Крестный отец (перевод М.Кан) - Марио Пьюзо

Он от души рассмеялся. Когда он был помоложе, он и впрямь прибегал к таким приемам, а в результате получал одну лишь фальшь: девица, старательно трепеща и обмирая, впивалась в него затуманенным от вожделенья взором, словно разыгрывая сцену обольщения перед воображаемой камерой. Теперь он ни за что бы не стал петь перед знакомой девушкой ― начать хотя бы с того, что он уж сколько месяцев не пел и не был уверен в том, как будет звучать его голос. А во-вторых, непосвященным невдомек, в какой мере качество звучания зависит у профессионального певца от помощи технических средств. Свою пластинку он бы, пожалуй, мог поставить, когда бы при звуках собственного молодого, полного страсти голоса не чувствовал той неловкости, какую стареющий мужчина, уже с брюшком и лысиной, испытывает, показывая фотографии, на которых он снят в полном расцвете юношеских сил.

― Да я не в голосе, ― сказал он. ― А слушать собственное пение мне, откровенно признаться, надоело.

Они пригубили свои рюмки.

― Я слышала, вы потрясающе сыграли в этом фильме, ― сказала она. ― А правду говорят, что за бесплатно?

― За символическую плату, скажем так.

Джонни встал, чтобы подлить ей коньяку, предложил ей сигарету с золотой монограммой и, чиркнув зажигалкой, дал огня. Шарон закурила, время от времени прикладываясь к рюмке; он снова сел к ней поближе. Себе он подлил куда более щедрой рукой ― из потребности взбодриться, разгорячиться, зарядиться. Традиционная для соблазнителя ситуация в его случае обычно складывалась наоборот. Подпоить требовалось не девушку, а себя. Девушка была, по большей части, и без того на все готова, сам он ― нет. Последние два года нанесли жестокий удар его мужскому «я», и Джонни искал исцеления таким нехитрым способом: проводил ночь с молоденькой, свежей девочкой, обедал с ней пару раз в ресторане, дарил дорогой подарок и по-хорошему, самым дружеским образом, чтоб, упаси боже, не обидеть, расставался с нею. Зато она потом могла рассказывать, как свела с ума знаменитого Джонни Фонтейна. Это нельзя было назвать любовью, однако и хулить не стоило, если девушка попадалась хорошенькая и вдобавок просто хорошая. Кого он не выносил, так это тертых, расчетливых, которые проделывали ему в угоду положенные телодвижения, а сами не могли дождаться минуты, когда раззвонят по всем знакомым, что дали хваленому Джонни Фонтейну, не преминув добавить, что знавали более доблестных любовников. И все же сильней всего за годы восхождения к славе его ошеломляли покладистые мужья, которые только что в глаза ему не говорили, что прощают своих неверных жен, поскольку даже самой добродетельной из женщин не возбраняется нарушить супружескую верность с такой звездой эстрады и экрана, как великий Джонни Фонтейн. Вот это действительно разило наповал.

Он обожал пластинки Эллы Фицджеральд. Обожал это добротное, бесхитростное пение, благородную чистоту фразировки. Единственное в жизни, в чем он по-настоящему разбирался и знал, что разбирается, наверное, как никто другой на свете. Сейчас, полулежа на кушетке, он ощутил в глотке, согретой благодатным жаром коньяка, позыв запеть, вторя не столько мелодии, льющейся с пластинки, сколько вот именно этой самой фразировке, манере исполнения, ― что, впрочем, было в присутствии посторонней немыслимо. Продолжая потягивать коньяк, он положил свободную руку на колено Шарон. Без утайки, с открытой чувственностью ребенка, который тянется к теплу, отвел шелковый подол ее платья, обнажив за краем прозрачной сетки золотистого чулка молочную белизну бедра, и как всегда ― сколько б их ни было за эти годы, подобных встреч, подобных минут, ― почувствовал при этом зрелище, как разливается по всему телу жидкий огонь. Чудо в который раз произошло ― что-то он станет делать, когда и этого лишится, как уже лишился голоса?..

Теперь Джонни был готов. Он поставил рюмку на длинный инкрустированный столик для коктейлей и повернулся всем телом к женщине. Движения его сейчас были очень уверенны, рассчитаны, но в то же время и нежны. В его ласках отсутствовала хотя бы тень непотребства, низменной похотливости. Он поцеловал ее в губы, ладонь его легла ей на грудь. Другая рука поглаживала теплое бедро с такою шелковистой на ощупь кожей. Ответный поцелуй был в меру искренним, но не страстным ― оно и к лучшему до нужного момента. С души воротит, когда партнерша внезапно воспламеняется, как будто у нее не тело, а некий секс-мотор, с пол-оборота приводимый в ритмическое движение волосатым заводным устройством.

Тогда Джонни прибегнул к способу, которым пользовался всякий раз как многократно испытанным и безотказным возбуждающим средством. Легонько, касанием предельно невесомым, едва-едва лишь ощутимым, он провел кончиком безымянного пальца вдоль углубления у нее между ногами. Бывало, что этот первоначальный шажок к финальному сближению оставался не замеченным тою, которой предназначался. Иную ― приводил в некоторое замешательство: было или почудилось? ― поскольку Джонни всегда сопровождал это прикосновение проникновенным поцелуем в губы. Иной раз девушка словно бы всасывала в себя его палец либо охватывала его встречным движением. Ну и, понятно, до того как он стал знаменит, он изредка нарывался на пощечину. Короче, вот в чем состоял его прием, и чаще всего он срабатывал исправно.

Реакция Шарон оказалась непредвиденной. Она спокойно приняла все это ― прикосновенье, поцелуй, ― а после сомкнула губы, тихонько отстранилась от него и снова взяла свою рюмку. Это был сдержанный, но недвусмысленный отказ. Что ж, и такое случалось. Хоть и нечасто, но случалось. Джонни тоже взял рюмку и закурил.

Она говорила что-то, очень приветливо, непринужденно:

― Это не потому, что вы неприятны мне, Джонни, вы оказались намного симпатичнее, чем я предполагала. И не потому, что я, как принято выражаться, «не из таких». Мне просто нужно, чтобы меня влекло к мужчине, без этого я не могу, вот и все.

Джонни Фонтейн посмотрел на нее с улыбкой. Она все еще нравилась ему.

― А ко мне, стало быть, не влечет.

Она немного смешалась.

― Ну понимаете, когда вы были в такой моде как певец и все прочее, я ведь была совсем маленькая. Мы с вами как бы чуточку разминулись, я ― уже новое поколение. Честно ― я не благонравная ханжа, не в том дело. Будь вы из тех кинозвезд, на чьих картинах я выросла, я скинула бы трусики в одну секунду.

Теперь она уже не так ему нравилась. Она была обаятельна, остра на язык ― она была неглупа. Не лезла из кожи вон, стараясь залучить его в постель, не домогалась его внимания, зная, что он со своими связями может способствовать ее продвижению в шоу-бизнесе. По-настоящему славный человечек. Но он не мог не распознать здесь и другого. Такого, с чем уже сталкивался не первый раз. Девушка шла на свидание, заранее решив ни под каким видом не допускать близости с ним, как бы он ни был ей по душе, ради того лишь, чтобы с полным правом твердить всем и каждому, а в первую очередь ― себе, что она отказалась от возможности переспать с самим Джонни Фонтейном. С годами он научился понимать и оттого не рассердился сейчас. Просто она уже не так ему сильно нравилась, а поначалу нравилась ― очень.

И так как теперь она ему стала меньше нравиться, он почувствовал себя свободнее, расслабился. Сидел, потягивая коньяк, любуясь видом океана. Она продолжала говорить:

― Надеюсь, вы не обиделись, Джонни. Наверно, я чересчур щепетильна, наверное, девушке в Голливуде положено отдаваться с той же легкостью, как поцеловаться на прощанье со своим молодым человеком. Я попросту еще не пообтесалась тут, должно быть.

Джонни с усмешкой потрепал ее по щечке. Его рука опустилась и скромно натянула подол платья на шелковые округлые коленки.

― А я и не обижаюсь, ― сказал он. ― Свидание на старомодный лад тоже имеет свою прелесть. ― Умолчав об истинных своих чувствах: облегчении, что он избавлен от надобности очередной раз утверждаться в качестве непревзойденного любовника, соответствовать в жизни богоподобному образу, в котором представал на экране. От надобности наблюдать, как его дама в ответ силится тоже вести себя так, словно бы он и впрямь соответствует этому образу, силится придать вполне обыденному, заурядному акту значимость бог весть какого события.

Они выпили еще, еще пару раз обменялись незначащими поцелуями, и она собралась уходить. Джонни из вежливости спросил:

― Так я как-нибудь звякну, сходим пообедаем?

Шарон, как видно, вознамерилась до конца держать марку честности и прямодушия.

― Я знаю, вам нет резона тратить время, а в итоге оставаться ни с чем, ― сказала она. ― Спасибо за чудесный вечер. Буду когда-нибудь рассказывать своим детям, что ужинала в домашней обстановке наедине с великим Джонни Фонтейном.