Время, вперед ! - Валентин Катаев

Это превышало самые смелые расчеты.

Обедать?

Нет, только не сейчас. Еще полчаса. Если за полчаса темп не упадет тогда можно спокойно поесть.

- Хорошо.

Корнеев постоял и исчез.

"Тридцать восемь минут пятого", - отметил в уме Маргулиес.

Он продолжал сидеть, не меняя позы, и прислушивался к звукам работы. Они все учащались и учащались.

Время приближалось к шести.

Маргулиес выкарабкался из тепляка и стороной, осторожно, обошел площадку.

По настилу, неистово сверкая глазами, носился Мося. Площадка была окружена любопытными.

Маргулиес присел в отдалении на столбик. Он сидел, опустив руки между колен, и потирал ладони. Он не мог отвести глаз от движущихся тачек.

- А! Хозяин! Еще раз бувайте здоровы. Добрый вечер.

Маргулиес не слышал,

Фома Егорович, добродушно улыбаясь в свои полтавские, кукурузные усы, приветливо сияя твердыми четырехгранными американскими глазами, подошел сзади и положил ему на плечо крепкую руку.

- Сидит и смотрит! Ничего вокруг не видит и не слышит! Знаете, товарищ Маргулиес, что я вам расскажу, - так точно сидел наш американский волшебник Томас Альва Эдисон, когда они, с учениками, сконструировали электрическую лампочку сильного накаливанья с металлическим волоском в середине. Лампочка горела, а они сидели вокруг и смотрели, как она горит. Она горела, а они не могли пойти заснуть. Они должны были видеть продолжительность. Они сидели шестьдесят два часа перед столом в лаборатории.

Маргулиес еле заметно усмехнулся.

- Вы поэт, Фома Егорович.

- Нет. Я американский инженер - ни больше ни меньше. Лампочка горела, а они сидели в лаборатории, как привязанные к столу. Я вам это говорю. Это история. Вы, товарищ Маргулиес, как тот наш маленький Эдисон. Томас Альва Эдисон! Как это будет выходить по-вашему, по-русскому? Фома Алексеевич Эдисон. Вы - Фома Алексеевич Эдисон.

Он весело расхохотался.

- Как вам нравится? - сказал Маргулиес, показывая глазами на новый настил перед машиной. - Совсем другая музыка, правда?

- Очень интересно, - сказал Фома Егорович. - Прямо замечательно.

Маргулиес самодовольно погладил колени.

Он отлично понимал, что американец сразу и по достоинству оценил их нововведение.

- Однако, Фома Алексеевич Эдисон-Маргулиес, пора и честь знать. Довольно смотреть на свою лампочку. Пойдем обедать, а то столовую закроют. Хорошо покушать никогда не мешает. А ваша лампочка не потухнет без вас. Она хорошо горит, ваша лампочка. Лампочка Ильича. Можете мне поверить. Вы ее хорошо зажгли. Очень хорошо. Я уже вижу.

- Пожалуй... Минут на двадцать...

- Пойдем, пойдем, там видно будет, на двадцать или на сколько. Кушать надо хорошо. Торопиться вредно, когда кушаешь.

Маргулиес медлил. Не на кого оставить участок. Корнеев исчез.

Он нерешительно озирался по сторонам.

- Идите шамать, Давид Львович! Обойдется без вас! - закричал ликующим голосом Мося, пробегая мимо, и вдруг хрипло заорал, бросая на американца молниеносные взгляды: - Нажми, нажми, нажми! Темпочки, темпочки! Разговорчики!

Фома Егорович и Маргулиес быстро пошли в столовую. Американец вытащил из кармана свернутые в трубку иллюстрированные американские журналы.

- Получил сегодня по почте из Штатов. Будем за обедом читать. Замечательный журнал. Его основал еще сам Вениамин Франклин. Сто пятьдесят лет выходит аккуратно каждую неделю, не так, как советские журналы. Посмотрите, какая реклама. Все, что вам угодно. Все американские фирмы. Мы будем рассматривать.

Они дошли до переезда.

Через переезд, широко и грубо шагая, шел Налбандов. Он стучал по рельсам палкой. Они поздоровались.

Налбандов вскинул голову и, твердо прищурясь, посмотрел в сторону, как бы прицеливаясь.

- Ваш участок?

- Мой.

- Одну минуточку, мистер Биксби...

Налбандов и Маргулиес отошли в сторону.

Ветер дул короткими горячими порывами. Солнца не было. Небо двигалось низко и тяжело, полное густых грифельных туч.

Маргулиес слышал горячий запах черного пальто Налбандова. Запах кожи и ваксы. Но казалось, что это пахнут его борода и лоб.

- Что у вас тут происходит, Давид Львович? - спросил Налбандов небрежно.

- Видите ли... - начал Маргулиес.

Налбандов его перебил:

- Виноват. Быть может, мы пройдем к вам в контору?

- Пожалуйста. Фома Егорович! - крикнул Маргулиес. - Вы пока идите в столовую. Идите, идите. Захватите мне там что-нибудь. Я через десять минут.

Маргулиес пропустил вперед Налбандова как старшего и дежурного по строительству. Они пошли к конторе.

В пять часов Налбандов вступил в дежурство по строительству.

До пяти - он возил американцев.

Он наслаждался их культурным обществом. Он отдыхал.

Мистер Рай Руп обнаружил выдающуюся эрудицию в области русской истории. С ним было чрезвычайно приятно беседовать - обмениваться короткими, острыми замечаниями.

Они сделали километров сто.

Мистер Рай Руп безошибочно отнес маленькую деревянную почерневшую от времени церковку в одной из отдаленных казачьих станиц к началу восемнадцатого века.

Тонко и добродушно улыбаясь, он высказал предположение, что в этой маленькой древней еловой церкви, которая так и просится на сцену Художественного театра Станиславского, в этой самой изящной часовне с зелеными подушками мха на черной тесовой крыше, быть может, некогда венчался легендарный русский революционный герой, яицкий казак Емельян Пугачев.

Он заметил, что этот дикий степной пейзаж как будто бы перенесен сюда прямо со страниц "Капитанской дочки", очаровательной повести Александра Пушкина; только не хватает снега, зимы, бурана и тройки.

Он заметил, что некоторые поэмы Пушкина имеют нечто родственное новеллам Эдгара По. Это, конечно, несколько парадоксально, но вполне объяснимо.

Он делал тонкий комплимент Налбандову.

В свое время Эдгар По, будучи еще юношей, посетил на корабле Петербург. Говорят, что в одном из кабачков он встретился с Пушкиным. Они беседовали всю ночь за бутылкой вина. И великий американский поэт подарил великому русскому поэту сюжет для его прелестной поэмы "Медный всадник".

Налбандов пообедал вместе с ними в американской столовой.

В пять часов он не без сожаления простился с американцами.

Серошевский еще не возвращался. Его кабинет был закрыт.

Досадно.

Нужно же наконец с ним поговорить вплотную. Высказаться до конца.

По серым от пыли лестницам заводоуправления бежали вниз сотрудники.

Рабочий день кончился. Запирали комнаты. Уборщицы в халатах мели красные ксилолитовые полы.

В пустом чертежном бюро, под зелеными висячими лампами, сиротливо и пусто стояли хромоногие чертежные столы с досками, аккуратно закрытыми выгоревшими газетами.

После автомобиля, после вольного, целебного воздуха, открытой степи, после общества тонких и культурных людей весь этот скучный мир советского учреждения показался Налбандову, отвратительным.

Стены, захватанные грязными пальцами, обитые углы коридоров. Выбитые стекла. Вывороченные из рам крючки. Бумажки. Аляповатые стенные газеты саженные рулоны обойной бумаги - с полуграмотными заметками и крикливыми, настойчивыми, требовательными лозунгами, с этой постоянной претензией на техническое превосходство над Европой и Америкой...

Он мешковато и брезгливо шел по коридорам и лестницам, стуча палкой по ступенькам, перилам и стенам.

Между прочим, перила железные, а деревянные поручни так и не удосужились привинтить. Ободранный, жалкий вид. Американцы!

Типичное русское, исконное, неистребимое разгильдяйство!

Выстроили в степи пятиэтажное кирпично-стеклянное здание по последнему слову европейской техники, убухали миллион, а следить за ним не умеют.

За три месяца привели в черт знает какой вид!

Разве можно здесь строить такие здания? Пыль, бураны, смерчи, сквозняки.

Стоило огород городить для того, чтобы в результате посредине какой-то, черт ее знает какой, дичайшей уральской степи, на пересечении четырех воюющих между собою ветров, в невозможнейших, совершенно экзотических условиях - организовать это серое, скучное, бездарное советское учреждение!

- Азия, черт бы ее совсем побрал! - бормотал Налбандов. - Мировые рекорды! Демагогия!

Встречались люди. Здоровались.

Пробежал мимо толстяк в расстегнутой украинской рубашке с газетами под мышкой.

- Георгию Николаевичу! Где пропадать изволили? Американцев катали? А у нас тут что делается! Прямо черт-те что! Маргулиес на шестом участке такие номера показывает на бетономешалке Егера...

Налбандов молча прошел мимо.

- Не строительство, а какая-то французская борьба! - крикнул ему вслед толстяк и захохотал.

Налбандов жестко усмехнулся в бороду.

На площадке третьего этажа стояла группа инженеров. Один из них, молодой, рыжий, сильно веснушчатый, с длинной красной шеей, в расстегнутом френче поверх сетчатого тельника, крикнул радостно: