В интересах следствия - Сергей Высоцкий

— Бурбон? Что это? Французский коньяк?

— Виски из Америки.

— Ну… Если со льдом…

— Со льдом, со льдом.

— Отлично. Нам пора уже выпить на брудершафт.

Фризе на мгновение замер. Злые обидные слова, готовые сорваться с языка, вихрем пронеслись в голове. Но не сорвались. «А почему, черт возьми, я должен выпроваживать эту симпатичную дуреху? — подумал он, теплея душой. — Ради того, чтобы услышать от другой то, что мне уже известно? Расскажет об этом завтра. А право на личную жизнь я, в конце концов, имею? Я и так за последнюю неделю оттолкнул от себя двух женщин. И между прочим, красивых».

Ирочка в дверь так и не постучала. Минут через пятнадцать Владимир вышел на балкон, взглянул на окна ее номера. Они были темные. Фризе совсем успокоился.

Бурбон не произвел на гостью никакого впечатления.

— По-моему, попахивает парфюмерией? Нет?

— Налить водки?

— Хочешь меня споить? — улыбнулась Лида и расстегнула пуговицу на его рубашке. Затем еще одну. Провела теплой мягкой ладонью по груди. — Нет, Володя. Не хочу ни водки, ни бурбона. Почитать стихи?

Этого момента Фризе боялся. Боялся, что стихи ему не понравятся и разрушат неожиданно пробудившуюся нежность.

Но Лида не стала читать свои стихи. С необыкновенной теплотой и проникновенностью она шептала ему:

В густой траве пропаду с головой,

В тихий дом войду не стучась,

Обнимет рукой, обовьет косой

И, статная, скажет.

Здравствуй, князь.

Вот здесь у меня куст белых роз,

Вот здесь вчера повилика вилась.

Где был-пропадал? Что за весть принес?

Кто любит, не любит, кто гонит нас?

Фризе обнял ее, стал целовать лоб, глаза, щеки. И почувствовал, что его гостья плачет.

— Мы так не договаривались, котенок, — сказал он ласково. И добился только того, что слезы побежали ручьем. — Нас кто-то обидел?

— Володя, почему люди живут с закрытой душой? Почему?

— Рудиментарное сознание. Не забудь — человек вышел из моря. И когда-то был морским коньком. В опасные мгновения прятал голову под скалой.

— Правда? — В голосе Лиды прозвучало такое простодушное удивление, что Фризе рассмеялся:

— Правда. Так кто обидел знаменитую поэтессу?

— Меня все время обижают.

— Не придумывай.

— Да нет. Я не придумываю. — Лида вздохнула и снова взялась расстегивать пуговицы на рубашке Владимира. Сказала со смешком: — Я сейчас пожалела, что у меня под халатом ничего не надето. Ты бы тоже долго расстегивал пуговицы на моей блузке, потом «молнию» на юбке, потом застежки на лифчике, потом…

— Предпочитаю, когда женщина раздевается сама.

— Фу! — Лида отпрянула от него. — Как можно жить без романтики?

— Не живу. Прозябаю, — с готовностью согласился Фризе. И поежился, вспоминая дни, проведенные среди бомжей.

— Я как увидела тебя, подумала: заносчивый столичный пижон.

— А потом?

— Разглядела глаза. Они у тебя добрые. И не клеился ко мне. Знаешь, Володя, натерпелась я от мужиков. — Лида рассказывала, а сама продолжала медленно, шаг за шагом, раздевать Фризе. — Даже когда в Союз писателей принимали. Я была совсем молодая. И красивая.

— Ты и сейчас молодая и красивая.

— Ладно тебе! Ты мне нравишься и без комплиментов. Так вот, приехала в Москву, на Всесоюзное совещание молодых писателей. Была первым кандидатом на прием в Союз, — рассказывала Лида с гордостью. — Жили мы в гостинице «Россия». И позвонил мне секретарь Союза. Такой слатенький и гладенький. Детской литературой занимался. Пригласил к себе в номер. Сказал: придешь — завтра получишь членский билет.

— Пошла?

— Посоветовала засунуть билет… Сам знаешь куда. А через день нам эти билеты вручил Михалков. Оказывается, решение о приеме в Союз было уже принято, когда слатенький меня в гости приглашал.

— Как же его зовут?

— Зачем тебе? Он уже давно не секретарь.

— Родина должна знать своих «героев».

— Узнай. Его фамилия Алексинский.

О писателе с такой фамилией Фризе ничего не знал. Но он мало читал современную литературу.

— Аминь! Забудем героев. Займемся героинями, — весело сказал он. И развязал поясок на ярком халате своей гостьи.

* * *

Утром Фризе проснулся от энергичного стука в дверь. В этом Доме так никогда не стучали. Если приходила дежурная позвать к телефону или кто-то из знакомых — пригласить на прогулку, стучали осторожно, словно боялись нарушить покой. А не дождавшись отклика, тут же уходили.

Сейчас стучали громко и настойчиво. И уходить не собирались.

Владимир осторожно, стараясь не разбудить Лиду, поднялся с кровати, накинул первое, что попалось ему под руку, — яркий Лидии халат.

У дверей стоял крупный молодой мужчина, из-за его спины выглядывали милиционер и дежурная.

— Владимир Петрович Фризе? — громко спросил штатский.

— Да. Не могли бы вы потише? — Фризе попробовал закрыть дверь, но гость уже заглянул в комнату.

Лида в это время проснулась и сонным голосом спросила:

— Володя, кто там?

— Милиция.

— Да? Разве мы нарушили Конституцию?

Штатский смутился:

— Вы не могли бы ответить на несколько вопросов?

— Пожалуйста. Сейчас оденусь. А что случилось?

— Владимир Петрович, с Ирочкой Карташевой несчастье, — выглянула из-за широкой спины дежурная. Мужчина в штатском так свирепо взглянул на нее, что она стушевалась и виновато заморгала.

Фризе осторожно прикрыл дверь. Ему пришлось слегка отодвинуть гостя из милиции, который бесцеремонно заглядывал в номер, где не вполне проснувшаяся Лида разгуливала в неглиже. Наверное, искала свой халат. Владимир не стал задумываться над природой любопытства молодого человека. Чисто профессиональной — желанием разглядеть потенциального свидетеля — или желанием увидеть голую женщину.

— Ой! — воскликнула Лида, одновременно обнаружив и халат, и Фризе. — Неужели я выгляжу в этом халате так же нелепо, как и ты?

— Зато сейчас ты великолепна. Мент, по-моему, ослеп, пяля на тебя глаза.

— Поделом. — Лида сняла с Владимира халат, прижалась к нему всем телом. Шепнула: — Володя…

— С твоей подругой случилось несчастье.

— С Иркой? — Лидин голос прозвучал очень буднично. Словно она давно ожидала, что с приятельницей случится несчастье.

— С Иркой. — Фризе помог гостье надеть халат. И даже туго завязал поясок. — Меня, кажется, хотят допросить. А ты будь умницей.

Он быстро натянул на себя джинсы, футболку. Достал из письменного стола паспорт, визитные карточки — любое знакомство с властью начинается с документов. Без бумажки ты букашка! Старая, глубоко засевшая в сознании истина.

Пока он собирался, Лида стояла посреди номера, наблюдая за его действиями. И только после того, как Фризе ласково провел ладонью по ее щеке, спросила шепотом:

— Ее убили?

— У меня такое предчувствие.

Когда они вместе вышли из номера, милицейский в штатском, в одиночестве расхаживающий по коридору, мрачно сказал:

— Госпожа Протулис! Вы тоже далеко не уходите. Потом побеседуем и с вами.

— А до столовой? Это не будет слишком далеко? — любезным голоском поинтересовалась поэтесса.

— Не будет.

НОВЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА

— Дежурная открыла нам эту комнату. — Милиционер показал на номер, из которого накануне выехал критик Двориков. — Там и побеседуем. Не возражаете?

Окна комнаты выходили на север. В ней было прохладно. Пахло лекарствами.

Они сели друг против друга возле журнального столика с темной столешницей. Столешница носила на себе следы многочисленных выпивок — большие и малые круги от бутылок и рюмок наводили на мысль о том, что многие поколения обитателей номера пили не водку, а по крайней мере концентрированную кислоту.

Гость из милиции, не знавший особенностей литфондовской мебели, сел на уютный с виду диванчик. Теперь этот диванчик противно поскрипывал даже тогда, когда милиционер просто задавал вопросы.

Фризе сидел на стуле и думал о том, что вся его беседа с милиционером, которую записывал маленький магнитофон, поставленный на журнальный столик, будет идти под аккомпанемент этого скрипа.

Звали милиционера Леонидом Ивановичем. Работал он следователем в местном отделении внутренних дел и имел чин лейтенанта.

— Я веду предварительное дознание, — предупредил он Фризе, внимательно ознакомившись с его паспортом. — Следователь прокуратуры с минуты на минуту подъедет.

Владимир понял, что его предчувствие оправдалось. Прокуратура расследует убийство.

… Тело Ирины Карташевой обнаружили сотрудники патрульно-постовой службы, проезжавшие в три часа ночи по главной улице поселка, Большому проспекту. На пересечении с Морской, рядом с когда-то популярным, а ныне никому не нужным полуразрушенным кафе. Фризе почти каждый день проходил мимо него. Одному из патрульных померещилось что-то белое в кустах. «Уазик» подъехал поближе. Водитель включил дальний свет… Рядом с дорогой лежала женщина в белом платье. Тут же валялась мягкая кожаная сумочка.