Маньяк по субботам - Александр Петрович Гостомыслов

— Это так? — спросил Грай.

Ольга опустила глаза:

— Так.

— Сядьте, — попросил се Грай. Достал из стола и показал рисунок. — Вот еще одно доказательство — письмо Анны Толстой. Мы нашли к нему ключ — белый кот дерется с песцом. А ниточка идущая на юг — дорога на песцовую звероферму под Лугой. Карты показывают дальнюю дорогу. Кому? Сами догадайтесь.

Надежда Молчанова закрыла лицо руками, всхлипнула тихонько:

— Бедный Герман, бедный Герман!

Геннадий шмыгнул носом.

— Я в это не верю, хрупкая женщина свалила трех здоровенных мужиков, нет, я не верю. Ирина, да скажи ты им!

Она была хороша в этом свитере, я только теперь разглядел, как она хороша, она сильно на меня действовала.

— Ирина, вы не хотите со мной говорить? — спросил Грай.

— Только через юриста, — чуть слышно произнесла она и посмотрела на Юрия Яковлева.

Круглое лицо Яковлева стало задумчивым, он изрек:

— Ирина?.. Она как кошка, которая не подчиняется человеку, живет сама по себе и может быть опаска. Я — нет!

Ирина пожала плечами.

— Найдется другой юрист.

Верхов осоловело разглядывал Грая и вдруг заявил:

— Ты все врешь, однорукий сыщик. Такой кошки нет, чтобы не поддалась Ирине. Ты сам ее укусил. Признайся?

Шувалов встал и продолжил рассказ Грая:

— После короткой борьбы у моей двери камышовая кошка все-таки вырвалась и убежала. Я не знал, куда — наверх, на чердак, или вниз, в подвал. Дом наш построен кольцом, с двором внутри, и я полагал, что она не уйдет из него, спрячется где-то в нем. Пока я размышлял, к» к ее искать, в дело вмешался Елисей. Незнакомка из Астрахани произвела на него сильное впечатление, и кот потерял голову, помчался ее искать. С фонариком в руках я бросился за ним. Елисей направился наверх. Дверь на чердак оказалась открытой. Кошка сидела, затаившись в углу, Елисей орал рядом: «Вот она!»

Я принес и поставил близко к ней клетку, в которой она приехала, и положил в нее мясо. Кешке было страшно, и она сама вместе с Елисеем вошла в клетку.

— Это сказка, — не выдержала доктор.

— Я знал, что вы захотите посмотреть, принес ее сюда. Мне разрешили поставить клетку в кладовой.

Шувалов принес искусно сделанную клетку.

— Обычно кошек пересылают в ящике с дырками. Но для Гамбурга постарались.

Шувалов откинул боковые фанерки, й мы увидели кошку — изящную, высокую, крепкую. Наши кошки были просто кошки, а по ней видно — она дикий зверь.

Вместе с ней сидел шуваловский Елисей.

Шувалов спросил:

— Может быть, вы захотите поближе познакомиться? — и открыл дверцу клерки.

Елисей тут же выскочил, а кошка сидела, прижавшись к задней стенке, и выходить не желала.

Елисей вернулся, таща в зубах кусок колбасы, занес в клетку, отдал и стал ухаживать, обнимал и целовал кошку в голову.

Следом за котом явился Бондарь и, удивленный, остановился у дверей.

Ирина смотрела, не отрываясь:

— Так вот почему я не смогла справиться — это не кошка, а дикий зверь, — и, вдруг опомшишись, зажала себе рот ладошкой.

Грай посмотрел на Головатого.

— У меня все.

Ирина поднялась с дивана. Она все-таки была очаровательна.

— Я выйдут у меня там в машине… — и пошла к двери мимо меня. Я смотрел на гее и не двигался. Но в дверях уже стоял мрачный сержант Петренко.

Ирина остановилась, повернулась к Граю:

— А что потом?

Грай потер щетину на подбородке.

— Потом будет суп с котом. Давайте посмотрим, какие у нас доказательства?

У меня вдруг появилось ощущение тревоги. Я взглянул на окна. Они выходят на две стороны, и в щели между шторами можно увидеть все, что происходит в доме. Окна высоко, с земли не заглянуть, но если подставить хотя бы ящик — мы как на ладони.

Был ли кто-нибудь там за окном, в морозной темноте, я не знал. Но ощущение тревоги не проходило. Откуда оно взялось? Не ошибаюсь ли я?

Попробовал прокрутить недавние события, свои ощущения. Когда я встречал первого нашего оперативника и вышел на крыльцо, заметил как внизу, на шоссе, метрах в трехстах от дома, остановились белые «Жигули». Никто из них не вышел. Когда встречал второго — свет в белой машине не горел, из нее могли вести наблюдение за нашим домом. Может быть, кто — то из приглашенных явился с прикрытием, или за кем-то увязался «хвост»?

Когда встречал третьего — машина стояла там же. А по дорожке, что шла мимо дома, удалялись двое молодых людей, одетых примерно так, как одеваются оперативники и боевики — легко и тепло. Это могли быть просто прохожие, а могли быть и наши недавние незваные гости. Если это они, то второй раз свалять дурака я не желал.

Встать и на виду у всех задернуть шторы нельзя — зачем рассказывать о своих подозрениях? На листке из блокнота набросал: «Посмогрю около дома». Приоткрыл ящик стола, вынул пистолет Макарова, прикрывая его ладонью, сунул в боковой карман пиджака. Поднялся, положил записку на стол Грая. Он прочитал, вскинул на меня глаза, мол, что-нибудь серьезное? Я чуть пожал плечами — и сам не знаю.

Большим пальцем показал Савелию Сапунову, мол, займи мое место за столом, и вышел в прихожую. Сквозь стекло иллюминатора, вмонтированного во входную дверь, осмотрел освещенное фонарем крылечко. Никого не увидел.

У тех шустрых ребят, которые недавно посетили наш дом, были женские чулки на головах. Ожидая повторного визита, я приготовил на всякий случай сюрприз — купленную в детском магазине кошачью маску. Она была то, что надо, я после магазина надел ее и заглянул на кухню — Бондарь по-настоящему испугался. После этого я подрисовал ее фосфором — шутить так шутить.

Бондарю сказал:

— Пойду посмотрю около дома.

Надел кожаную на меху куртку Грая — она теплая и не сковывает движения. Тихонько открыл заднюю дверь дома и выскользнул в стылую темноту. Постоял, прижавшись к стене. Три яблоньки в нашем садике нервно подрагивали ветвями от колючего ветерка. Снег предательски поскрипывал под ногами. Стараясь производить меньше шума, прижимаясь к стене, двинулся направо. Если они заглядывают в окна, можно подобраться к ним с тыла, прикрываясь крылечком.

Завернул за угол, прокрался под окнами библиотеки. Бросил на снег перчатки и шагнул по ним, чтобы снег не так скрипел. Присел и выглянул. Те же двое, и снова в женских чулках на голове! Крылечко не дает им увидеть меня. Одни стоит «на стреме» — спиной к дому, рука