Рождённый в блуде. Жизнь и деяния первого российского царя Ивана Васильевича Грозного - Павел Федорович Николаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Со школьных лет мы помним «Песню про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» М. Ю. Лермонтова. В ней рассказывается о «поле» – поединке, на который вышли царский любимец и сын купеческий. В середине века поединок считался верным и достойным способом защитить свою честь, найти справедливость. При Иване Грозном земским было отказано даже в этом обычае: «И поле здесь не имело силы: все бойцы со стороны земских признавались побитыми; живых их считали как бы мёртвыми, а то и просто не допускали на поле».
Разделение населения на две неравные в правовом отношении категории привело к наушничеству, тотальной слежке друг за другом и доносам. Целью последних, как правило, были имущественные притязания.
«Из-за денег земских оговаривали все, – свидетельствовал Г. Штаден, – и их слуги, работники и служанки, и простолюдин из опричнины – посадский или крестьянин. Я умалчиваю о том, что позволяли себе слуги, служанки и малые опричных князей и дворян! В силу указа всё считалось правильным».
Н. Неврев. «Опричники»
Материальные ценности и деньги вымогали с земских не только рядовые опричники и их добровольные помощники, но и официальные органы власти. Вымогали даже у людей обречённых, после вынесения приговоров, бывших по большей части скорыми и неправыми. «Всех земских, всех тех, кого должны были казнить, били сначала публично на Торгу батогами до тех пора, пока те, у кого было добро или деньги, не передавали их в казну великого князя».
С людьми попроще и победнее вообще не церемонились – убивали сразу. Убивали в домах (во время сна или бодрствования), у церквей, на улице. Эти дикие расправы оформлялись «юридически» – к трупам прикреплялись записки (цидулы), в которых указывались причины казни. Цидулы пришивались к одежде мертвеца, и труп оставляли на улице для острастки живущим.
Не ограничиваясь столицей, Грозный предпринял ряд карательных походов по стране. Предварительно все города, монастыри и слободы от Москвы до Лифляндии занимались опричными заставами. Поэтому о движении царских войск никто и ничего не знал. Страна жила в постоянном напряжении и страхе. Появление опричников всегда было неожиданным и страшным по своим последствиям: «Где великий князь останавливался на ночь, поутру там всё поджигалось и спаливалось».
Для разнузданной царской рати не существовало ничего святого, грабили всё – дома посадских и крестьян, купеческие и дворянские хоромы, церковные строения. Жителей, не успевших вовремя скрыться, безжалостно истребляли. Особенно преследовали иностранцев и породнившихся с ними лиц. Всех, кого заставали в том или ином пункте, рассматривали как врагов.
Разорение и ограбление городов и всей страны сочеталось с периодическими казнями, проводившимися в столице. Им предшествовали самые изощрённые пытки.
«Смерть казалась тогда уже лёгкою, – писал Н. М. Карамзин, – жертвы часто требовали её как милости. Невозможно без трепета читать в записках современников о всех адских вымыслах тиранства, о всех способах терзать человечество. Мы упоминали о сковородах; сверх того были сделаны для мук особенные печи, железные клещи, острые ногти, длинные иглы; разрезывали людей по суставам, перетирали тонкими верёвками надвое, сдирали кожу, выкраивали ремни из спины».
Ужас и оцепенение сковали Русскую землю, парализовав волю народа, который за время существования опричнины не сделал ни одной попытки к сопротивлению. Террористическая диктатура, установленная Грозным, обстановка страха и беспрекословного повиновения власти стали первым шагом к установлению в стране крепостного права, превращению людей в говорящее орудие, на долю которых было оставлено только одно – рабский труд.
Опричный двор Ивана Грозного стал источником многовековых бед русского народа. Но сегодня, спустя четыре с лишним столетия, ничто уже зрительно не напоминает о страшном логове первого из российских правителей, возведшего геноцид в принцип политики. Сгорело дерево, ржа источила железо. Но осталось то, что нетленно, чего больше всего боятся коронованные убийцы, – письменное слово.
Александровская слобода
Этот населённый пункт в Подмосковье стал для Ивана IV вторым прибежищем после Опричного двора. Таубе и Крузе называли его монастырём и так описывали порядки в нём: «Сам царь был игуменом, князь Афанасий Вяземский – келарем, Малюта Скуратов – пономарём; и они вместе с другими распределяли службы монастырской жизни. В колокола звонил царь со своими сыновьями и пономарём. Рано утром в четыре часа должны все братья быть в церкви; все неявившиеся, за исключением тех, кто не явился вследствие телесной слабости, не щадятся, всё равно, высокого ли они или низкого состояния, и приговариваются к восьми дням епитимьи. В этом собрании поёт он сам со своими братьями и подчинёнными попами с четырёх до семи. Когда пробивает восемь часов, идёт он снова в церковь, и каждый должен тотчас же появиться. Там он снова занимается пением, пока не пробьёт десять.
К этому времени уже бывает готова трапеза, и все братья садятся за стол. Он же, как игумен, сам остаётся стоять, пока те едят. Каждый брат должен приносить кружки, сосуды и блюда к столу, и каждому подаются еда и питьё, очень дорогое и состоящее из вина и мёда, и, что не может съесть и выпить, он должен унести в сосудах и блюдах и раздать нищим, и, как большей частью случалось, это приносилось домой. Когда трапеза закончена, идёт сам игумен к столу.
Обед в Александровской слободе
После того как он кончает еду, редко пропускает он день, чтобы не пойти в застенок, в котором постоянно находятся много сот людей; их заставляет он в своём присутствии пытать или даже мучить до смерти безо всякой причины, вид чего вызывает в нём, согласно его природе, особенную радость и весёлость… И после этого каждый из братьев должен явиться в столовую или трапезную, как они называют, на вечернюю молитву, продолжающуюся до девяти часов… Что касается до светских дел, смертоубийств и других тиранств и вообще всего его управления, то отдаёт он приказания в церкви…
Все братья и он прежде всего должны носить длинные чёрные монашеские посохи с острыми наконечниками, которыми можно сбить крестьянина с ног, а также и длинные ножи под верхней одеждой, длиною в один локоть, даже еще длиннее, для того чтобы, когда вздумается убить кого-либо, не нужно было бы посылать за палачами и мечами, но иметь всё приготовленным для мучительства и казней…»
Сведения эти полностью подтверждает
