Городские легенды - Чарльз де Линт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Чудовище, – хотела сказать она. – Ужасное страшилище. Оно напало на меня». Но с ее замороженных губ сорвалось только:
– Он… апал…
– Сначала отвезем тебя туда, где потеплее, – решил полицейский, – а потом уже разберемся с человеком, который тебя обидел.
Следующие несколько часов прошли как в тумане. Ее привезли в больницу, отогрели, долго проверяли, не отморозила ли она себе что-нибудь. Потом какой-то детектив долго разговаривал с ней, терпеливо составляя из ее путаных, сбивчивых фраз подробное описание того, что с ней случилось, и только потом ее наконец оставили в покое.
Когда она ненадолго выплыла из охватившей ее дремоты, ей показалось, что в ногах ее кровати стоят двое полицейских. Она не была уверена, что видит их на самом деле, скорее все это походило на финальную сцену какого-нибудь романа Агаты Кристи, где автор сообщает некие подробности, без которых разгадать тайну преступления невозможно.
– Это, наверное, еще до тебя было, – сказал один полицейский, – но описание, которое она дала, подходит.
– Нет, почему, я помню, – ответил другой. – Эти двое были постоянными обитателями отделения для сумасшедших преступников в психиатрической лечебнице Зеба, пока Кросс не убил их крышеправа во время отключения электроэнергии.
Первый кивнул:
– Не знаю, кто из них двоих хуже, Кросс с этой жуткой рожей или Бодеккер.
– Это которая всю свою семью отравила?
– Точно, но я хорошо помню, что сделал Кросс с тем парнем в лечебнице: он его просто пополам разорвал.
– А я слышал, это его Бодеккер науськала. У бедного ублюдка своих-то мозгов, говорят, вообще нет.
Смутно, как будто издалека, Гарриет скорее почувствовала, чем увидела, как первый полицейский посмотрел в ее сторону.
– Повезло ей, что вообще жива осталась, – добавил он, снова обращаясь к напарнику.
Много дней спустя Гарриет перелистает подшивки старых газет и убедится, что все, о чем говорили двое полицейских у ее постели, правда, но тогда ее мозг отказывался это воспринимать и она продолжала думать, что все это ей пригрезилось. А потому она снова закрыла глаза и отплыла от берегов реальности в страну снов, где за ней гонялись призраки и чудовища. Последние прятали свои ужасные лица под масками, они-то и были хуже всех.
По-настоящему она проснулась гораздо позже, когда ей ужасно захотелось в туалет. В комнате было темно. За окном по-прежнему завывал ветер.
На ощупь она пробралась в ванную, сделала там свое дело и остановилась перед зеркалом. Света едва-едва хватало, чтобы разглядеть свое отражение. Лицо, которое глянуло на нее из зеркала, показалось Гарриет призрачным, так что она даже не узнала себя сначала.
– Чудовища, – прошептала она не то со страхом, не то с жалостью, не в силах понять, говорит ли это ее собственная совесть или обвиняющий голос сумасшедшей женщины все еще звучит у нее в ушах.
Она еще долго смотрела на призрачное отражение в зеркале, потом все-таки вернулась в постель.
– Ничего, найдем тебе другую, – сказала старуха.
Чай давно остыл, но снова зажигать конфорку и заваривать еще чашку у нее не было сил. Она сидела, сложив руки на коленях и не отрывая взгляда от жестянки на плите. Вода в ней уже подернулась тонкой ледяной корочкой.
– Вот увидишь, – добавила она. – Мы найдем тебе другую девушку, сами сделаем, как твой отец в свое время. Возьмем кусочек от одной, кусочек от другой, и будет подружка как раз тебе под стать, вот увидишь. С ниткой и иголкой я всегда неплохо управлялась, в мое время без этого и замуж никто бы не взял. Сейчас-то, конечно, все по-другому, иначе все стало. Сама иной раз диву даюсь, зачем я еще живу…
Монстр таращился в окно, за которым по-прежнему падал снег, хотя и совсем тихо, – слабое подобие недавно бушевавшей метели. Он не подавал виду, что слушает, но старуха продолжала говорить.
Духи тьмы и ветра
Возможно, человечество ждут великие свершения, невообразимые ныне; и все же происхождение всегда будет накладывать на них свой отпечаток.
Кларенс Дей. «Этот обезьяний мир»По вторникам и четвергам с двух до четырех часов пополудни Мэран Келледи давала уроки игры на флейте в старой пожарной каланче на Ли-стрит, где давно уже расположился культурный центр Нижнего Кроуси. Занятия проходили в маленькой полуподвальной комнатушке. В прочие дни недели она служила кабинетом главного редактора «Кроуси таймс», ежемесячной районной газеты.
В комнатке неизменно припахивало сыростью. На стенах красовались два старых плаката: один призывал всех на благотворительную распродажу, которая давным-давно миновала; другой, в виде репродукции картины Джилли Копперкорн с изображением той самой пожарной каланчи, рекламировал выставку работ художницы в галерее «Зеленый человечек». Срок ему тоже давно вышел.
Значительную часть комнаты занимал массивный дубовый стол. На его могучей груди покоился компьютер в окружении рукописей, дожидавшихся своей очереди быть перенесенными на дискету, рекламных объявлений, листов писчей бумаги, палочек клея, ручек, карандашей, блокнотов и всякой прочей всячины. Принтер отбывал ссылку на деревянном ящике. На расстоянии вытянутой руки от стола здоровенная пробковая доска поражала воображение умопомрачительным количеством пришпиленных к ней бумажек с выцветшими записками и заметками. Веселые гирлянды ярко-желтых стикеров с адресами облепили весь периметр доски и монитор компьютера. Обшарпанная металлическая картотека в углу скрывала подшивки старых номеров. На ней стояла ваза с сухими цветами – не украшения ради, просто позабытый букет. Одну неделю каждого месяца вся обширная поверхность стола скрывалась под макетом газеты в разных стадиях готовности.
На первый взгляд комната не очень располагала к занятиям музыкой, несмотря на присутствие двух крохотных пюпитров, извлеченных из щели за картотекой, и двух деревянных стульев с прямыми спинками, которые дважды в неделю выпускали на волю из тесной кладовки под лестницей. Но у музыки, как известно, своя магия, и одной ноты старинной мелодии хватит, чтобы любое место, даже такое заурядное, как забитая конторской мебелью клетушка без окон в полуподвале старой пожарной каланчи, превратилась в таинственное колдовское пространство.
Мэран обучала старинной манере игры на флейте. Скромная дальняя родственница серебристой оркестровой флейты была ее излюбленным инструментом: простенькая деревянная дудочка с узкой боковой щелью, без специальной пластины для губ, которая направляет внутрь струю воздуха, с шестью аккуратными дырочками вместо клавишей. Такую флейту принято называть ирландской по той причине, что именно на ней чаще всего исполняют и бурные плясовые, и жалобные протяжные напевы Ирландии и Шотландии, однако ее сестер можно отыскать почти в каждой стране и в любом оркестре барочных инструментов.
Именно этот нехитрый инструмент в той или иной форме впервые стал голосом многочисленных тайн бытия, которые древний человек не мог облечь в слова, хотя и испытывал такую потребность; только барабан появился раньше.
Когда дверь комнатки затворилась за последней на тот день ученицей, Мэран взялась за чистку своего инструмента: она никогда не уходила домой, не совершив этот нехитрый ритуал. Флейту надо было разобрать на три части и досуха протереть изнутри каждую при помощи намотанного на тоненький прутик кусочка фланели. Только укладывая флейту в футляр, Мэран осознала, что в дверях стоит какая-то женщина: похоже, она не хотела отрывать Мэран от дела, а терпеливо ждала, пока та сама ее заметит.
– Миссис Баттербери, – сказала Мэран. – Прошу меня простить. Я вас не сразу увидела.
Матери ее последней ученицы еще не исполнилось сорока; эту яркую, хорошо одетую женщину портило только одно: заниженная самооценка.
– Извините, я, кажется, помешала…
– Вовсе нет; я просто складывала вещи. Садитесь, пожалуйста.
И Мэран указала на второй стул, где совсем недавно сидела дочь миссис Баттербери. Женщина робко вошла в комнату и опустилась на самый краешек сиденья, нервно сжав обеими руками сумочку. Ни дать ни взять птица, вот-вот вспорхнет и улетит.
– Чем я могу вам помочь, миссис Баттербери? – спросила Мэран.
– Пожалуйста, зовите меня Анной.
– Хорошо, Анна.
Мэран сделала выжидательную паузу.
– Я… я насчет Лесли, – отважилась наконец женщина.
Мэран одобрительно кивнула:
– Она хорошо занимается. Думаю, у нее настоящий дар.
– Здесь, может быть, и хорошо, но… вот взгляните на это.
С этими словами она вытянула из сумки несколько сложенных пополам страниц и передала их Мэран. Та увидела пять листов, на которых мелким убористым почерком было написано что-то похожее на школьное сочинение. Руку Лесли она узнала сразу. Прочитала красную учительскую пометку на первой странице: «Хороший язык, богатое воображение, но в следующий раз ближе к теме, пожалуйста», пробежала глазами текст. Ее внимание привлекли последние два абзаца:
