Второй шанс на счастье (СИ) - Лакс Айрин

Захаров делает паузу.

— Ситуация довольно неоднозначная. Случай с Марьяной особенный. Потому что есть обстоятельства, при которых даже небольшого количество воздуха достаточно для смертельного исхода. Это возможно при ранениях и травмах шеи или грудной клетки. Данные ситуации опасны тем, что шея находится выше уровня сердца, а в грудном отделе давление ниже, чем в окружающей среде. У Марьяны как раз травмирована шея. Так что опасность существовала, пусть и исполнение злобного замысла было грязным… — подводит итог разговору Захаров. — Доказательств вины Анны более чем достаточно. Думаю, она сознается в преступлении после недолгого, но очень внушительного разговора.

45. Богдан

Мы снова и снова посещаем клинику. Не знаю, сколько проходит дней. Два, три или десять… Они кажутся мне бесконечно длинными и невероятно тоскливыми. Единственное, что удерживает меня от впадания в чёрную меланхолию, это присутствие сынишки. Он часто держится за мою руку. Охотнее идёт на контакт и больше не дуется. Макс ещё скучает по мужчине, которого считал своим отцом, но привыкает находиться со мной.

Вот и сейчас мы направляемся в палату. В одной руке зажата мягкая ладошка Макса, а в другой я держу букет цветов. Мне кажется очень важным, чтобы в палате Марьяны было красиво. В её жизни было мало красоты, лёгкости и солнечных дней. А я мечтаю сделать так, чтобы наша дальнейшая жизнь была яркой и счастливой. Без теней прошлого и досадных обид. Я могу растопить крошки льда в её сердце жаркими поцелуями, но Марьяна пока продолжает спать и набираться сил. Я стараюсь думать об этом только так и никак иначе. Иначе тоской затянет на дно, и оттуда будет не выплыть.

Переступать порог палаты было невероятно трудно. Я замедлял свой шаг и замирал без движения. Надежда, что Марьяна пришла в себя, ослепляла на мгновение, а потом гасла и накрывала чёрным удушливым покрывалом. Сложнее всего было даже не собственное бессилие, а реакция Макса. Я боялся, что новое посещение больницы расстроит его, а я не смогу ничего не сделать, не смогу подобрать нужных слов утешения.

Но Макс продолжал посещать больницу вместе со мной. Он садился на стул возле постели и подолгу смотрел на спокойное лицо Марьяны. Потом осторожно гладил пальчиками по её руке.

У меня начинало жечь глаза и саднило в горле. Хотелось выть и делать хоть что-то. Но сейчас балом правило ожидание, и мы должны были играть по его правилам. Быть терпеливыми и не давать потухнуть надежде, даже если она угасала. Нужно было раздувать её огонёк каждый грёбаный раз, когда единственным выходом казалось просто лечь и дать себе умереть, чтобы уйти следом за любимой.

Я вглядывался в лицо Марьян до рези в глазах. Желал, чтобы она в этот самый момент открыла глаза и просто посмотрела на нас. Увидела, что мы её ждём и любим. Но чуда не происходило. Нужно было ждать. Не знаю, как бы я справился, если бы не присутствие Макса.

— Мама поправится?

— Она обязательно поправится, — ответил, будто больше для себя. — Она слышит, что мы приходим к ней и набирается сил. Она знает, что ты ждёшь и любишь её.

— А ты? — спросил Максим и посмотрел мне в глаза. Пронзительно и требовательно.

— И я жду, — ответил, сглотнув ком в горле. — Очень сильно жду.

Да, сейчас я хотел только этого — выздоровления Марьяны. Больше ничего.

— Мама всегда читала мне сказки. И папа… прежний папа тоже читал сказки недавно, когда мама уехала в гости. А ты? Почитаешь?

Максим достал из рюкзака книгу, протягивая её мне.

— Прямо сейчас?

— Да. Если мама слышит, ей понравится…

Максим не стал дожидаться моего согласия, а подтащил ещё один стул к кровати и забрался на него. Дело осталось за малым. Сначала собственный голос казался ломким. Потом я втянулся. На душе становилось легче, как будто груз уменьшался, и я снова начинал верить в счастливый конец нашей сказки.

На следующее утро позвонили и сообщили, что Марьяна пришла в себя.

46. Марьяна

Проснуться и долго пытаться сообразить, где ты находишься. Почему в голове звучат голоса Богдана и Макса? Хочется встать, но я почти сразу же получаю предупреждение — не двигаться, соблюдать постельный режим.

Хочется встать и пойти. Далеко-далеко… Хочется увидеть сынишку. Врачи сказали, что ко мне постоянно приходил мужчина, Богдан Чернов, и приводил Макса к моей постели. Сердце забилось чаще в безумной надежде. Неужели Богдану удалось забрать сынишку?

Пытаюсь вспомнить, как на меня напали. Сильный удар по голове. Спасительная темнота. Тонкие пальцы, шныряющие по телу. Сладкий аромат женских духов… Это всё, что я могла вспомнить. Ко мне почти сразу же обратился следователь, чтобы взять показания. Я рассказала, что запомнила.

— На вас напала Анна Чернова. Есть записи с камер видеонаблюдения. Попытка оказалась не совсем удачной. Анна пыталась навредить ещё раз. Уже в больнице. Её остановили и заключили под стражу, — объяснил следователь.

Моё выздоровление было не таким быстрым, как мне хотелось бы. Дни тянулись однообразно. Единственным ярким и радостным событием для меня были посещения Макса и Богдана. Когда они пришли впервые, я даже не смогла ничего сказать. Просто беззвучно плакала, пока сынишка гладил меня пальчиками по волосам и целовал мокрые, солёные от слёз щёки.

— Не плачь, мамочка. Я тебя люблю. Не плачь… Богдан сказал, что он мой новый папа! Это правда? Я живу теперь у него. У нас есть няня. Она тоже пожилая, как бабушка, но совсем не строгая, с ней очень интересно! — Макс выпалил всё это на одном дыхании, потом начал рассказывать подробнее, но его речь была бурной и многословной.

— Я тебя тоже люблю, милый!

Я обняла Макса, вдохнув полными лёгкими сладковатый, родной аромат. Сердце начало биться в размеренном ритме. Мне становилось легче с каждой секундой, проведённой рядом с сыном.

Богдан держался в стороне. Он дал мне время насладиться близостью сына и поговорить с ним, и только потом отправил его в коридор, попросив побыть с няней. Макс поцеловал меня в щёку и пообещал, что придёт завтра.

Богдан дождался, пока за Максом закрылась дверь, и резко шагнул к кровати. Я ждала, что он сядет на стул, но он опустился на колени и прижался губами к моей руке.

— Прости за всё. Я не знал о болезни сына. Я вёл себя, как кретин. Если бы я знал, то забрал вас сразу же. Без обид, условий и всего дерьма, что лезло из меня. Прости…

Я не могла подобрать слов, чтобы выразить свои чувства. Отёрла слёзы ладонью и накрыла его голову пальцами, ероша светлые волосы.

— Я должна была сказать всё. Не тянуть. Но я трусила. Отчаянно трусила, боялась довериться. Опасалась сделать шаг навстречу и потерять.

— Не потеряешь, крошка. Сейчас ты не потеряешь ни меня, ни сына. Я хочу быть вместе, семьёй. Подал на развод с Анькой. Ещё до того, как узнал, что она на тебя напала. Позволь мне быть рядом?

Сколько мы не виделись? День? Два? Неделю? Целый месяц? Я ещё плохо ориентировалась во времени и знала с громадной долей уверенности только то, что сейчас летнее утро. Мне вдруг показалось, что мы не виделись целую вечность. Нескончаемо долго находились вдали друг от друга, и теперь хватит ли жизни, чтобы наверстать упущенное.

Мои пальцы подрагивали от сильного желания обнять Богдана изо всех сил и смотреть в светлые, прозрачные глаза. Долго-долго. Разговаривать и молчать. Просить прощения за ошибки и обещать не наделать новых.

Прислушалась к своему сердцу. Ему хотелось только одного — биться в унисон с его сердцем. Я хорошо чувствовала напряжение и мощную волны силы, исходящие от Богдана. Его уверенность в себе и своих желаниях были словно обещания, что мы обязательно справимся со всеми сложностями, которые возникнут на нашем пути.

Богдан поднял на меня взгляд. Он смотрел на меня с тоской и сильным голодом. Медленно поднялся и коснулся пальцами моего лица, погладил волосы, заправив пряди за ухо. Даже от его ладони и пальцев исходил нестерпимо сильный жар. Казалось, что я начинаю плавиться от него.