На волосок от гибели - Тимоте де Фомбель

Разрядившись, Гуз стал спокойнее и более внимательно рассмотрел куклу на носилках. Теперь он догадался, где находится голова, где руки и где ноги.

— И так она должна пролежать месяц?! А как же она будет есть?

— В нужных местах проведены трубочки. Вот сюда вы будете три раза в день наливать ивовый сок.

Гуз подошел к шару, который, очевидно, был головой и, согнув палец, осторожно постучал по нему: тук-тук. Ответом ему было едва уловимое шевеление внутри кокона. Гуз заплакал.

Ворота тюрьмы Гнобль открылись для восковой Берник, Мине и Пульпа. Буль двинулась за ними. Гуз повернулся к ней и злобно прошипел:

— А ты! Ты! Отправляйся ко всем чертям и дьяволу! Чтобы ноги твоей здесь больше не было!

Такого Буль не ждала. Впервые у нее в глазах мелькнула растерянность.

— Но я же подруга! — сказала она. — Я должна о ней позаботиться.

— Уже позаботилась! Вон из нашей жизни, и навсегда!

Буль огорчилась всерьез и настаивала:

— Позвольте мне побыть с нею хотя бы эту ночь, вы же знаете, что Берник…

Буль была уверена, что убедит Гуза, скажет еще одну-две фразы, но начальник тюрьмы заорал:

— Вышвырните ее вон!!!

К Буль устремились десять охранников и загородили ей проход. Они стали теснить ее, отгоняя от ворот тюрьмы все дальше и дальше. Звать на помощь не имело никакого смысла. Да и кого могла позвать Буль? Она повернулась и пошла по дороге.

За поворотом ледяная Буль растаяла и превратилась в Элизу. Трудно передать, в каком она была огорчении.

Но она не знала, что тем же вечером Мине и Пульп были отправлены птичкам. Ее судьба могла быть куда страшнее.

И все же, когда носилки исчезли за тюремными воротами, она смотрела им вслед с искренним горем, и, когда медленно брела домой, сердце у нее больно щемило.

Тот, кто никогда не лежал в восковом саркофаге, не может себе представить, до чего было жарко Тоби!

Голоса окружающих доносились до него еле-еле. Сотрясения прекратились, и он, похоже, больше не двигался. Очевидно, его принесли в комнату Берник.

Еще какие-то смутные шумы — скорее всего, шаги, которые удалялись, — и полная тишина.

Тоби думал об Элизе, которая тоже дожидалась этой тишины, стоя рядом с ним. Сейчас она постучит пять раз по кокону. Таков их условный знак. А потом поможет ему освободиться.

В сердце Гнобля начнется подготовка к бегству.

Время шло. Жара становилась невыносимой. До него вновь донесся шум. Наверное, шаги. В комнату кто-то вошел. Тоби услышал сиплое дыхание, и ему прямо в рот потекло что-то теплое. Сок. Его кормили. Он проглотил все, что ему дали. А что он мог еще сделать? Иначе сок растекся бы, и при такой-то жаре кокон стал бы липкой камерой пыток. К счастью, порция была невелика. Снова шум шагов, и опять тишина.

Тоби продолжал думать об Элизе. Она с ним рядом, она пошла на страшный риск, но она верит в их удачу. Всю неделю Тоби полагался только на Элизу, а она — на свою интуицию.

Первые дни она кружила вокруг тюрьмы, ища, как бы туда проникнуть. И вот первая улыбка удачи: встреча с Пюре, который рассказал ей о Берник. В голове Элизы мгновенно созрел план.

Тоби сначала был категорически против того, чтобы Элиза отправилась к Берник в тюрьму. Она не сумеет одна преодолеть все опасности, которые могут ей там встретиться, спасая не своих, а его родителей, которых она и в глаза не видела! Элиза с жаром защищала свой план. Появился шанс — нужно им воспользоваться!

Тоби и Элиза были так непохожи! Тоби все тщательно продумывал, рассматривал ситуацию со всех сторон, составлял план действий. Он шел на риск, но со спасательным кругом, в латах принятого решения. Элиза хваталась за представившуюся возможность, не размышляя, — бросалась в воду с размаху и плыла.

Оказавшись наедине с Берник, она все делала по наитию и не ошиблась. Войдя, даже не взглянула на девчонку и направилась в противоположный угол комнаты. Первый день она провела, сидя в уголке и мастеря маленького деревянного человечка. Совсем маленького, величиной с палец.

Однако Берник недолго смогла терпеть ее молчание и полное равнодушие. Она взяла из ящика с игрушками дубинку и подошла поближе к Элизе.

Та осталась сидеть на месте и самым мирным тоном сообщила:

— Я знаю, где есть головы, на которых еще ни разу не было шишек.

Берник пришла в восхищение, уронила дубинку себе на ногу и спросила:

— Где?

— У меня дома, — ответила Элиза.

Берник разочарованно замычала и подхватила дубинку, собираясь обрушить ее на голову Элизы, а заодно и на деревянного человечка. Но Элиза успела сказать:

— Я отведу тебя туда, если ты опустишь свою палку.

Берник задумалась.

— Если не будешь никого бить неделю, покажу тебе головы без шишек.

Так началась дрессировка Берник. Всех зверушек дрессируют, обещая лакомство за хорошее поведение.

Через день, двадцать шестого апреля, Элиза повторила то же условие, но вечером, уходя, оставила в уголке деревянного человечка. Когда она вернулась двадцать восьмого, от человечка осталась горсть опилок. Элиза спросила Берник:

— Это ты расправилась с человечком?

— С кем?

— С человечком!

— А фамилия? — спросила Берник.

Элиза на миг задумалась, но все же произнесла ту единственную фамилию, которая не выходила у нее из головы.

— Лолнесс. Его фамилия Лолнесс.

Почему она решилась произнести опасное имя, Элиза сама не знала. Произнесла, и все. Так получилось. Она многое делала спонтанно. Но поступок или слова всегда выводили ее на новую дорогу.

— Лолнесс, — повторила Берник.

В тот же вечер Элиза отправилась с жалобой к Гузу Альзану: Берник поколотила в ее отсутствие Лолнесса. Так ей удалось точно узнать, где находится их камера. И даже повидаться с ними, первый раз в жизни.

После этого у нее возникла идея пикника.

Чтобы добиться от начальника тюрьмы разрешения на пикник, Элиза совершила самый гадкий поступок в своей жизни. Она причинила боль несчастному заключенному. Она сама себе была отвратительна, хотя и повторяла без устали, что сделала это только ради Тоби и его родителей, которых они должны спасти. Речь идет о жизни и смерти. Но оправдывает ли твою жестокость желание кого-то спасти? Как далеко ты можешь зайти на этом страшном пути?

Вопрос этот мучил Элизу, и она просыпалась в поту посреди ночи.

Берник, покидая Гнобль в новом кружевном платье, сияла от радости, воображая сотни великолепных шишек на обещанных ей ровных и круглых головах. Во время долгого пути она не проронила ни единой жалобы, предвкушая грядущее наслаждение.

После того как Берник выспалась, ничего не стоило доставить ее в грот к охранникам и показать ей в темноте их головы, а потом отвести избитую к Изе Ли, которая тут же принялась делать ей примочки. Потрясенные своим злодейством охранники не присутствовали при лечении. Элиза утешила их, сказав, что несчастную Берник поместят в кокон из воска. Вместо Берник Иза Ли закатала в воск Тоби.

«Да… Рулет что надо…» — насмешливо подумал о себе Тоби, которому с каждой минутой становилось все труднее дышать.

Он думал и о Берник, которую устроили в пристройке для кошенили. Мама Элизы хорошо позаботилась о ней, и она, наверное, уже крепко спит.

А Элиза? Почему она медлит? Тоби не мог дольше терпеть. Где пять ударов, которых он ждет в своем восковом саркофаге? До него давно уже не доносилось ни звука. Должно быть, наступила ночь.

Вдруг ему пришла в голову мысль: а что, если он в комнате один? Что, если с ним рядом никого нет? Но ему ведь нельзя терять ни секунды. Завтра на заре состоится казнь.

Что же случилось? Почему Элиза не подает сигнала?

Тоби не собирался терпеливо лежать и дальше. Он принялся шевелиться внутри кокона, надеясь, что воск треснет. Он должен выбраться во что бы то ни стало. Но все попытки убеждали его лишь в одном: воск — очень надежная ловушка.

Чего он только ни предпринимал, но поделать с восковым саркофагом ничего не мог. Тоби сумел выжить в гроте у озера, но, похоже, теперь его ожидало еще более тяжкое испытание. Он не мог даже повернуться. Неужели он так и останется лежать неподвижно, а его маму с папой поведут на эшафот? Целый месяц умирать от горя, глотая теплый сок пополам со слезами? Тоби показалось, что его начали поджаривать на медленном огне.

Должно быть, уже полночь. Сим и Майя томятся в своей камере в нескольких метрах от него и считают часы, оставшиеся до смерти. Через месяц, когда Тоби освободят от кокона, он, безо всякого сомнения, последует за ними, и его тоже казнят.

— Элиза! Элиза!

Тоби уже вопил из своего воскового саркофага. Он бы колотил по нему изнутри кулаками, но руки у него тоже были залиты воском и лежали вдоль тела. Мысли метались как в лихорадке. Сердце билось как сумасшедшее.