Наше всё! - Алексей Зинин

Осетины — потрясающие люди. По отдельности очень заботливы и гостеприимны. Сообща — диаметрально противоположны. Впрочем, подобные перемены не раз доводилось наблюдать и в других городах, в том числе и в родной Москве.

В далеком 2001 году в «Лужниках» во встрече с ЦСКА при счете один–ноль в нашу пользу фанаты сошлись в рукопашной, а затем устроили невиданную ни до, ни после кресельную войну (двумя годами ранее в Раменском масштаб был поменьше). Потом они на какое–то время объединились против ОМОНа и милиции и закидывали креслами уже их. Эхо в «Лужниках» запредельное. Шум, дымовая завеса и летящие желтые, оранжевые, красные сиденья — как в самом ужасном триллере — повергли футболистов в настоящий шок. Мы все остановились, забыли об интриге матча и смотрели туда, где продолжали разворачиваться боевые действия. Затем, когда игра возобновилась, мы так и не смогли переключиться назад, отбегали до финального свистка на автопилоте. Каждый продолжал украдкой смотреть на фанатские сектора. Было как–то не по себе. И победе я потом даже толком не сумел порадоваться.

Тот выигрыш над «красно–синими» тогда представлялся рядовым, даже каким–то посредственным. Скажу больше: к тому моменту острота восприятия ЦСКА как сильного и извечного соперника в очередной раз притупилась. В школе я относился к «красно–синим» как к врагам, которых нужно размазать по поляне во что бы то ни стало. Помню, с каким восторгом реагировал на то, как в Высшей лиге наши крошили «заклятых» в мелкий винегрет: шесть–ноль! Хет–трик Ледяхова. И за первую пятилетку существования российского чемпионата, в ходе которого гегемония «Спартака» не вызывала сомнений, в Тарасовке ЦСКА должным образом уважать перестали. Но в 1998‑м армейцы врезали нам в челюсть: четыре–один, и страсти закипели с новой силой. И опять мы быстро взяли ситуацию под свой контроль. Казалось, что стоит нам только нормально настроиться, как у ЦСКА не будет и шанса. Однако мы, хоть этого и не замечали, уже потихонечку сдавали свои позиции, у армейцев же президентом стал Евгений Гинер.

Знать бы, что тот «кресельный» матч станет последним нашим победным над «красно–синими». Я бы наверняка по–другому его воспринимал. С тех пор вот уже семь лет мы не можем ничего с ЦСКА поделать. Досада страшная, хоть на стенку лезь! У нас в команде подобраны серьезные легионеры, но многим из них не хватало понимания того, что ЦСКА — это не «Амкар» и не «Ростов». В битве с ним нужно «умирать» на поле. Полагаю, что после того как в наш основной состав влилась масса молодых спартаковских воспитанников, за счет патриотизма мы неприятную традицию сломим. Вот увидите! Для меня сражения с армейцами носят особый подтекст еще и потому, что в 2005–2006 годах именно «красно–синие» мешали нам завоевать чемпионство.

Ну а пока, оглядываясь назад, морщусь от воспоминаний о матче 2002 года, когда в «Лужниках» армейцы сокрушили нас: ноль–три. Семьдесят пять минут неутихающего стыда! Бывают встречи, которые пролетают на одном дыхании. Ты их словно не замечаешь. Только погружаешься в состояние нирваны, как звучит финальный свисток. Случается, уступаешь в счете, но имеешь все шансы исправить положение. Тогда тоже время летит стремительно. И в такие отрезки, бросая взгляд на табло, ловишь себя на мысли, что кто–то самым наглым образом при всем честном народе крадет у тебя минуты. В том же кошмарном поединке 2002 года часы вообще «остановились». Такое же ощущение возникает, когда ведешь один–ноль и держишь оборону. Но тут–то нам нужно было отыгрываться. Однако не получалось вообще ничего. Мы были абсолютно беспомощны. Хотелось по страусиному инстинкту зарыть голову в песок, и многие из нас так бы и сделали, если бы поле в «Лужниках» это позволяло. С каким же нетерпением тогда я ждал окончания матча! Отчаяние просто душило.

Никогда не прощу себе безволия. И болельщики нам его не простят! Поэтому когда мяч валится из ног и соперник, как у нас говорят, тебя возит рылом, остается одно — рвать и метать. Бросаться в любое единоборство, как под танки. Как знать, и соперник может дрогнуть, и везение повернуться лицом. Но тогда все наши прыжки и подкаты были бесполезны. Такие матчи нужно анализировать и тут же забывать! Жить с ними в обнимку невозможно — сердце не выдержит.

Я многие воспоминания о той встрече путем титанических усилий воли сумел вырвать из своего сознания. Остались мелкие нюансы. Так, например, помню, что весь второй тайм мы отбегали молча. Это редкость неописуемая!

Вообще–то на поле постоянно идет подсказ. Предельно краткий. «Лево!», «Право!», «Сзади!», «Вперед!», «По своей!», «Вышли!». Только в игровых паузах можно относительно спокойно успеть что–то обговорить, поделиться с партнером какими–то придуманными хитростями. Но в переполненных «Лужниках» или на любом английском стадионе это бесполезно. Тебе что–то кричат, а кажется, будто это рыбы в аквариуме просто открывают рты. Иной раз так наорешься, что голос садится.

В «околозимний» период, особенно если ветерок продувает до костей, щеки замерзают и челюсть становится такой, словно стоматолог сделал тебе укол новокаином. Издаешь какие–то звуки и сам себя не понимаешь. И вот носятся двадцать два таких красавца с перекошенными физиономиями, и каждый пытается что–то сказать. Просто комедия. Я с годами научился читать по губам — хоть какое–то подспорье, большинство же в такие периоды действуют «вслепую», по наитию.

Потом, когда отогреваемся под душем и дар речи восстанавливается, начинаем друг над другом смеяться: «Тит, ну тебя и расколбасило! Ты чего кричал–то?!» Открывается импровизированный театр мимики и жеста. Я, кстати, если кого–то передразниваю, то, как правило, получается очень похоже. Попросите меня показать вам замерзшего Аленя или заледеневшего Юрку Ковтуна — не отличите от оригинала! Это разновидность нашего профессионального юмора.

Только вот после выездного матча с «Сибирью» в 2007 году мне было не до смеха. Никогда в жизни так не мерз. Мороз минус двадцать. Повышенная влажность. Северный, чуть ли не ураганный ветер. Задубевшее искусственное поле. Мы, когда попали в такие условия, все понять не могли: составители календаря когда–нибудь были в феврале в Новосибирске?

Я бегал как заведенный, но все равно превратился в сосульку. Очень испугался за уши. Они вначале дико болели от холода, а потом я их и вовсе перестал чувствовать. Тер их — все бесполезно, как будто нет у меня ушей. Тот футбол был сродни подвигу, тем более что мы победили. Безумно жалко Ромку Павлюченко. На ровном месте сломался. Абсолютно на ровном. Видимо, теплолюбивому Павлику были противопоказаны такие эксперименты над организмом.

Когда мы доковыляли до раздевалки, набились в душевой и я оказался под краном с теплой водой, испытал жуткую боль. Чудилось, что подожгли все тело.

Разумеется, я не собираюсь жаловаться, лучше процитирую Макаревича:

Мы в такие шагали дали, что не очень–то и дойдешь.

Мы в засаде годами ждали, невзирая на снег и дождь,

Мы в воде ледяной не тонем и в огне почти не горим.

Мы охотники за удачей — птицей цвета ультрамарин.

Возникло впечатление, что написано это про нас — профессиональных футболистов. Каждая строчка — в точку. И за удачей мы охотимся ого–го как! Увы, бывает и такое, что по ходу поединка сразу становится ясно: вместо удачи человек поймал за хвост диаметрально противоположную птицу. В кубковом матче 2007 года в Питере Лешка Ребко получил очередную долгожданную возможность в составе закрепиться — так схватил две глупейшие желтые карточки и еще в первом тайме оставил нас в меньшинстве. Я за Леху сильно встревожился, сразу в памяти всплыли аналогичные совершенно необъяснимые «проступки» других моих партнеров, которые оборачивались для них окончанием спартаковской карьеры. В 2001‑м на том же питерском стадионе «Петровский» Саня Ширко, сам не зная, с чего это вдруг, схватил мяч рукой. Удаление. Мы проиграли со счетом один–два, и Олег Иванович на Шире тут же поставил крест.

Кстати, в той встрече произошел и забавный эпизод. После того как Димка Парфенов реализовал пенальти и мы повели в счете один–ноль, на поле прорвался разъяренный питерский болельщик в одних трусах. Он бежал прямо на арбитра Сухину, а траектория его забега пролегала в метре от меня. Сработал рефлекс, и я шагнул наперерез. Фаната я приостановил, но, оглянувшись на судью, понял, что тот обошелся бы без моей помощи — не зря же Сухина работает в Институте физкультуры. У него высочайшая стартовая скорость. С места рефери набрал такие обороты, что, полагаю, сдал нормативы на десять лет вперед. Я потом долго дивился таким открывшимся спринтерским способностям человека и до сих пор улыбаюсь, воскрешая в памяти те подробности.