Я буду рядом - Кун-Суук Шин

В памяти всплывают лица как спасение. Смеющиеся лица, сияющие, словно звезды, любящие голоса, радостные улыбки, а порой чей-то мрачный взгляд… При очередном порыве ледяного океанского ветра я выкрикиваю одно за другим имена моих далеких любимых людей, словно произношу слова молитвы.

Юн!

Когда я около шести вечера прихожу на свой наблюдательный пост и расставляю оружие в бункере, остается еще немного времени до того, как солнце окончательно скроется за горизонтом и наступит темнота. В такие моменты я записываю некоторые свои мысли, и пишу письма к тебе, и делаю карандашные наброски океана и гор. Сидящий в отдалении на своем наблюдательном посту солдат с безучастным видом курит сигарету. И эти моменты, когда поблизости нет вышестоящих чинов и офицеров, принадлежат исключительно мне одному. И думаю, те моменты, когда меня окружают лишь волны и ветер, а я что-то пишу в своем блокноте, сейчас и есть счастливейшие моменты в моей жизни.

Несколько дней назад, на рассвете, как раз перед окончанием времени охраны, мы собрали солому, которой в зимнее время были выстланы полы в бункерах, и подожгли ее. На другой стороне песчаных дюн, где накатывал прибой, я увидел рыбаков и их жен, отправившихся на работу. Поначалу бесцветная солома никак не загоралась, но вскоре показались первые слабые язычки пламени, породившие слабое тепло и едкий дым. Я стоял в компании пятерых-шестерых солдат и долго смотрел на сияющий огонек. В какое-то мгновение пламя превратилось в серый пепел, и я почувствовал, как тяжелые камни в моей душе начали медленно разрушаться.

Сегодня я проснулся поздно и обнаружил на улице плотную пелену тумана и мелкий дождик. Я немного постоял снаружи, наслаждаясь ласковыми прикосновениями невесомых дождевых капель к моей коже. Но даже в полдень туман по-прежнему оставался таким плотным, что кромка воды едва просматривалась между соснами. Море и небо образовали безрадостную серую поверхность. Мне нечем было заняться, нечего читать, и весь день я провел в думах о тебе. Неужели всякий раз во время дождя я становлюсь сентиментальным, потому что так и застрял в юношеском переходном периоде, выражаясь словами психологов? Во время учебы в колледже, в дождливые дни, я бродил по центру города и не обращал внимания на сырость. В то время я посещал одно и то же кафе, где диджей в кабинке принимал музыкальные заказы. Я заходил в это кафе, промокший насквозь, и просил поставить какую-нибудь медленную, спокойную песню, вроде „Seems So Long Ago, Nancy“ Леонарда Коэна[16], или „Old Records Never Die“ Яна Хантера, или „Private Investigation“ Dire Straits. Теперь все это не более чем смутные воспоминания. В то время я часто слушал еще одну песню. Не помню имени певца, но песня называлась „Time In A Bottle“ („Время в бутылке“).

Юн, как бы мне хотелось спрятать время в бутылку и доставать его всякий раз, когда мне это будет необходимо.

Прошлой ночью я был в карауле на границе, когда вдруг неожиданно прикатил командир батальона на джипе. К счастью, я не спал и должным образом отдал ему честь. Он провел проверку, сказал мне несколько поощрительных слов и уже собрался усесться в свой джип, как вдруг обернулся и спросил: „Эй, капрал, у тебя есть девушка?“ В армии существует негласное правило: когда старший офицер или тот, кто служит дольше вас, спрашивает, есть ли у тебя девушка, ты должен ответить утвердительно, несмотря на настоящее положение дел. Я представил твое лицо и ответил: „Сэр, да, сэр! Есть, сэр!“ Тогда командир батальона спросил: „Полагаешь, ты можешь доверять ей, когда вы так далеко друг от друга?“ Я помедлил, а затем отчеканил: „Сэр, она будет ждать меня, сэр!“ Он некоторое время смотрел на меня, словно собираясь сказать что-то еще, но затем назвал меня тупым придурком и запрыгнул в джип. Я смотрел ему вслед, пока задние фары машины не скрылись в темноте, и думал о его словах. Зачем он задал мне глупый детский вопрос, а затем назвал тупым придурком? Возможно, эти слова просто случайно сорвались у него с языка, пока он пытался придумать какое-нибудь утешение? Но после нашего короткого разговора в темноте я убедился лишь в одном – кто я есть на самом деле. Я – тупой придурок.

Вчера один из парней, получивший наряд на кухонные работы, поймал рядом с нашей частью четырех змей. У одной из змей, которая называлась щитомордник, на хвосте было жало с желтым ядом. Говорили, что летом змеи заползали в бараки. Только представь себе такое. Поднимаешь одеяло, а оттуда выползает змея. Когда я утром вернулся с побережья, мне рассказали, что командир взвода и еще несколько старших чинов пожарили змей и съели их, запивая соджу[17]. Но меня нисколько не покоробило. В спецназе я делал вещи гораздо хуже. Если бы я рассказал тебе, на что готов человек, лишь бы выжить в горах, ты, возможно, не захотела бы меня больше видеть. Люди там едят змей, которые еще живы и корчатся от боли даже после того, как с них чулком сняли кожу и выпотрошили внутренности. Я так много повидал ужасного здесь, в армии.

Каждый раз я смотрел на океан сквозь очки ночного видения и ощущал себя ночным животным. Скользкий приклад винтовки. Брызги морских волн повсюду. Даже сейчас в своих снах я бесконечно марширую в колонне по учебному полигону, пока кто-нибудь не гаркнет: „Подъем!“ – и я просыпаюсь.

По сравнению с пустынным ночным берегом в свете дня пляж кажется мне прекрасным. Вчера вся наша казарма разделась до своих казенных трусов и беглым маршем направилась на берег, чтобы искупаться в океане. С непривычки вода показалась обжигающе ледяной, но мы кричали и резвились в волнах, как дети, и в конце концов согрелись. Мне пришло в голову, что, если дела и дальше так пойдут, я тоже могу стать простым человеком, соответствовать ярлыку солдата или человека, завербованного на военную службу, и в дальнейшем спокойно вернуться в обычное общество. Меня больше не терзает непонятное беспокойство, которое тревожило меня в самом начале. Я люблю цитировать избитую стихотворную строчку: „Если жизнь тебя обманет, ты не злись и не горюй!“ Но время от времени мне приходит в голову – меня обманывает не жизнь, а я вожу ее за нос.

Юн!

Погода сегодня пасмурная. Я на всякий случай прихватил с собой плащ, взял блокнот и отправился проверить линию прекращения огня. С пыхтением я забрался на крутой склон, мое лицо раскраснелось и вспотело от натуги. Я присел на край скалы и окинул взглядом мрачное море, в блокноте нарисовал одинокую крохотную лодку, качающуюся вдали на волнах. Казалось, она оставляет на воде четкий карандашный след. Мне понравился рисунок, и я отправляю его тебе».

После того как его перевели из войск специального назначения в береговой патруль, Дэн, похоже, коротал время за написанием этих писем. Я получила от него письмо с просьбой навестить его. Он так сильно изменился! Я долго смотрела на письмо человека, который когда-то хотел совсем отказаться от встреч и писем, а теперь просил приехать к нему. Я чувствовала – ему одиноко и трудно, и он очень устал.

«Юн!

Последнее время военные постоянно находятся в состоянии боевой готовности, поэтому нервы у всех на пределе. По меньшей мере один раз в день мы получаем приказы – усилить бдительность. Все, кто ниже рангом командира роты, волнуются из-за подготовки к обширной военной проверке, которая состоится в следующем месяце. Изначально наша рота должна была уйти с побережья и соединиться с основными силами, в то время как другая группа прийти нам на замену. Однако время идет, а приказа нет. И в результате мы лишились даже обычных выходных.

Юн!

Ты сможешь вырваться ко мне на следующей неделе? Поскольку мы должны сидеть на своих наблюдательных постах каждую ночь, нам не положены свидания. Но если ты сможешь приехать, я постараюсь на целый день увильнуть от своих обязанностей. Мне пришлось бы унижаться перед одним парнем, который моложе меня, но пробыл здесь немного дольше. Сейчас я согласен и на такое, если смогу увидеть твое лицо даже несколько секунд. За моей спиной высятся темные горы, а прямо передо мной морская вода блестит в лунном свете, словно чешуя. Я иду вперед с заряженной винтовкой, вглядываюсь в ночь и думаю о тебе».

Тот вечер, когда я отправилась повидать Дэна, отчетливо встает перед глазами, и я опускаю голову. Несколько дней подряд я спорила, ехать мне к нему или нет, из-за его письма. Поскольку он не желал представать передо мной с бритой наголо головой, он даже в увольнительную не приезжал. Чтобы добраться из города до военной базы Дэна, мне надо было сначала ехать на поезде, а затем добираться на двух разных междугородних автобусах. На последней остановке я встретила солдата из войск гражданской обороны, который направлялся на ночное дежурство в часть на побережье, где Дэн обычно стоял в дозоре. Он проводил меня до нужной части. Дэн бросился мне навстречу. На голове у него была каска, на плече болталась винтовка, а к поясу крепились ручные гранаты и штык.