Фритьоф Нансен - Георгий Кублицкий

Розовые чайки

В один из августовских дней Нансен в промокших сапогах бродил но льду неподалеку от корабля. Что за птица парит над ледяной грядой? Моевка? Нет, слишком острые крылья. Скорее, поморник. Но у поморника темнее оперение.

Нансен выстрелил. Птица, трепеща крыльями, упала на лед. Что это? У нее серебристо-крапчатая спинка, отливающая красновато-оранжевым цветом грудка. Розовая чайка!

Еще на «Викинге» Нансен слышал об этих таинственных птицах Севера, которых удавалось видеть лишь немногим морякам. Никто не мог сказать, откуда они появлялись и куда улетали. Это были птицы того загадочного мира, куда фантазия уносила юного Нансена. С тех пор увидеть розовых чаек стало его мечтой — и вот она осуществилась так буднично просто.

Нансен подстрелил еще двух розовых чаек для пополнения уже довольно богатых коллекций «Фрама». Как заблуждались люди, уверявшие, что на высоких широтах нет птиц! И сколько других заблуждений уже рассеяно «Фрамом»!

С тех пор как Нансену запала в голову мысль о походе, он особенно старался увлечь научными занятиями и Скотт-Хансена, и Свердрупа, и Блессинга: пусть будет смена. Очень хорошо, что доктор часами просиживает за микроскопом, наблюдая жизнь крохотных водорослей, взятых из луж пресной воды на льду. Превосходно, что Свердруп заинтересовался загадками ледяного покрова океана и помогал выяснять, почему всю весну и начало лета лед таял, но становился не тоньше, а толще. Капитан убедился, что талая пресная вода, просачиваясь в трещины, попадала на подледный слой соленой воды, охлажденной примерно до –1,5 градуса, и, естественно, замерзала, утолщая лед. Лишь во второй половине лета он стал быстрее таять сверху, чем намерзать снизу.

А сюрприз с глубинами! Открытие глубоководного полярного бассейна дополнялось другим, тоже сильно менявшим старые, привычные представления. Сотни измерений температур на разных глубинах доказывали, что под поверхностным холодным слоем в Центральной Арктике есть более теплый слой вод. Уже эти два открытия оправдали бы поход «Фрама».

С продолжением же наблюдений, с уточнением открытого, конечно, могли вполне успешно справляться и Свердруп, и Скот-Хансен. Они уже привыкли к полной самостоятельности в научных наблюдениях.

Да, на точной карте дрейфа красная линия ломалась невозможными зигзагами, крутила петли, но общее направление было в конце концов таким, как и предполагал Нансен. За год они прошли 189 морских миль и продвинулись на 4° к северу. Дрейф, судя по летним наблюдениям, может ускориться. Очень вероятно, что будущая весна застанет «Фрам» на 84° или даже 85°, и тогда…

Тщетно Нансен снова и снова внушал себе, что достижение полюса — пустяк в сравнении с тем, что уже сделала и еще сделает для науки команда «Фрама». Укоряя себя за глупость, за легкомыслие, он все же чувствовал, что готов идти к полюсу хоть завтра.

Лето на 81-м градусе короче воробьиного носа. В конце августа лужи затянуло льдом, выпал снежок, и по его пушистой белизне к «Фраму» пожаловал первый медведь. Славные из него вышли бифштексы! Вообще на судне еще никто не жаловался на то, что еды мало или что она однообразна. Многие находили жизнь на «Фраме» просто замечательной; дома им приходилось пробавляться овсяными лепешками да рыбной похлебкой. Как-то Нансен спросил Петтерсена, прозванного «кузнецом Ларсом», что тот будет делать, когда вернется в Норвегию.

— Недельку-то отдыха я, верно, заслужил после такого плавания, а потом снова возьмусь за кузнечный молот, — вздохнул Петтерсен.

У «кузнеца Ларса» осталось в Норвегии четверо ребятишек, и не так-то просто будет прокормить их всех. А машинист Амунсен — у него шестеро детей; у электрика Нурдала — пятеро; у кока Юлла — четверо; у Педера Хенриксена — столько же.

Далеко не всех привела на «Фрам» жажда приключений. Некоторых подгоняла к его трапу нужда, желание хорошо заработать. Но теперь и у них появилась ясность цели, гордость за свое судно, верность общему делу.

И не без умысла, как в этом убедился Нансен, Петтерсен часто заменял в камбузе Юлла и научился готовить не хуже того. «Кузнец Ларс» рассказал, что ему привиделось во сне, будто Нансен с четырьмя спутниками потел к полюсу, но его, Ларса, кровно обидел, не взяв с собой, — обойдусь, мол, без кока.

— Может же присниться человеку такой вздор!.. — закончил Ларе, выжидательно косясь на собеседника.

Так, так! Выходит, что в команде говорят о том же, о чем сам Нансен только и думает последние месяцы!

— Пожалуй, не такой уж это вздор, Ларс. Может статься…

Довольный Ларс попросил, чтобы наяву Нансен но поступил с ним, как во сне.

Кто второй?

В середине ноября стояли уже такие морозы, что пес, лизнувший железный болт, примерз к нему языком. Но Нансен не прекращал дальних прогулок.

Однажды он и Свердруп тяжело шагали рядом. Клубы пара, подсвеченные луной, плыли над ними. Нансен и раньше мимоходом заговаривал со Свердрупом о походе к полюсу, теперь же решил выложить все. Он говорил о плане и возможных просчетах, о долге перед наукой и о борьбе с самим собой.

В конце концов, сказал Нансен, полюсная партия может выступить и в том случае, если «Фрам» продвинется не дальше 83 градуса, даже 82-го. Оттуда до полюса, пожалуй, не дойти, но, по крайней мере, будет яснее, что там, на самых высоких широтах. А ведь именно это с самого начала и было главной целью экспедиции. Когда лучше выйти в путь? Ближайшей весной, вот когда. Не позднее марта. Пройдя к полюсу сколько хватит сил и достигнув или не достигнув его, санная экспедиция повернет к Семи островам — это севернее Шпицбергена — или к Земле Франца-Иосифа.

Свердруп сказал, что он да и многие другие на судне тоже думают о подобном походе.

Вечером они уединились в каюте. Свердруп только и мог протянуть: «Да-а, однако…», когда Нансен показал ему странички, где уже были точно подсчитаны вес и количество продовольствия, которое должны взять участники похода, нагрузка на каждую собаку, скорость продвижения в зависимости от состояния льда и многое другое. Свердруп углубился было в записи, но Нансен оторвал его:

— После, после. А теперь скажи мне совершенно честно: имею ли я право лишать корабль почти всех собак и лучшего санного снаряжения?

— Зачем собаки тем, кто останется? Ребята не так слабосильны и, если что, сами впрягутся в санки. Но почему ты говоришь «имею ли я право»? Оставайся-ка, а я пойду.

Нансен знал, что Свердруп так скажет, иначе он не был бы Свердрупом.

— Нет, старина, не спорь. И не в том дело, что ты на девять лет старше меня. Ты справился бы с походом к полюсу не хуже меня, я это знаю, но ты — капитан, твое дело вывести корабль. Если бы я не знал, что «Фрам» в твоих руках все равно что в моих, я бы сразу выбросил из головы всю затею. Но на тебя я могу положиться вернее, чем на себя, — ты в море опытнее меня. Твое место здесь… А Иохансен? Что ты скажешь о нем?