Элингтонское наследство - Вентворт Патриция

— Ну и что?

Дженни взяла листочек и долго его разглядывала.

— Они так мало пробыли вместе! — наконец с грустью произнесла она.

Ричард обнял ее.

— Дай бог, чтобы на нашу долю выпало больше времени…

— О да! Да… — Дженни прижалась к нему.

Они сидели молча.

— Отдай его лучше мне, — наконец сказал Ричард. — Этот документ нам понадобится.

— Что ты собираешься с ним делать?

— Я полагаю, Мэк и миссис Форбс должны знать, что у тебя есть копия свидетельства. По-моему, ты должна им об этом написать.

Дженни сразу будто вся окаменела.

— Я не хочу.

— Думаю, это необходимо, радость моя.

— Не понимаю почему.

— Видишь ли, они, вероятно, догадываются, что тебе кое-что известно, но они не уверены. Ты должна все им сказать.

— Должна? Но я не хочу.

— Хочешь ты или нет — это не так уж важно. Важно, что ты законный ребенок своих родителей, и это должно быть признано. И совсем не обязательно выносить сор из избы, если ты не хочешь…

— Конечно нет!

— В таком случае есть самый простой выход. Вали все на меня: нашелся один такой, наводил справки и узнал о существовании брачного свидетельства. Миссис Форбс и Мэк будут довольны, столь неожиданный «сюрприз» спасет их репутацию, хотя они и не заслуживают, чтобы их спасали. Они не заслуживают ничего, кроме самого сурового законного наказания. Правда, в данном случае закон бессилен — опять же к их великому счастью. За неведение не судят. А появление на сцене моей персоны избавит их от неизбежных пересудов в деревне.

Дженни молчала. Она сжала руку Ричарда.

— Мне не хочется ничего им писать, — сказала она.

Ричард положил ладонь на ее пальцы, сжимавшие его рукав, и крепче прижал их к себе.

— Почему не хочется?

— Я… не знаю… — большие темные глаза Дженни смотрели на Ричарда. — То есть, я не знаю… точно…

— Ну а что ты знаешь «неточно»?

— Понимаешь, сегодня утром я встретила мальчика, когда ходила в магазин, и он вдруг назвал мое имя… То, которого здесь никто не знает, — Дженни Хилл. Здесь я всегда называла себя Форбс, по фамилии папы, а не мамы.

— Так-так!

— Он повторял его снова и снова, будто говорил сам с собой. А когда я спросила его, почему он это делает, ответил, что просто имя это запомнилось. Потом стал вызнавать, не слышала ли я этого имени. Я ответила, что раньше оно было моим. Тогда он поинтересовался, почему я его изменила. Я стала объяснять, что иногда живешь-живешь под каким-то именем, а потом вдруг оказывается, что оно у тебя совсем другое, но не все это знают… пока.

— Бедное дитя! — улыбнулся Ричард.

— А он сказал: «Это очень интересно». Потом через некоторое время спросил: «Значит, если бы кто-то написал записку, на которой стояло бы „Мисс Джетш Хилл“, то она была бы для вас?» Я ответила, что такая записка была бы для меня, и спросила, почему он хочет это знать.

— И что же он ответил?

— Сказал, что ему просто интересно. Тогда я строго спросила его, откуда ему известно, что когда-то меня звали Дженни Хилл, и он ответил, что это всем известно.

Будто каким-то образом об этом прознала женщина, которая в услужении у миссис Мерридью. И еще он сказал, что это здорово, когда у человека сразу две фамилии. Но, говорит, обычно женщины меняют фамилию, когда выходят замуж, но чтобы просто так было две фамилии — такого он не слыхал. Поэтому ему интересно…

— Ну что же, вполне разумное объяснение, — заметил Ричард.

— Нет-нет! Это он хитрил. Это никак не соответствовало его же собственным словам, сказанным раньше… А он сказал: «Значит, если бы кто-то написал записку, на которой стояло бы „Мисс Дженни Хилл“, то она была бы для вас?» Я ему ответила, что, если ему что-либо известно о записке для меня, пусть лучше сразу скажет. На что этот маленький негодяй ответил, будто никогда ничего про записку для меня не говорил. Зачем ему говорить, раз такой записки не было…

— Ну и…

— Ну и притворился, будто ничего не знает. Великолепно разыграл сцену со слезами, очень натурально всхлипывал, а когда я решила все-таки вытрясти из него правда, он убежал.

— А может, он действительно ничего не знает? Наверное, ты его просто напугала.

Дженни покачала головой.

— Не думаю, чтобы этот сорванец хоть раз в жизни чего-нибудь испугался.

— А что это за мальчик-то?

— Его зовут Дики Прэтт.

Ричард присвистнул.

— Это же сущий дьяволенок! Это точно! Но почему ты все-таки так разволновалась?

— Записка была для меня, — тихо сказала она. — На имя Дженни Хилл. Кто мог ее написать? Мне это совсем не нравится.

Глава 33

Дики Прэтт отправился домой. Он явился как раз к обеду, что было невероятной редкостью. Нельзя сказать, чтобы еды было много: несколько крупных картофелин да остатки вчерашнего кролика. Картофелины Дики принес около месяца назад. Сама миссис Прэтт никогда бы ничего не взяла ни у кого. Но она давно научилась не спрашивать у Дики, откуда он приносит еду. В глубине души она себя успокаивала: то, чего не знаешь, можно не стыдиться. Ну подумаешь, несколько залежавшихся картофелин — стоит ли об этом думать? Она сварила их прямо в кожуре и выложила на засыпанный крошками от предыдущей трапезы стол, где уже стояла тарелка с холодной крольчатиной. Дики кроличьим мясом не брезговал. Правда, «микси» (так Дики называл миксоматоз) сильно сократила кроличье население. К величайшей досаде Дики, кролики почти исчезли. А они были практически единственным источником мяса на их столе с тех пор, как Дики поймал первого кролика, примерно лет в шесть. И вот теперь, когда он так здорово наловчился охотиться на них, началось это ужасное заболевание «микси», и кроликов в округе почти не осталось. Вынужденное вегетарианство еще больше возбуждало аппетит Дики. Птицы его совсем не интересовали: на них почти не было мяса, да мать и готовить их толком не умела…

Но вот однажды Дики опять увидел за домом кроличьи следы, а еще через месяц удалось поздно вечером убить одного около дома мистера Фулбрука. Кроликов было пока немного, и они стали очень пугливыми, так что Дики понимал, что теперь он сможет добывать одного кролика в месяц, не больше.

Сегодня Дики ел холодного кролика и горячую картошку с большим удовольствием, но вид у него был крайне рассеянный. Поев, он сразу отправился наверх в свою комнату и закрыл дверь. Ключа у него не было, и если Дики необходимо было уединиться, он подпирал дверь кроватью, что вполне его устраивало. Мебели в комнате почти не было. На кровати как попало было навалено всякое барахло, но Дики спалось на ней так сладко, что ему, пожалуй, мог бы позавидовать не один миллионер.

Однако сегодня Дики было совсем не до сна. Забаррикадировав дверь, он вытряхнул на кровать все, что накопилось в карманах. Такой «великий осмотр», как правило, происходил уже тогда, когда карманы буквально лопались. Не то чтобы Дики не хотелось тратить время на эту процедуру, но так было интереснее. Вещь могла пролежать в кармане Дики неделю, а то и больше, и вдруг выяснялось, что она совсем особенная. Как, например, тогда, с сережкой миссис Мерридью. Дики нашел сережку у ее калитки и сунул в карман. Ему и в голову не приходило, что эта штучка может кому-то понадобиться. Целую неделю он вообще о ней не вспоминал. И вот однажды его мама вдруг здорово разговорилась. С ней это случалось не часто, и Дики не очень-то слушал. Эти взрослые! Вечно чем-то недовольны и обсуждают всякую ерунду!.. Но на этот раз Дики стал прислушиваться и, как оказалось, очень даже вовремя. По словам матери получалось, что сережку потеряла миссис Мерридью.

— Мам, а эта сережка… какая она из себя, а? — спросил Дики, вроде бы просто так.

— Я и не знаю. Некоторым людям всегда везет…

Дики, сунув сережку в карман, начисто забыл о ней, и если бы его маме не вздумалось вдруг поболтать, тем бы все и кончилось. Сережка была грязная, погнутая и перекрученная. Но Дики видел что-то похожее в витрине магазина в Коллингдоне, и цена была указана жуть какая…