Том 2. Мелкий бес - Федор Сологуб

– Ну, теперь решено, Варвара, – венчаемся.

Он схватил Варвару за плечи и принялся вертеть ее вокруг стола, топоча ногами.

– Русскую, Варвара! – закричал он.

Варвара подбоченилась и поплыла, Передонов плясал перед нею вприсядку.

Вошел Володин и радостно заблеял:

– Будущий инспектор трепака откалывает!

– Пляши, Павлушка! – закричал Передонов.

Клавдия выглядывала из-за двери. Володин крикнул ей, хохоча и ломаясь:

– Пляши, Клавдюша, и ты! Все вместе. Распотешим будущего инспектора!

Клавдия завизжала и поплыла, пошевеливая плечами. Володин лихо завертелся перед нею, – приседал, повертывался, подскакивал, хлопал в ладоши. Особенно лихо выходило у него, когда он подымал колено и под коленом ударял в ладоши. Пол ходенем ходил под их каблуками. Клавдия радовалась тому, что у нее такой ловкий молодец.

Устали, сели за стол, а Клавдия убежала с веселым хохотом в кухню. Выпили водки, пива, побили бутылки и стаканы, кричали, хохотали, махали руками, обнимались и целовались. Потом Передонов и Володин побежали в Летний сад, – Передонов спешил похвастаться письмом.

В биллиардной застали обычную компанию. Передонов показал приятелям письмо. Оно произвело большое впечатление. Все доверчиво осматривали его. Рутилов бледнел и, бормоча что-то, брызгался слюною.

– При мне почтальон принес! – восклицал Передонов. – Сам я и распечатывал. Уж тут, значит, без обмана.

И приятели смотрели на него с уважением. Письмо от княгини!

Из Летнего сада Передонов стремительно пошел к Вершиной. Он шел быстро и ровно, однообразно махал руками, бормотал что-то; на лице его, казалось, не было никакого выражения, – как у заведенной куклы, было оно неподвижно, – и только какой-то жадный огонь мертво мерцал в глазах.

День выдался ясный, жаркий. Марта сидела в беседке. Она вязала чулок. Мысли ее были смутны и набожны. Сначала она думала о грехах, потом направила мысли свои к более приятному и стала размышлять о добродетелях. Думы ее начали обволакиваться дремою и стали образны, и по мере того, как уничтожалась их выражаемая словами вразумительность, увеличивалась ясность их мечтательных очертаний. Добродетели предстали перед нею, как большие, красивые куклы в белых платьях, сияющие, благоуханные. Они обещали ей награды, в руках их звенели ключи, на головах развевались венчальные покрывала.

Между ними одна была странная и непохожая на других. Она ничего не обещала, но глядела укоризненно, и губы ее двигались с беззвучною угрозою; казалось, что если она скажет слово, то станет страшно. Марта догадалась, что это – совесть. Она была вся в черном, эта странная, жуткая посетительница, с черными глазами, с черными волосами, – и вот она заговорила о чем-то, быстро, часто, отчетливо. Она стала совсем похожа на Вершину. Марта встрепенулась, ответила что-то на ее вопрос, ответила почти бессознательно, – и опять дрема одолела Марту.

Совесть ли, Вершина ли сидела против нее и говорила что-то скоро и отчетливо, но непонятно, и курила чем-то чужепахучим, решительная, тихая, требующая, чтобы все было, как она хочет. Марта хотела посмотреть прямо в глаза этой докучной посетительнице, но почему-то не могла, – та странно улыбалась, ворчала, и глаза ее убегали куда-то и останавливались на далеких, неведомых предметах, на которые Марте страшно было глядеть…

Громкий разговор разбудил Марту. В беседке стоял Передонов и громко говорил, здороваясь с Вершиной. Марта испуганно озиралась. Сердце у нее стучало, а глаза еще слипались, и мысли еще путались. Где же совесть? Или ее и не было? И не следовало ей здесь быть?

– А вы дрыхнули тут, – сказал ей Передонов, – храпели во все носовые завертки. Теперь вы со сна.

Марта не поняла его каламбура, но улыбалась, догадываясь по улыбке на губах у Вершиной, что говорится что-то, что надо принимать за смешное.

– Вас бы надо Софьей назвать, – продолжал Передонов.

– Почему же? – спросила Марта

– А потому, что вы – соня, а не Марта.

Передонов сел на скамейку рядом с Мартою и сказал:

– А у меня новость, очень важная.

– Какая же у вас новость, поделитесь с нами, – сказала Вершина, и Марта тотчас позавидовала ей, что она таким большим количеством слов сумела выразить простой вопрос: какая новость?

– Угадайте, – угрюмо-торжественно сказал Передонов.

– Где же мне угадать, какая у вас новость, – ответила Вершина, – вы так скажите, вот мы и будем знать вашу новость.

Передонову было неприятно, что не хотят разгадать его новость. Он замолчал и сидел, неловко сгорбившись, тупой и тяжелый, и неподвижно смотрел перед собою. Вершина курила и криво улыбалась, показывая свои темно-желтые зубы.

– Чем так-то угадывать ваши новости, – сказала она, помолчав немного, – давайте я вам на картах погадаю. Марта, принеси из комнаты карты.

Марта встала, но Передонов сердито остановил ее:

– Сидите, не надо, я не хочу. Гадайте сами себе, а меня оставьте. Уж меня теперь на свой копыл не перегадаете. Вот я вам покажу штуку, так вы рты разинете.

Передонов проворно вынул из кармана бумажник, достал из него письмо в оболочке и показал Вершиной, не выпуская из рук.

– Видите, – сказал он, – конверт. А вот и письмо.

Он вынул письмо и прочитал его медленно, с тупым выражением удовольствованной злости в глазах. Вершина опешила. Она до последней минуты не верила в княгиню, но теперь она поняла, что дело с Мартою окончательно проиграно. Досадливо, криво усмехнулась она и сказала:

– Ну, что ж, ваше счастье.

Марта сидела с удивленным и испуганным лицом и растерянно улыбалась.

– Что взяли? – сказал Передонов злорадно. – Вы меня дураком считали, а я-то поумнее вас выхожу. Вот про конверт говорили, – а вот вам и конверт. Нет, уж мое дело верное.

Он стукнул кулаком по столу, не сильно и не громко, – и движение его и звук его слов остались как-то странно равнодушными, словно он был чужой и далекий своим делам.

Вершина и Марта переглянулись с брезгливо-недоумевающим видом.

– Что переглядываетесь! – грубо сказал Передонов, – нечего переглядываться: теперь уж кончено, женюсь на Варваре. Многие тут барышеньки меня ловили.

Вершина послала Марту за папиросами, и Марта радостно выбежала из беседки. На песчаных дорожках, пестревших увядшими листьями, ей стало свободно и легко. Она встретила около дома босого Владю, и ей стало еще веселее и радостнее.

– Женится на Варваре, решено, – оживленно сказала она, понижая голос и увлекая брата в дом.

Между тем Передонов, не дожидаясь Марты, внезапно стал прощаться.

– Мне некогда, – сказал он, – жениться – не лапти ковырять.

Вершина его не удерживала и распрощалась с ним холодно.[13] Она была в жестокой досаде: все еще была до этого времени слабая надежда пристроить Марту за Передонова, а себе взять Мурина, – и вот теперь последняя надежда исчезла.

И досталось же за это сегодня Марте! Пришлось поплакать.

Передонов вышел от Вершиной и задумал закурить. Он внезапно увидел городового, – тот стоял себе на углу и лущил подсолнечниковые семечки. Передонов почувствовал тоску «Опять соглядатай, – подумал он, – так и смотрят, к чему бы придраться».

Он не посмел закурить вынутой папиросы, подошел к городовому и робко спросил:

– Господин городовой, здесь можно курить?

Городовой сделал под козырек и почтительно осведомился:

– То есть, ваше высокородие, это насчет чего?

– Папиросочку, – пояснил Передонов, – вот одну папиросочку можно выкурить?

– Насчет этого никакого приказания не было, – уклончиво отвечал городовой.

– Не было? – переспросил Передонов с печалью в голосе.

– Никак нет, не было. Так что господа, которые курят, это не велено останавливать, а чтобы разрешение вышло, об этом не могу знать.

– Если не было, так я и не стану, – сказал покорно Передонов. – Я – благонамеренный. Я даже брошу папироску. Ведь я – статский советник.

Передонов скомкал папироску, бросил ее на землю и, уже опасаясь, не наговорил ли он чего-нибудь лишнего, поспешно пошел домой. Городовой посмотрел за ним с недоумением, наконец решил, что у барина «залито на вчерашние дрожжи», и, успокоенный этим, снова принялся за мирное лущение семечек.

– Улица торчком встала, – пробормотал Передонов.

Улица поднималась на невысокий холм, и за ним снова был спуск, и перегиб улицы меж двух лачуг рисовался на синем, вечереющем, печальном небе. Тихая область бедной жизни замкнулась в себе и тяжко грустила и томилась. Деревья свешивали ветки через забор и заглядывали и мешали итти, шопот их был насмешливый и угрожающий. Баран стоял на перекрестке и тупо смотрел на Передонова.

Вдруг из-за угла послышался блеющий смех, выдвинулся Володин и подошел здороваться. Передонов смотрел на него мрачно и думал о баране, который сейчас стоял, и вдруг его нет.