Краткая история тела. 24 часа из жизни тела: секс, еда, сон, работа - Дженнифер Акерман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы часто забываем имена, но редко – лица. Оглядите приглашенных на вечеринку, и вы отметите всех, кого знаете, буквально за доли секунды. Дар мгновенно узнавать знакомые лица в разной обстановке даже по прошествии немалого времени и независимо от угла, под которым мы видим лицо, и освещения – поразительная способность восприятия. Компьютеры обычно не справляются с такими заданиями. «Испытания автоматических систем распознавания лиц в режиме реальных ситуаций пока что не принесли удовлетворительных результатов», – пишет Паван Синха из Массачусетского технологического института[338]. В качестве примера он приводит испытание программы распознавания лиц, которая была создана для выявления возможных пособников террористов среди пассажиров. Доля успешных попыток составляет менее 50 %, а на каждые пять тысяч пассажиров приходится примерно 50 сигналов ложной тревоги.
Философ Людвиг Витгенштейн назвал лицо «душой тела», а Шекспир – «книгой, в которой человек может прочитать странные вещи». Им возражает Милан Кундера, считающий лицо всего лишь «случайным и неповторимым сочетанием черт», которое «не отражает ни характера, ни души, ни того, что мы называем „эго“»[339]. В любом случае, способность распознавать лица играет немалую роль в социальной коммуникации, она жизненно необходима. «Этот человек» становится «моим другом» или «моим мужем». У каждого из нас бывают кратковременные провалы в памяти, когда мы, глядя в упор, не узнаем человека, который приветствует нас как старого друга. Для большинства из нас это всего лишь досадные случайности. Но есть и такие, кто страдает от полной неспособности узнавать лица.
Подруга моей сестры Хизер Селлерс, профессор английского языка в Хоуп-колледж и чрезвычайно талантливая писательница, не может узнать или вспомнить лица друзей и даже членов семьи. При каждой новой встрече они кажутся ей незнакомцами. Хизер страдает тяжелой формой прозопагнозии, сложной и не до конца изученной болезни, которая нарушает способность мозга узнавать и запоминать черты человеческого лица. «Когда я смотрю на чье-то лицо, наверное, я вижу то же самое, что и ты, – сказала она мне. – Оно не смазано, не расплывается, никак не деформировано. Но что я о нем помню? Вот в чем разница».
Хизер считает, что ей и другим людям, страдающим прозопагнозией, сложно узнавать лица, потому что все они для нее одинаковы, как деревья – для человека, который не работает лесничим, или цыплята – для того, кто не ухаживает за птицей. Они не замечают и не удерживают в памяти деталей, с помощью которых можно дифференцировать увиденное. «Я не могу описать губы, нос, овал лица, лоб, подбородок, даже глаза, – говорит Хизер. – Когда я думаю о ком-то, кого хорошо знаю, например о твоей сестре, я вижу ее волосы и чувствую ее тепло, ее энергию. Я вижу, что на ней бежевая льняная блузка и золотые серьги. Я знаю, что у нее есть лицо, но ничего не могу о нем сказать».
Как и другие люди с прозопагнозией, Хизер использует альтернативные стратегии распознавания людей, не связанные с лицом, руководствуясь такими признаками, как походка, прическа, контуры тела, манеры и тембр голоса, но эти ориентиры часто подводят. «Зимой тяжелее, чем летом, – признается она. – Все люди закутаны, одежда меняет их походку и силуэт. Иногда вообще видно только лицо. В таких случаях я не узнаю даже ближайших друзей». Не удивительно, что перспектива обычного общения наполняет ее ужасом. «Самое страшное – это вечеринка, на которой будут десять хороших знакомых, – говорит она. – Я знаю, что не смогу их узнать. А значит, буду жутко нервничать. Мне придется напрячь все силы, чтобы как-то их идентифицировать, запомнить и справиться с волнением». Она старается избегать вечеринок, а если это ей не удается, берет с собой «суфлера» – человека, который будет шептать ей на ухо: «Это Джим, ректор. Слева подходит Джон С. с психологического. Дама в коричневом платье и браслетах – это Деде. А с нами сейчас разговаривает Линн».
Интересно, что до сорока лет Хизер не знала, что страдает прозопагнозией. (Не представляя, что это такое – узнавать лицо, ты не можешь понять, что лишена чего-то свойственного другим, пояснила она мне.) Затем Хизер наткнулась на описание этой болезни, когда изучала шизофрению, обдумывая образ героя своей книги. Прочитав описание симптомов, она поразилась тому, как точно переданы ее собственные ощущения, и записалась на обследование в клинике Гарварда. В 2005 году ей поставили диагноз. «Я вздохнула с облегчением, – говорит она, – потому что поняла причину многих своих неудач».
В некоторых случаях прозопагнозия возникает из-за повреждения веретенообразной извилины – участка коры головного мозга размером с ягоду голубики, расположенного в правом полушарии прямо за ухом[340]. Имиджинговые исследования показали, что в норме нервная деятельность этого участка мозга активизируется, когда человек видит лица[341]. Люди, у которых повреждена веретенообразная извилина, не могут ни узнать знакомые лица, ни запомнить новые. Однако большинство случаев заболевания остаются неразгаданными. Возможно, они связаны с генетическими нарушениями или проблемами в развитии, затрагивающими этот и другие участки мозга. Исследователи предполагают, что в той или иной степени неспособностью узнавать лица страдают 2 % людей.
«Я поняла, что распознавание лица – чрезвычайно сложный процесс, – поделилась со мной Хизер. – Он включает в себя не только „считывание“ особенностей лиц, но также обращение к памяти, восприятие, эмоциональную оценку. Для меня странно не то, что я не могу узнавать лица. Меня поражает, что вы это можете».
Ученые годами спорили о том, какой участок мозга отвечает за распознавание лиц и как именно он работает. Есть ли в нем специальные модули распознавания? В ходе недавнего эксперимента с обезьянами Дорис Цао из Бременского университета обнаружила, что 97 % клеток веретенообразной извилины реагирует только на лица. Это свидетельство того, что данный участок мозга может быть таким модулем[342].
Работают ли миллионы нейронов, задействованных в процессе распознавания, вместе, организуя миллионы бит информации о форме носа, размере глаз, симметрии губ в одно-единственное изображение? Или отдельные нейроны избирательно реагируют на конкретное лицо?
Вторую концепцию, которую называют «теорией бабушкиных нейронов», многие считали просто смешной: у нас что, есть специальная нервная клетка, опознающая бабушку? Другая – для Хилари Клинтон, третья – для Мика Джаггера? До 2005 года эта идея и в самом деле представлялась совершенно неправдоподобной. Однако группа ученых, включая Кристофа Коха и нейрохирурга Ицхака Фрида из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, доказала, что отдельные нейроны и в самом деле поразительно быстро
