги гнили. Что бы мы тогда ни делали, мы это сделали, чтоб выжить. Грутас очень быстро сработал, она даже не… а вас мы оставили в живых, мы…

— Где Грутас?

— Если я вам скажу, вы позволите мне отвести вас, чтобы забрать деньги? Там много, в долларах. И еще можно получить деньги, много денег, мы ж можем их шантажировать тем, что я знаю, а вы будете свидетелем…

— Где Гренц?

— В Канаде.

— Правильно. Наконец-то вы сказали правду. Где Грутас?

— У него дом в Мийи-ле-Форе.

— Какая у него теперь фамилия?

— Он работает в фирме «Сатраг инкорпорейтед».

— Он продал мои картины?

— Только один раз, чтобы закупить кучу морфия, не больше. Мы можем получить их назад.

— Вы пробовали блюда в ресторане Кольнаса? Пломбир у него неплохой.

— У меня деньги в грузовике.

— Последнее слово будет? Прощальная речь?

Милко открыл было рот, хотел что-то сказать, но Ганнибал с грохотом захлопнул тяжелую крышку. Между крышкой и поверхностью формалина оставалось меньше дюйма воздушного пространства. Он вышел из комнаты. Милко бился головой о крышку, как лобстер в кастрюле. Ганнибал закрыл за собой дверь, и резиновые уплотнители противно взвизгнули, соприкоснувшись с крашеной поверхностью дверной коробки.

Инспектор Попиль стоял возле рабочего стола Ганнибала, разглядывая рисунок.

Ганнибал протянул руку к шнурку и, дернув его, включил огромный вентилятор, который начал со стуком и лязгом вращаться.

Попиль поднял взгляд на вентилятор. Ганнибал не знал, что еще он успел услышать. Пистолет Милко лежал между ногами трупа, под простыней.

— Инспектор Попиль, — сказал Ганнибал, беря шприц с контрастной жидкостью и делая очередную инъекцию, — извините, мне нужно все это проделать, пока снова не началось окоченение.

— Вы убили Дортлиха в лесу, раньше принадлежавшем вашей семье.

Выражение лица Ганнибала не изменилось. Он вытер кончик иглы.

— Его лицо было съедено, — сказал Попиль.

— Я бы отнес это на счет воронов. Их в тамошних лесах полно. Собака, помнится, не успевала отвернуться от своей миски, как они тут же набрасывались на ее еду.

— Ага. Вороны, которые делают шашлык.

— Вы говорили об этом леди Мурасаки?

— Нет. Случаи каннибализма имели место на Восточном фронте, и не раз, когда вы были ребенком. — Попиль повернулся спиной к Ганнибалу, наблюдая за его отражением в стеклянной дверце шкафа. — Но вы ведь об этом знаете, не правда ли? Вы сами там были. И вы были в Литве четыре дня назад. Вы отправились туда по законно полученной визе, но вернулись совсем иным путем. Как именно? — Попиль не стал дожидаться ответа. — Я скажу вам, как именно. Вы купили нужные бумаги через одного заключенного в Френе — а это уголовное преступление.

В комнате, где стоял резервуар с формалином, тяжелая крышка чуть приподнялась, и на краю появились пальцы Милко. Он вытянул губы, приложил их к крышке, засасывая воздух из узкого пространства, потом захлебнулся от всплеска раствора, прижался лицом к щели над краем и еще раз, захлебываясь, втянул ртом воздух.

В анатомической лаборатории Ганнибал, глядя в спину Попилю, слегка нажал на легкое трупа, которое выдало достаточно громкий выдох с бульканьем.

— Извините, — сказал он. — С ними иногда такое случается. Он подрегулировал бунзеновскую горелку под колбой, чтобы в той булькало погромче.

— На этом рисунке лицо не вашего трупа. Это лицо Владиса Грутаса. Такое же, как на рисунках в вашей комнате. Вы и Грутаса убили?

— Вовсе нет.

— Вы нашли его?

— Если бы я его нашел, даю вам слово, я отдал бы его вам — на ваше усмотрение.

— Не валяйте дурака! Вам известно, что он однажды отпилил голову одному рабби в Каунасе? Что он перестрелял в лесу кучу цыганских детишек? Вам известно, что он избежал суда в Нюрнберге, потому что свидетель получил дозу кислоты в глотку? Я то и дело натыкаюсь на его вонючий след, но он всякий раз от меня уходит. Если он узнает, что вы за ним охотитесь, он убьет вас. Это он убил ваших близких?

— Он убил и съел мою сестру.

— Вы это видели?

— Да.

— Вы выступите свидетелем в суде?

— Конечно.

Попиль долго смотрел на Ганнибала.

— Если вы убьете кого-то во Франции, Ганнибал, я позабочусь, чтобы ваша голова скатилась с гильотины в корзину. Леди Мурасаки депортируют. Вы любите леди Мурасаки?

— Да. А вы?

— В архивах в Нюрнберге есть его фотографии. Если советская сторона распространит их, если они смогут его найти, Сюрте может выменять его на одного из тех, кого держит за решеткой. Если мы его заполучим, мне будут нужны ваши показания. Другие свидетели и улики есть?

— Следы зубов на костях.

— Если вы не явитесь ко мне в кабинет завтра, я вас арестую.

— Спокойной ночи, господин инспектор.

В комнате с резервуаром похожие на лопаты крестьянские руки Милко соскальзывают внутрь резервуара, крышка плотно захлопывается, и он, глядя в плавающее перед ним сморщенное лицо, изрекает свое последнее слово: «В гроб эту ферму!»

Ночь в анатомической лаборатории. Ганнибал работает один. Он почти закончил свой рисунок, работая рядом с трупом. Над столом висит раздувшаяся резиновая перчатка, заполненная какой-то жидкостью и завязанная на запястье. Перчатка подвешена над мензуркой с каким-то порошком. Рядом тикает таймер.

Ганнибал закрыл планшет прозрачным листом кальки. Потом накрыл труп простыней и покатил каталку с ним в лекционный зал. Из анатомического музея он принес ботинки Милко и положил их рядом с его одеждой на каталку, стоявшую возле мусоросжигательной печи, где уже было выложено содержимое его карманов — перочинный ножик, ключи и бумажник. В бумажнике были деньги и верхнее кольцо презерватива, которое Милко всегда надевал, чтобы обмануть в темноте своих женщин. Ганнибал вытащил деньги. Открыл мусоросжигатель. Внутри в языках пламени стояла голова Милко. Он сейчас выглядел как пилот горящего бомбардировщика «Штука». Ганнибал забросил в печь ботинки, и один из них сбил голову — она упала и укатилась из виду.

51

Списанный армейский пятитонный грузовик с новым тентом на кузове стоял напротив анатомической лаборатории, наполовину перегораживая тротуар. На удивление, на его лобовом стекле еще не красовался штрафной талон за неправильную парковку. Ганнибал попробовал отпереть водительскую дверцу ключами, взятыми у Милко. Дверь открылась. За противосолнечный козырек над сиденьем водителя был засунут конверт с бумагами. Он быстро просмотрел их.

Сколоченный из досок щит, валявшийся в кузове, послужил ему пандусом, чтобы погрузить в кузов свой мотоцикл. Потом он погнал грузовик к Порт-де-Монтемпуавр возле Венсеннского леса, где поставил его на грузовой площадке возле железной дороги. Номерные знаки он снял и запер в кабине, засунув их под сиденье.

Ганнибал Лектер сидел в седле мотоцикла, укрывшись в саду, росшем на склоне холма, и завтракал великолепным африканским инжиром, который купил на рынке на улице Бюси, и вестфальской ветчиной. Отсюда ему отлично была видна дорога у подножия холма и в четверти мили отсюда — ворота у дома Владиса Грутаса.

В саду громко жужжали пчелы, некоторые крутились и над его инжиром, пока он не закрыл его носовым платком. Гарсиа Лорка[72], ныне вновь пользующийся в Париже большой популярностью, писал, что сердце — это сад. Ганнибал думал об этой фигуре речи, а также, как всякий молодой человек, о фигурах и формах, образуемых персиками и абрикосами, когда внизу проехал грузовичок плотника, который остановился у ворот Грутаса.