Заградотряд времени - Юрий Корчевский

— Как знаешь.

Кравцов, весело посвистывая, ушел в штаб. Понятное дело — докладывать об успехах всегда приятнее, чем о поражениях.

Вернулся он в расположение взвода часа через два и слегка навеселе. Я уже и винтовку старшине сдал.

— Начштаба благодарность тебе передать велел. Жаль, что подтверждение о гибели этого снайпера получить нельзя.

— Так ведь если я его убил, он больше по тылам стрелять не будет.

— Так-то оно так. А теперь готовься: ждет тебя одна неприятная новость.

— Это какая же, командир? Вроде я ни в чем не проштрафился.

— Знаешь закон неписаный в армии? Кто подал идею, тот ее и исполняет.

— Пока не догадался.

— Начальник штаба приказал определить тебя снайпером. Хотя числиться будешь в нашем взводе. Доволен?

— Товарищ лейтенант! Я не снайпер — я же говорил!

— Сержант Колесников! Стыдно! Приказы в армии не обсуждаются — они исполняются. Не слышу ответа!

— Так точно — снайпером.

— Вольно. А не хрен было выпячиваться, Колесников. Сам вызвался, никто тебя за язык не тянул.

— Я же хотел как лучше.

— Забирай у старшины винтовку назад. Впредь думать будешь. Ладно, не горюй. Повоюем теперь и по такому раскладу!

Лейтенант хохотнул.

— Выпить хочешь?

— Не откажусь, раз такое дело.

— Обмоем твою победу и новое назначение.

Кравцов разлил по кружкам спиртное из фляжки. Я выпил, перехватило дыхание. Я думал — он водки налил, а это спирт оказался! Где он его умудрился взять? Не иначе, после штаба в медсанбат завернул, кажется, там у него пассия…

Занюхали и закусили черным хлебом. Кравцов снял портупею с кобурой, бросил на стол.

— Начштаба сказал, чтобы ты себе напарника подобрал.

— Лучше я уж сам.

— Неволить не буду. У меня и так во взводе некомплект, каждый человек на счету. Только сам подумай — кто будет подтверждать твои попадания?

— Это еще зачем? Я не бухгалтер.

— Экий ты! Вот подбил артиллерист три танка — ему награда положена. То же и у летчиков. Каждый полк счет вражеским потерям ведет, а бойцу приятно. И опять — тому же артиллеристу за подбитый танк деньги положены. Знаешь? Невеликие, правда, но и то дело.

О деньгах я слышал в первый раз.

— Я не за деньги воюю — не в них счастье.

— Мы все так считаем, но раз товарищ Сталин распорядился, значит, так тому и быть.

Поплелся я снова к старшине.

— Надоел ты мне, Колесников. То дай винтовку, то назад прими. Ты уж определись как-нибудь.

— Э-ээ… то не я, то начштаба приказал, — поморщился я.

Старшина с недовольным видом выдал мне винтовку.

— Только скажи, мне, сержант, ты зачем казенное имущество портишь?

— Не понял?

— Приклад зачем царапаешь?

— Это зарубки. Убил врага — зарубка. У меня их три, смекаешь?

— Троих из нее убил? За это хвалю. Но только казенное имущество все же не порть.

Ну, этого я ему обещать не мог. Все снайперы таким образом свой счет вели. То же делали и летчики, и танкисты, рисуя на фюзеляжах самолетов и на стволах пушек звездочки.

Я заметил: в тыл к нам стали подтягиваться свежие части. Их не пускали на передовую, из чего бойцы сделали вывод, что готовится наступление. Это было удивительно. Ведь до сих пор мы только отступали, сдерживая натиск танковых групп генералов Гота и Гудериана. А мне даже довелось повоевать с эсэсовцами из дивизии «Дас рейх».

Решив основательнее подготовиться к снайперской охоте, я не поленился и, предварительно отпросившись у Кравцова, сходил в тыловую деревушку, где выпросил у местного старика кусок рыболовной сети. Мне и нужен-то был всего лишь кусок — для лучшей маскировки. И главное — все очень просто: поверх маскировочного костюма пришиваешь куски сети, а в нее уже втыкаешь веточки и пучки травы. Получается здорово: уже с десяти шагов человека заметить довольно трудно — то ли холмик, поросший травой, то ли кочка.

Возвращаясь обратно, я поглядывал по сторонам. В рощицах и оврагах стояла укрытая техника, суетились солдаты. Правда, техника была не самая современная. Бронеавтомобили БА-10, танки БТ, Т-27, Т-40. И — ни одного КВ или Т-34.

За околицей начиналось поле, местами заросшее бурьяном, а больше — в черных проплешинах гари. И — никого. Понятно. Тем немногим бабам да старикам, что остались здесь, сейчас не до того. Огородики бы за избами поддержать, чтобы зимой с голоду не помереть, и то ладно.

Пятилась краснозвездная защитница, не в силах сдержать напор немецко-фашистской лавы, разлившейся по всей Европе. Вот и я, еще недавно судовой механик в летнем отпуске, стал частицей Красной Армии. После того как я выбрался из злополучного погреба в заброшенной деревеньке, когда нежданно-негаданно мою жизнь рассекло на две части — «до» и «после», прошло два месяца. Ничего себе «отпуск» выдался!

Сколько же я перевидал за эти месяцы отметин войны — разбитой техники, оставленных позиций, а еще — пирамидок из камней, а то и просто столбиков с номером над братскими могилами, которые кому-то выше пришло в голову называть бездушным словом «санзахоронение». А ведь там, поротно, повзводно — как воевали — лежали искромсанные убийственным металлом молодые советские парни. Да, гибла в первую очередь именно молодежь, не успевшая набраться жизненного опыта.

Армия отходила все дальше на восток, а не сумевшим эвакуироваться жителям на западе советской страны, уцелевшим после бомбежек, расстрельных «зачисток», голода, еще предстояло на себе узнать, что такое «оккупация» с ее «новым порядком».

Горько было смотреть на вспоротую солдатскими лопатками землю-кормилицу с черневшими язвами-окопами со стенками, местами обвалившимися под тяжестью стальных чудищ на гусеницах, изрыгавших смерть из своих стволов-хоботов.

Я возвращался в наш разведвзвод, чтобы продолжать вести свой личный счет уничтоженной фашистской саранчи.

Дальше грунтовка шла по косогору, спускавшемуся вниз, к ручью. На мужичка деревенского вида я обратил внимание совершенно случайно. Он косил траву на лугу. Пот со лба утирал, по сторонам поглядывал. Да вот как-то неловко у него это выходило. Был я в деревне, видел, как косили, и сам косил. Странно! Мужик в возрасте, а косить не умел. Быть такого не должно, деревенские сызмальства с косой управляться умеют.

Подозрительно мне это стало. Нет, я не впал в истерический психоз НКВД, люди которого, наряду с совершенно необходимой в условиях войны бдительностью для выявления шпионов и диверсантов, часто переусердствовали, всех подозревая в измене и предательстве, в крайнем случае — во вредительстве. Но вот этот мужичок мне явно не нравился. Чего ему здесь делать? Серьезные мужики, если их мобилизовать не успели, уходили с хозяйством подальше от приближающегося фронта.

Я сделал кружок, вернулся к деревне и постучал в крайнюю избу. Спросил вышедшую старушку — не угостит ли молочком.

— И, милой! Откель молочко-то? В деревне коров не осталось.

— Ну, нет, так нет. Извини, мать.

И пошел, раздумывая. Очень даже интересно — для чего тогда тот мужик траву косит? Сено заготавливает для домашней скотины? Для какой, коли коров в деревне нет?

Вот потому и решил я мужичка того задержать да передать особисту. Хоть и не любил я их, но пусть с мужичком разберутся — это их хлеб, их работа.

Пошел навстречу мужичку. Не доходя метров пяти, снял с плеча винтовку, передернул затвор.

— Ты кто такой?

— Местный, из деревни.

— Документы есть?

— Какие ишо в деревне документы? Отродясь их не бывало.

— Тогда иди впереди. Да косу брось.

Предосторожность не излишняя — в умелых руках коса не хуже сабли.

Мужик, недовольно бурча, бросил косу и зашагал вперед. Я приотстал слегка — отпустил его шагов на семь-восемь. Теперь у него броситься на меня неожиданно не получится. Винтовка ведь не автомат, быстро не развернешься, очередь веером не дашь.

Мужик вначале шагал молча, потом канючить стал:

— И чего я тебе плохого сделал? Отпусти меня Христа ради. Косить мне надо. Война войной, а скотину зимой кормить чем-то надо.

— Шагай да помалкивай. Ежели ты ни в чем не виноват, где надо разберутся да отпустят.

До штаба моего полка идти оставалось уже недалеко: надо было через ручей перепрыгнуть, потом — по лугу и на холм.

Прыгнул мужик через ручей, да упал на берегу — за колено схватился, стонет. Ногу подвернул, что ли?

Я тоже перепрыгнул — того ручейка метр с небольшим. И только приземлился, как мужик распрямился пружиной и на меня кинулся, а в руке — нож. «Зря не обыскал», — лихорадочно мелькнула запоздалая мысль. Руки с винтовкой инстинктивно вперед выбросил, отбил выпад, довернул ствол и нажал на спуск. Отдачей приклад ударил в живот — стрелял-то с вытянутых рук.

Нож отлетел в сторону, мужик упал и со стоном схватился за живот. Вот сволочь, ведь чуть меня не убил! Я тоже хорош — купился на его обманку. Впредь наука будет.