Второе признание - Рекс Стаут

Желаю вам больше сил в вашей борьбе с империалистами, монополистами и поджигателями войны.

Ваш друг».

Я поднялся, передал текст Вулфу и вернулся за машинку, чтобы надписать конверт. В письме я не сделал ни одной ошибки, а на конверте взял и ошибся, вместо «коммунистической» вышло «коумнистической», пришлось взять другой. Это меня не огорчило, все-таки я был слегка взвинчен. Через минуту выяснится, какая фотография ляжет в конверт, если, конечно, мой хитроумный босс не выставит меня за дверь.

Не выставил, но ничего для себя нового я не открыл. Из ящика он, порывшись, достал фотографию и передал ее мне:

— Вот, вложи в конверт и отправь так, чтобы дошло сегодня.

Это был лучший из снимков партийного билета Уильяма Рейнолдса, номер 128-394. Я, испепеляя его взглядом, положил фотографию в конверт, запечатал его, наклеил марку и вышел из дома. Чтобы подышать свежим воздухом, я пошел на почту в сторону Таймс-сквер.

От Вулфа я в тот вечер уже ничего не ждал и оказался прав. Мы относительно рано легли спать. Раздеваясь, я все-таки пытался сложить части этой головоломки, но ничего не получалось. С основной уликой все было ясно, а что дальше? Мы снова будем сидеть и ждать? Как выяснится, что Уильям Рейнолдс вовсе не Уильям Рейнолдс, как, когда, почему и с чьей помощью? Забравшись под простыни, я выкинул эти мысли из головы: надо было как следует выспаться.

На следующий день, во вторник, все поначалу шло к тому, что мы собирались именно сидеть и ждать. Впрочем, умирать от скуки было некогда: то и дело трезвонил телефон. В утреннем выпуске «Газетт» напечатали третью статью, и редакция приставала с ножом к горлу, требуя продолжения. Вулф велел мне тянуть время. Лон два раза звонил до десяти утра, а потом один за другим выходили на связь остальные: управляющий редактор, исполнительный редактор, издатель — словом, все. Статья была нужна им позарез, и у меня даже мелькнула мысль написать ее самому и сбыть за пятнадцать тысяч долларов ко всеобщей радости и тут же все деньги прогулять.

Незадолго до обеда телефон зазвонил снова, я не сомневался, что это кто-то из них, и вместо своей традиционной формулы просто рыкнул:

— Н-да?

— Это контора Ниро Вулфа?

Голоса я этого раньше не слышал, он как-то неестественно повизгивал.

— Да. Говорит Арчи Гудвин.

— А мистер Вулф может подойти?

— Он сейчас занят. А кто это?

— Просто скажите ему: прямоугольник.

— Повторите, пожалуйста?

— П-р-я-м-о-у-г-о-л-ь-н-и-к. Прямоугольник. Передайте ему сразу же. Он ждет этого звонка.

Связь прервалась. Я повесил трубку и повернулся к Вулфу:

— Прямоугольник.

— Что?

— То, что он сказал, вернее, пропищал. Чтобы я передал вам: прямоугольник.

— Ага. — Вулф выпрямился, его взгляд стал совершенно ясным. — Позвони в национальную штаб-квартиру Компартии США, Алгонкин четыре-два-два-один-пять. Мне нужен мистер Харви или мистер Стивенс. Любой из них.

Я крутнулся в стуле и набрал номер. Через минуту в ухе у меня зажурчал приятный женский голос. Его приятность меня поразила, я даже слегка оробел — все-таки первый раз в жизни вел разговор с женщиной-коммунисткой — и поэтому сказал:

— Меня зовут Гудвин, товарищ. Можно мистера Харви? С ним хотел бы поговорить мистер Ниро Вулф.

— Как вы сказали? Ниро Вулф?

— Да. Детектив.

— Это фамилия мне знакома. Сейчас. Побудьте у трубки.

Я стал ждать. Ждать, пока телефонистка или секретарша соединит с боссом, — это для меня было делом привычным, я поудобнее устроился на стуле, но очень скоро в трубке раздался мужской голос и сообщил, что Харви слушает. Я сделал знак Вулфу, сам же трубку вешать не стал.

— Здравствуйте, сэр, — вежливо начал Вулф. — Я попал в трудное положение, и вы при желании можете меня из него вызволить. Будьте любезны, приезжайте сегодня в шесть часов вечера ко мне с кем-нибудь из ваших коллег. С мистером Стивенсом или, скажем, мистером Энрайтом, если они свободны.

— Почему вы считаете, что мы можем вызволить вас из трудного положения? — спросил Харви отнюдь не грубо. У него был глуховатый бас.

— Абсолютно в этом уверен. По крайней мере, я хотел бы получить у вас совет. Речь идет о человеке, которого вы знаете под именем Уильям Рейнолдс. Он замешан в деле, которое я веду, и надо принимать срочные меры. Поэтому я хотел бы повидаться с вами как можно быстрее. Времени у нас совсем мало.

— Почему вы решили, что мне известен человек по имени Уильям Рейнолдс?

— Не надо, мистер Харви. Я вам сообщу, что знаю, а уж потом вы решите, отрекаться от него или нет. Но по телефону говорить об этом подробно не следует.

— Не вешайте трубку.

На сей раз ждать пришлось дольше. Вулф терпеливо сидел с трубкой у телефона, я следовал его примеру. Через три или четыре минуты он начал хмуриться, потом стал постукивать пальцем по подлокотнику кресла; наконец снова раздался голос Харви.

— Если мы приедем, — спросил он, — кто у вас будет?

— Вы, конечно, и я. И еще мой помощник, мистер Гудвин.

— Больше никого?

— Нет, сэр.

— Хорошо. Мы приедем в шесть часов.

Я повесил трубку и спросил Вулфа:

— Мистер Джонс всегда так смешно попискивает? И что означает «прямоугольник»? Что письмо от друга получено? Или тут зашифрована еще и фамилия прочитавшего его комиссара?

Глава 21

Альберта Энрайта, которому я отстучал на машинке письмо, мне увидеть не довелось: мистер Харви привез с собой мистера Стивенса.

Раз или два я видел коммунистических боссов воочию, а на их фотографии в прессе насмотрелся вдоволь, поэтому не думал, что наши визитеры будут эдакими упырями с бородавками и вурдалаками с тремя подбородками, — но их внешность все равно меня удивила, особенно Стивенса. Это был худосочный и бледнолицый мужчина средних лет с редкими, зализанными волосами бурого цвета, которые не мешало бы подстричь еще неделю назад, на глазах — очки без оправы. Будь у меня дочь-старшеклассница, и окажись она вечером в незнакомом квартале, я бы хотел, чтобы дорогу она спросила именно у такого типа, как Стивенс. Харви я бы так доверять не стал, он был и помоложе, и сбит покрепче, во взгляде зеленовато-карих глаз чувствовался острый ум, да и черты лица были правильными, но на «Самого опасного человека месяца» он никак не тянул.

Они отказались от коктейлей и других напитков, не стали удобно располагаться в креслах. Своим глуховатым, но опять-таки не грубым басом Харви объявил, что без четверти семь у них другая встреча.

— Постараюсь как можно короче, — заверил их Вулф. Из ящика он достал фотографию и протянул им: — Взгляните, будьте так любезны.

Они поднялись, Харви взял фотографию, и они посмотрели на нее. Нет, Вулф явно надо мной издевался. Что я ему, мелкая тварь, слизняк? И когда Харви бросил фотографию на стол, я подошел и взглянул-таки на нее, а уж потом передал Вулфу. Когда-нибудь он у меня дорезвится. Но сбить меня с толку ему все-таки удалось. Харви и Стивенс снова сели, даже не переглянулись. Это меня поразило — надо же, как осторожничают! Впрочем, возможно, коммунисты, особенно из высших эшелонов, эту привычку приобретают рано, и она становится автоматической.

— Интересное лицо, правда? — любезным тоном спросил Вулф.

Стивенс не ответил, продолжая сидеть истуканом.

— Кому такой тип правится, — уклонился Харви. — Кто это?

— Так мы будем только тянуть время, — любезные нотки в голосе Вулфа слегка зафальшивили. — Если я и сомневался, что вы его знаете, эти сомнения начисто испарились: стоило мне назвать его имя, вы тотчас приехали. Ведь вы здесь не потому, что хотите посочувствовать моему трудному положению. Если вы отрицаете, что этот человек известен вам как Уильям Рейнолдс, значит, вы приехали сюда напрасно, и нам нет смысла продолжать.

— Давайте сделаем теоретическое допущение, — мягко предложил Стивенс. — Допустим, мы знаем этого человека как Рейнолдса Уильямса, что дальше?

Вулф одобрительно кивнул:

— Это другое дело. Тогда я вам все расскажу. Когда я недавно познакомился с этим человеком, звали его не Рейнолдс. Видимо, его другое имя вы тоже знаете, но для удобства будем называть его Рейнолдсом, раз в вашей среде он известен именно так. Я познакомился с ним примерно неделю назад и тогда не знал, что он коммунист; мне это стало известно только вчера.

— Каким образом? — резко бросил Харви.

Вулф покачал головой:

— Боюсь, этот вопрос останется без ответа. За долгие годы работы частным детективом у меня накопились обширные связи — в полиции, в прессе, да везде. Я скажу вам вот что: видимо, Рейнолдс совершил ошибку. Это лишь догадка, но, полагаю, верная: он испугался. Он решил, что ему угрожает смертельная опасность, — тут руку приложил я — и он совершил одну глупость. Он боялся, что его могут обвинить в убийстве, — но лишь если докажут, что он коммунист. И я, по его мнению, это знал. Дабы себя защитить, он придумал вот что: сделать вид, что, будучи коммунистом, он в действительности враг коммунизма и способствует его уничтожению. Повторяю, это только догадка. Но…