Воскресший гарнизон - Богдан Сушинский

В постели этот офицер действительно был великолепен. Возможно, по силе и выносливости он слегка уступал верзиле Горда-шу, но по изысканной нежности, по искусству любви, по аристократизму ухаживания... О, нет, никого из известных ей мужчин сравнить с ним Софи не могла.

— И чем же мы сможем оправдать интерес ко столь секретному объекту, как «Регенвурмлагерь»? — ожил голос полковника.

— Под его опекой оказался художник и скульптор Орест Гор-даш, с репродукциями работ которого я вас знакомила.

— Ах, этот ваш иконописец... — сладостно икнул полковник и даже не извинился. — Как же, помню, помню, Софи.

В свое время Ведлинг тоже сотрудничал с абвером, курируя творческие организации и просто людей искусства. Именно благодаря ему, в коллекции Геринга появились десятки полотен известных и перспективных художников, а также множество прочих произведений искусства — старинных скульптур, золотых подсвечников, перстней и различных украшений. Стоит ли удивляться, что как только над абвером и его руководителем адмиралом Канарисом стали сгущаться тучи, Геринг тотчас же взял Ведлинга под свое крыло?

— Есть сведения, что в подземельях художник Орест — именем Гордаша она уже давно пользовалась как его творческим псевдонимом, — создал несколько уникальных икон, наподобие той, которая так понравилась рейхсмаршалу Герингу. Да к тому же сотворил до десятка скульптур. Вы же понимаете, что мы не можем упускать ни эти полотна, ни самого творца?

Под всеми галерейными картинами Гордаша рукой Софи было начертано: «Полотно кисти художника Ореста». Это творческое псевдо значительно европеизировало мастера из далекой украинской Подолии в глазах цивилизованного мира. По крайней мере так Жерницки казалось.

— Что конкретно вы предлагаете, Софи?

— Чтобы вы связались со Штубером и договорились о нашей с вами поездке в «Регенвурмлагерь». Сами переговоры с бароном и иконописцем я беру на себя.-

Полковник озадаченно покряхтел и недовольно вздохнул.

— Давайте условимся так: я договариваюсь с бароном или с его шефом, бригаденфюрером фон Риттером, а вы, Софи, сами отправляетесь туда на нашей машине в сопровождении денщика и двух телохранителей. При том, что я всегда буду оставаться на связи.

Софи, конечно же, недовольно проворчала, что опять приходился ехать самой, не будучи под надежным крылом патрона, но довольно быстро согласилась. Именно на этот отказ полковника она и рассчитывала. Жерницки знала, что после того, как она познакомила Ведлинга с полушведкой Ингой, тот окончательно превратился в закоренелого домоседа, предоставив обер-лейтенанту полную свободу действий. И был очень доволен тактом, с которым Софи предпочитала держать его в курсе всех событий, а также своих действий и передвижений. Как-никак, создавалась иллюзия того, что он все еще при исполнении, а властная Жерницки ему беспрекословно подчиняется.

При этом старый абверовец и предположить не мог, что, подселив его к Инге, обер-лейтент таким образом обезопасила свою связную, которая, получив очередное донесение, тотчас же шифровала его и оставляла в почтовом тайнике. Каким образом эти послания достигали затем Лондона, Жерницки не знала, но ответы приходили довольно быстро. Причем в каждом из них, наряду с очередными инструкциями и конкретными заданиями, агентку уведомляли о перечислении солидной суммы фунтов стерлингов на её счет в одном из швейцарских банков.

В Центре помнили, что в вопросах поощрения леди Жерницки, проходившая по картотеке «Сикрет интеллидженс сервис» под великодушным псевдонимом «Герцогиня», — кстати, под тем самым, под которым в свое время она проходила по картотеке сигуранцы и который сама же и предложила, — оставалась предельно щепетильной. Она никогда не принадлежала к агентам, которые согласны были сотрудничать по идейным соображениям. Даже когда в довоенные времена Софи умело подставила свои телеса «церковному куратору» от НКВД, она пошла на это, чтобы увереннее чувствовать себя и в церковном мире и вообще, во всем том «коммунистическом дурдоме», в котором поневоле оказалась.

Жерницки завершила работу над донесением и наполнила бокал вином. Она была уверена, что добытыми ею сведениями о «Регенвурмлагере» в Лондоне останутся довольны. О майоре Чеславском она, ясное дело, вспоминать не намерена, ходатайствовать о нем тоже. Тем более что вскоре могут появиться более информированные источники.

Софии порывалась сейчас же отправиться на квартиру к полковнику, чтобы там, на веранде, опустить свое донесение в тайничок, однако понимала, что вскоре ей может понадобиться телефон, а разговаривать со Штубером она предпочитала наедине.

Прошло еще около часа. Жерницки закончила составлять опись добытых в последнее время предметов искусства, которые подлежали отправке в замок «Каринхалле». Занеся их машинистке, она вернулась в свой кабинет и погрузилась в по-лудремные женские грезы, считая, что на этом свой долг перед рейхсмаршалом и рейхом она выполнила. По крайней мере на сегодня.

Как раз тогда, когда Софи готова была окончательно предаться чиновничьему сну в кресле, ожил телефон и грубоватый женский голос уведомил ее: «Сейчас с вами будут говорить, соединяю». А вслед за этим она услышала властный, решительный мужской голос:

— Здесь штурмбанфюрер Штубер. Из управления СД меня попросили срочно связаться с вами, обер-лейтенант Жерницки. — По тому, что Вилли сослался на управление СД и назвал ее чин, Софи поняла, что полковник решил действовать официально и наверняка через своих знакомых из службы безопасности.

— Это я просила вас позвонить, барон фон Штубер. Точнее, сначала разыскать вас в ваших подземельях, и рада, что мои друзья из СД сумели справиться с этим милым заданием.

Штубер молча выслушал ее, покряхтел и в столь же официальном тоне поинтересовался:

— Так что вам угодно, фрау Жерницки?

— Обер-лейтенант Жерницки, — поправила его Герцогиня, давая понять, что впредь обращаться к ней следует только так. И воспринимать — тоже.

— Вам, очевидно, сказали, что я занимаюсь вопросами культурных ценностей рейха? Произведениями искусства. По личному заданию Геринга.

— Об искусстве ничего сказано не было, — с солдатской прямотой отрубил Штубер. — О каких еще произведениях может идти речь?!

— Хотя бы о тех, о которых вы так увлеченно говорили когда-то в Одессе, на берегу моря, в районе мужского монастыря. Не по телефону будь сказано, грешно забывать бедную влюбленную девушку-одесситку Софию Жерницкую. Обманутую и покинутую.

Штубер хотел что-то сказать, но от удивления поперхнулся, а затем громко рассмеялся, причем, как показалось Софи, вполне натурально и искренне.

— Так это вы... та самая?! — сразу же потеплел его голос. — Фамилия в самом деле показалась мне знакомой.

— Только-то и всего, знакомой?! Опять огорчаете бедную девушку, — предалась было Софи своим женским хитростям, но, вспомнив, что говорит по служебному телефону, усмирила свои эмоции, чтобы уже спокойнее уточнить: — Впрочем, вы правы: в Одессе мою фамилию произносили на местный лад — «Жерниц-кая», а здесь, в рейхе, она звучит как «Жерницки», на польско-германский манер. И не София, а Софи. Так что... Софи Жерницки, с вашего позволения, барон. Придется привыкать.

— Вот оно в чем дело! — неожиданно перешел барон на русский, хотя сама Софи никогда не рисковала делать этого, даже когда общалась с русскими офицерами — казачьими, власовски-ми или белогвардейскими. — Вряд ли поверите, но только недавно мы вспоминали о вас.

— Вдвоем с резных дел мастером Гордашем? — решила и себе перейти на русский. Как-никак на том конце провода был начальник службы безопасности «СС-Франконии», один из лучших диверсантов рейха, из «диверсионной свиты» Отто Скорцени.

«И вообще, пусть те, кто их сейчас прослушивает, решат, что в рейхе уже... русские», — неожиданно взыграл в ней сугубо русский патриотизм.

— Об Отшельнике вам тоже известно, Софи?

— Нам с гестаповским Мюллером о вас многое известно, штурмбанфюрер, — с интригующей угрозой предупредила его Герцогиня, рассмеявшись. — Нам надо бы встретиться и поговорить.

Софи ожидала, что барон сразу же предложит ей приехать, но он по-русски спросил:

— Где прикажете ждать вас, сударыня?

— С некоторых пор я смертельно боюсь подземелий, но если вы настаиваете...

— Это вы боитесь подземелий, дитя катакомб?!

— Только теперь я готова поверить, что вы действительно вспомнили меня, барон. Именно так вы и звали меня тогда, в Одессе: «дитя катакомб». Не скрою, мне это нравилось.

— А я был уверен, что никогда больше нога моя в катакомбы не ступит.

— Об этом я тоже помню. Так вот, если вы настаиваете о моем прибытии в «С С- Франконию», с удовольствием приму ваше предложение.