Дело толстых - Оксана Обухова

Тарасов вкратце, буквально в три предложения, изложил суть дела.

— Кусок льда? — хмыкнул Морозов. — Прям детектив. Такого у нас еще не было…

— Не буду дальше тебя отвлекать… — собрался откланяться капитан.

— Эй, Валерыч, стой! — остановил его полковник. — В понедельник зайди за путевкой! Как и обещал, санаторий МВД, море, пляж.

— Спасибо, — поблагодарил Тарасов и, попрощавшись, положил трубку.

Прежде чем выйти к Ангелине Ивановне, Валерыч какое-то время стоял у окна террасы и думал. Он ничего не сказал полковнику о хищении пятидесяти восьми тысяч долларов и до сих пор не знал, как с этим поступить.

На его, Валерыча, взгляд, обвинять Троицкую в нечестности трудно. Но Уголовный кодекс Валерычевы взгляды не интересуют. Деньги госпоже Троицкой никто дарить не собирался. В этом деле вообще без определенной отваги свидетелей не обошлось — «Кредит доверия» крупно рискнул, предъявив записи нелегальной прослушки, и еще неизвестно, чем для них эта храбрость обернется. Троицкая тоже руки не умыла, не выбросила труп собаки, а подложила его в морозильник. А ведь она не знала, что за «Гольдман и компания» уже наблюдают, она вызывала огонь на «Гелиос». То есть на себя.

Ангелина Ивановна сидела на лавочке, крутила в ладони желто-розовое яблоко и ждала капитана. Тарасов спустился с крыльца и сел рядом.

— Ангелина Ивановна, завтра вам будет нужно дать официальные показания. Вы готовы?

— Да. Куда мне прийти?

— В прокуратуру, следователя вы знаете, его фамилия Ильясов. Кстати, вы уже решили, какую часть послания вы отдадите?

Женщина тяжело вздохнула и произнесла:

— Чем бы мне это ни грозило, я отдам все полностью. Меня арестуют?

Тарасов вздохнул и наконец принял правильное решение.

— За что вас арестовывать, Ангелина Ивановна? Как мы уже говорили, послание Галины составлено очень осторожно. Где-нибудь, хоть намеком, упоминается о вашей причастности к краже денег? В письме говорится, что деньги взяла Галина.

Яблоко выкатилось из круглой ладошки, упало на землю и скрылось под лавочкой.

— Так вы… Михаил Валерьевич, вы меня отпускаете?!

— А я вас никуда и не забирал, Ангелина Ивановна, — буркнул Тарасов. — Лучше скажите, ваша дочь знает, откуда взялись деньги на операции?

— Что вы, Михаил Валерьевич, голубчик, как можно! У Лидочки слабое здоровье, ей противопоказаны любые волнения! Она уверена — эти деньги из наследства Самуила Яковлевича.

— Вот и ладушки. — Тарасов встал, направился к воротам, но, не доходя до них, вдруг остановился, оглянулся на застывшую хозяйку и быстро вернулся к ней. — Ангелина Ивановна, скоро в наш город приедет одна очень несчастная женщина. Мать Бориса Аркадьевича. Я советую вам поговорить с ней. Если хотите, я даже помогу вам в этом.

— Зачем мне с ней встречаться? — хмуро спросила Троицкая.

— У нее никого не осталось на этом свете, — тихо произнес капитан. — Только что она потеряла сына, родной брат при смерти, и, возможно, Ка-тенька ее единственная родственница.

— Но… ведь и Гудовин…

— Может оказаться ее отцом? — закончил начатую женщиной фразу капитан. — Может, конечно. Но существует генетическая экспертиза… хотя… я почти уверен, Сара Моисеевна откажется ее проводить…

— Почему?

— Ну, во-первых, она предпочтет думать, что у нее все-таки есть внучка. А во-вторых… мне кажется, она порядочный человек. Помните письмо Галины? В нем говорилось, что только из-за боязни огорчить мать Борис Аркадьевич согласился обвинить Ольгу в краже оружия. Если Сара Моисеевна прочитает это письмо…

— Мне заранее ее жаль, — бросила Троицкая. — Несчастная мать…

— Да. Я помогу ей ознакомиться с посланием Галины и делом вашей внучки. Она все поймет. Думаю, вы поможете другу другу пережить все несчастья. И кстати, Ангелина Ивановна, в Швейцарии хорошие врачи, а Сара Моисеевна богатая и великодушная женщина.

Тарасов возвращался домой в почти пустом автобусе. Валерыч любил такие спокойные, длинные поездки по городу. Когда едешь тихонечко, все у тебя сделано, никуда не надо торопиться, в окно светит мягкое осеннее солнце, дома ждет Марьюшка с обедом…

Наступало бабье лето, впереди ждал отпуск на море, бархатный сезон Черноморского побережья, арбузы и персики… Чувство выполненного долга добавляло к отпускному настроению душевного покоя, но все же что-то неуловимое и непонятное продолжало свербеть где-то под ложечкой. Что-то он сделал не так, что-то упустил… Но что?

Вроде бы все правильно. Все расставлено по своим местам, все понятно, а что не понятно, объяснится в ходе следствия…

Тогда — что? Что не давало ему покоя?..

Ни капитан Тарасов, ни следствие, ни даже Марта Гольдман так никогда и не узнают, что арест спас Домино от страшной смерти. Несколько часов назад, шагая через пустынный двор к черному джипу, капитан шел к самой страшной тайне Марты Гольдман и не знал, что эта тайна, этот старый скелет никогда не позволил бы стать Домино богатой женщиной. И главное — живой…

…На следующий день после убийства Гольдмана Гудовин встретился в ресторане с Нервным и принес ему долгожданное известие. Гудвин сказал, кто десять лет назад подложил в карман Сережи коробку с кокаином.

— Почему не сказал тогда? — хмуро спросил Нервный.

— Князь запретил, — соврал Гудвин. — А конкретных доказательств не было.

— Не верю.

— Как хочешь, дело твое, — беспечно пожал плечами Гудвин. — Но то, что кокаин тебе подложила Марта, это точно.

— А какой твой интерес, почему сейчас пришел? — недоверчиво спросил Нервный.

— Интерес, Сергей Андреевич, надеюсь, у нас обоюдный будет. Вчера Марта стала богатой вдовой. Там есть кое-какие юридические нюансы, брачный договор, то да се, но главное — у родственников ее мужа нет других наследников. Сечешь? Через год-другой, а может, и раньше наша Домино станет ох какой богатой теткой. Надо бы помочь ей поделиться, а?.. Поможем?

Гудвин не просто так остановил свой выбор на Нервном как на потенциальном компаньоне. Во-первых, был у них однажды заговор против Марты, залетные уральцы не без ведома Гудвина появились в городе. А во-вторых, опасался Вова, выбери он любого другого мужика, не будет полной уверенности в том, что Марта этого мужика не окрутит (Домино баба ушлая, кобели от нее просто столбенеют).

Но Сережа Нервный… Это другой коленкор. Он Марту десять лет ищет и пощады не даст. Прежде чем все деньги до последнего гроша отнять, он ее со вкусом на ленточки для бескозырок порежет. Хотя бы для того, чтобы убедиться — она ли, Марта, с ним такое сотворила. Выберет подвал с крепкими стенами — и порежет.

Но Марта тоже знала, что Нервный в городе. И помнила, как несколько лет назад совершенно пьяный Гудвин на каком-то банкете напомнил ей о прошлом:

— Что, Домино, делать будешь, когда Сережа Нервный за ответом придет? — скривил лицо, сделал жалобную гримасу и, изображая нищего калеку с протянутой рукой, проскулил: — Вот так, вот так прощения просить будешь?.. Может, на коленках поползаешь, а, Домино?

Вся злоба Гудвина выразилась в этом выступлении. Они недолго были любовниками, общая постель только добавила им ненависти. И Марта поняла: когда Сережа Нервный вернется с зоны, Гудвин ее сдаст. С удовольствием.

Как он догадался о старой проделке Домино, было уже не важно. Гудвин был ближе всех к дому Князя, знал Марту и ее повадки лучше остальных. И позже видел, как изобретательна и беспощадна бывает Марта…

Не важно, как и почему догадался о проделке Марты Гудвин, итог был убийственный — смог Вова узнать, чья шаловливая рука отправила Нервного на зону…

И когда показалось ей, что перед окнами стало мелькать лицо из прошлого, Домино достала потайную записную книжку, разыскала в ней секретный номер и дала приказ Васнецову — оформить заказ на отстрел Гудвина. Убрать последнего свидетеля ее преступлений.

Своему любовнику Саше Васнецову Марта доверяла как себе, была уверена: любит он ее до безумия. Но когда узнала о предстоящем разводе с Гольдманом и скорой нищете, убивать мужа на даче поехала все же с Гудовиным. Любовь любовью, но Вова — человек кровью проверенный и вообще расходный материал. Через неделю сам на тот свет отправится. Зачем же лишнего свидетеля на дело брать? Даже влюбленного… От любви до ненависти, как известно, один шаг.

Ни капитан Тарасов, ни следствие, ни даже Марта Гольдман так никогда и не узнают, что арест спас Домино от страшной смерти. Десять лет ждал

Сережа Нервный, что выйдет на волю и найдет своего врага. Долгими, бессонными, бесконечными лагерными ночами он бредил, представляя, что и как сделает с этим человеком, питался ненавистью, жил ею…

Только чудо спасло Домино.

Хотя неизвестно… Может быть, через одиннадцать лет будет ждать Марту эта ненависть за воротами женской колонии… Для скелетов нет срока давности…