Маска Димитриоса - Эрик Амблер

— И что дальше?

Мистер Питерс нахмурился.

— Ну хватит, мистер Латимер. Уверен, что вы не так бестолковы. Вы знаете и можете доказать, что человек, похороненный в Стамбуле, не Димитриос. При необходимости вы способны опознать фотографии Виссера в полицейских досье. А я со своей стороны знаю, как Димитриос называет себя сейчас и где его найти. Наше совместное молчание обойдется Димитриосу в кругленькую сумму. Памятуя о судьбе Виссера, мы поступим иначе. Потребуем миллион франков. Димитриос нам заплатит и будет думать, что мы вернемся еще. Однако мы не настолько глупы, нам хватит по полмиллиона франков — это почти три тысячи фунтов стерлингов, мистер Латимер. Мы просто тихо исчезнем.

— Понятно. Шантаж. Но зачем ввязывать меня? Турецкая полиция может опознать Виссера и без моей помощи.

— Каким образом? Они его опознали как Димитриоса и уже похоронили. С тех пор они видели дюжину трупов или того больше. Уже прошли недели. Неужели вы думаете, что они так хорошо запомнили лицо Виссера? Считаете, что они начнут дорогое судебное разбирательство, чтобы выслать богатого иностранца из-за подозрений в убийстве шестнадцатилетней давности?

Мой дорогой Латимер! Димитриос меня бы высмеял. Он поступил бы со мной так же, как с Виссером: подкидывал бы по паре тысяч франков, чтобы оградить меня от неприятностей с французской полицией и заставить молчать. До поры до времени, пока не появится шанс меня убить. Но вы видели тело Виссера и опознали его. Вы читали полицейские досье в Смирне. И так как он о вас ничего не знает, то будет вынужден заплатить. Или его сытая жизнь окажется под угрозой.

Послушайте меня. Во-первых, и это важно, Димитриос не сможет установить наши личности. Конечно, меня он знает, но мое нынешнее имя ему неизвестно. А для вас мы имя придумаем. Так как вы англичанин, хотите быть мистером Смитом? Я выйду на связь с Димитриосом под именем Питерсен, и мы договоримся о встрече за пределами Парижа, в месте, которое выберем сами. Там мы получим наш миллион франков и после этого друг друга никогда не увидим.

Латимер натужно рассмеялся:

— Вы правда думаете, что я соглашусь на такой план?

— Если, мистер Латимер, ваш тренированный ум может изобрести более оригинальный план, я буду только счастлив…

— Мой тренированный ум, мистер Питерс, занят размышлением над тем, как лучше всего передать эту информацию полиции.

Улыбка мистера Питерса потускнела.

— Полиции? Какую информацию, мистер Латимер? — мягко поинтересовался он.

— Информацию, которую… — раздраженно начал Латимер, потом замолчал и нахмурился.

— О да! — одобрительно кивнул мистер Питерс. — Что вы собираетесь передавать? У вас же ничего нет. Если вы пойдете в турецкую полицию, они, несомненно, пошлют запрос во французскую полицию с просьбой предоставить им фотографии Виссера и запишут ваше удостоверение личности. И что потом? Ну поймут они, что Димитриос жив. На этом все и закончится. Если помните, я не назвал вам ни имени, под которым сейчас живет Димитриос, ни даже его инициалов. Вы не сможете проследить его из Рима, как сделали мы с Виссером. Имя мадам графини вам также неизвестно. Что касается французской полиции, вряд ли они заинтересуются судьбой депортированного голландского преступника или будут потрясены, узнав, что где-то во Франции под чужим именем живет грек, который в 1922 году убил человека в Смирне. Понимаете, мистер Латимер, вам без меня не обойтись. Если, конечно, Димитриос заупрямится, тогда даже желательно будет обратиться в полицию. Но я не думаю, что Димитриос станет создавать проблемы. Он очень умен. В любом случае, мистер Латимер, нельзя бросаться тремя тысячами фунтов.

Какое-то время Латимер рассматривал Питерса, потом произнес:

— А вам не приходило в голову, что я не хочу брать именно эти конкретные три тысячи фунтов? Боюсь, мой друг, длительное общение с преступниками не дает вашим мыслям свернуть с проторенной колеи.

— Ох уж мне эти моральные устои… — устало произнес мистер Питерс. — Если хотите, — продолжил он с выверенным добродушием человека, который уговаривает пьяного друга, — мы сообщим все полиции. Только после того как завладеем деньгами. Даже если Димитриос докажет, что заплатил нам, он не сможет, как бы ни желал насолить, назвать полиции наши имена или сказать, где нас найти. И правда, думаю, что это был бы очень мудрый шаг с нашей стороны. В таком случае Димитриос будет нам уже не страшен. Мы можем предоставить полиции досье анонимно, как поступил Димитриос в 1931 году. Всего лишь справедливое возмездие.

Потом его лицо вытянулось.

— О нет, ничего не выйдет. Вас могут заподозрить ваши турецкие друзья, мистер Латимер. Нельзя так рисковать!

Латимер почти не слушал. Он понимал, что сказал глупость, и пытался оправдать свою неосмотрительность. Питерс прав. Он ничего не мог поделать, не мог посадить Димитриоса в тюрьму. Оставалось два варианта. Либо он уедет в Афины, и Питерс провернет все сам, либо останется в Париже и будет наблюдать за последним действием этой комедии абсурда, в которой он, как оказалось, играет одну из ролей. Первый вариант ему было сложно даже вообразить, и он решился на второй. Чтобы выиграть время, Латимер взял сигарету и прикурил ее. Затем поднял глаза.

— Хорошо, — медленно произнес он. — Я сделаю так, как вы хотите. Но есть кое-какие условия.

— Условия? — Мистер Питерс поджал губы. — Мне кажется, что половина суммы — это уже больше чем достаточно, мистер Латимер. Да одни мои усилия и затраты…

— Минуточку. Выполнить первое условие для вас не составит труда: вы заберете себе все деньги, которые сможете выжать из Димитриоса. Второе условие…

Латимер замолчал. Он получил мимолетное удовольствие, наблюдая замешательство мистера Питерса. Потом слезящиеся глаза прищурились, и тот подозрительно спросил:

— Мистер Латимер, я что-то не понимаю. Если здесь какой-то хитрый подвох…

— О нет. Никакого подвоха тут нет, ни хитрого, ни какого-либо еще, мистер Питерс. «Незыблемые моральные устои» — это же ваша фраза, не так ли? Так вот, они существуют. Я готов, как вы видите, пойти на шантаж, если речь идет о Димитриосе, но я не готов делить с вами прибыль. Что, конечно, для вас только плюс.

Мистер Питерс задумчиво кивнул:

— Да, понимаю, вы можете считать именно так. Тем лучше для меня, как вы говорите. А какое еще условие?

— Такое же безобидное. Вы загадочно обмолвились, что Димитриос стал влиятельным человеком. Я помогу вам получить миллион франков, если вы мне расскажете, кем он стал.

Мистер Питерс на минутку задумался, а потом пожал плечами:

— Хорошо. Не вижу причин таить. Все равно это не поможет вам раскрыть его настоящую личность. «Евразийский кредитный трест» зарегистрирован в Монако, и поэтому подробности его регистрации проверить нельзя. Димитриос — член совета директоров.

13

Рандеву

Латимер вышел из тупика Восьми ангелов в два часа ночи и медленно направился к набережной Вольтера. Глаза болели, рот пересох, и он периодически зевал, однако мозг благодаря огромному количеству выпитого кофе работал с лихорадочной ясностью — с той ясностью, которая и в бессмыслице находит здравое зерно. Он знал, что не сможет уснуть. В голове станут витать идеи, потом все покажется лишенным смысла. В конце концов он встанет и выпьет стакан воды, какое-то время послушает, как в висках пульсирует кровь, и процесс снова повторится. Лучше совсем не возвращаться домой.

Латимер зашел в кафе на углу бульвара Сен-Жермен, и скучающий за стойкой немец принес ему сандвич и стакан пива. Поев и выкурив сигарету, Латимер бросил взгляд на часы. Два двадцать: чуть более трех часов до рассвета. На парковку около кафе подъехало такси. Писатель мгновение помедлил, а потом решился. Выбросив сигарету, он оставил деньги на стойке и вышел, направляясь к такси.

На станции метро «Трините» он расплатился с водителем и направился к рю Бланш, издалека заметив мерцающую неоновую вывеску «Крепости».

На улице царила суета, как на ярмарке, только вместо палаток стояли расположенные в ряд ночные клубы, а вместо продавцов — небритые швейцары в яркой, плохо сидящей форме и лакеи в грязных смокингах. Последние, когда Латимер проходил мимо, почти наступали на пятки и скороговоркой зазывали приглушенными голосами.

На вид «Крепость» почти не изменилась: можно было сразу узнать картинку, которую описал мистер Питерс. Негр-швейцар носил полосатый балахон и феску, а посыльный, аннамит, был одет в красную феску и смокинг. Тот факт, что этот аннамит с помощью благородного индийского знака касты в дополнение к феске решил ублажить и Брахму, и Аллаха, создавал великолепный контраст к портрету человека из марокканского племени в натуральную величину, нарисованному на гладких дверях и поэтому аккуратно разделенному надвое.