Жанна дАрк - Мария Потурцин

Эмон, как и д'Олон, не подозревал, что именно в эти недели в душе Жанны происходила совсем другая борьба. Как-то вечером, когда охранник посмотрел в окошечко, комната оказалась пуста, а Дева исчезла. Спотыкаясь, он сбежал вниз по лестнице и стал кричать на весь замок, люди зажгли факелы, а затем помчались в парк искать ее. От ужаса у всех тряслись поджилки. Оседлали лошадей, даже д'Олон стремился помочь в поисках. На каменном полу под башней он наткнулся на что-то мягкое и закричал, чтобы ему принесли факел. У его ног лежала Жанна, недвижно, как мертвая. "Эй! На помощь!" Он посмотрел вверх, над ним было окно той самой комнатки: должно быть, Жанна выпрыгнула оттуда.

Ее бережно отнесли на кровать. Она дышала, и казалось, что ни руки, ни ноги сломаны не были, но лишь спустя несколько часов Жанна пришла в себя.

- Где я? - растерянно спросила она.

- В Боревуаре. Вы хотели убить себя, Дева Жанна?

Она стонала от боли и долго не могла отвечать. Открыв глаза, она посмотрела на д'Олона так, что у того от сострадания замерло сердце.

- Нет, я вручила себя Господу и просто хотела уйти. Я не хочу продолжать жить, когда столько хороших людей перебито под Компьенем. Также я не хочу быть проданной англичанам, лучше пусть я умру.

Д'Олон удивился: разве она не предсказывала, что Компьень будет освобожден еще до дня святого Мартина?

- Это Вам Ваши советники повелели выпрыгнуть из окна?

Ее несчастное, опухшее лицо стало еще более отчаявшимся.

- Нет, святая Екатерина каждый день мне это запрещает. Она говорит, что Господь спасет Компьень. Я просила: если Господу будет угодно помочь Компьеню, то мне тоже хотелось бы там быть.

Никогда еще д'Олон не слышал, чтобы она говорила так бессильно и беспомощно.

На протяжении трех дней Жанна ничего не ела и не пила, но затем она сказала, что святая Екатерина ее утешила, и стала быстро поправляться. За четырнадцать дней до святого Мартина охранники рассказали ей, что французы освободили осажденный Компьень.

Современники Жанны считали этот прыжок из башни высотой шестьдесят футов кто делом рук дьявола, кто чудом Господним. В наши дни специалист ортопед сказал бы, что, если принять во внимание молодость Жанны, ее здоровье и телосложение средневековой крестьянки, то прыжок с двадцатиметровой высоты не обязательно должен был быть для нее опасным. Другие утверждают, что она не прыгнула, а привязала простыни к канату, которые разорвались, когда она лезла.

Произошло это в октябре. Жан Люксембургский жил в лагере Филиппа Бургундского, он участвовал во всех стычках с французами, вспыхивавших то тут, то там, но когда у него выдавалось свободное время, он приезжал в Боревуар и сам следил за своей пленницей. До сих пор не было вестей от Карла, все более угрожающими становились приказы из Руана. Два или три раза в лагере появился Кошон. Сумма, запрошенная им, была, в конце концов, снижена до восьми тысяч фунтов. Но оставалось обещание, которое Жан дал умирающей тете, оставались ее страшные слова о тридцати сребренниках.

Погожим ноябрьским днем он распахнул дверь в комнату Жанны.

- Жанна, я освобожу Вас, если только Вы пообещаете больше не участвовать в борьбе. Девушка стояла перед ним.

- Во имя Господа, Вы издеваетесь надо мной. Я знаю, что Вы не хотите и не можете освободить меня.

- А если бы я все же это сделал? Она посмотрела мимо него удивительно спокойными глазами.

- Я знаю, что англичане приговорят меня к смерти. Они думают, если я буду мертва, то им достанется Франция. Но даже если бы годонов было на сотню тысяч больше, они не смогли бы поработить Францию.

Жан Люксембургский не нашел ответа. Он ушел и, не отдавая отчета в своих действиях, поклонился ей, прежде чем закрыть дверь. Ему довелось увидеть ее после этого только один раз, в день, когда он едва не потерял рассудок.

В тот же самый месяц для французов, живших в английской Нормандии, был установлен особый налог: нужно было собрать десять тысяч турнезских фунтов, чтобы выкупить ведьму. Собрали восемь тысяч фунтов, две тысячи добавил Уорвик из английских средств. С этой суммой епископ Кошон приехал в лагерь герцога Бургундского.

К тому времени Жанну уже увезли из Боревуара. От Карла не приходило ни писем, ни вестей, что было не понятно ни тогда, ни сегодня. Ни в те месяцы, ни позднее он не предпринял ни одной попытки освободить девушку, которой был обязан всем. Карл действительно покрыл себя "несмываемым позором мерзкой неблагодарности", как писал ему старый воспитатель.

Жан Люксембургский не находил иного выхода из своего плачевного финансового положения кроме продажи девушки. Но он больше не хотел видеть Жанну и приказал отправить ее в Аррас, в бургундскую тюрьму. В ноябре он получил деньги. Лионнель де Уэмдонн, чей лучник взял девушку в плен, получил годовое жалованье в размере двухсот фунтов; нам известно также, что и богатому герцогу Бургундскому досталась затребованная им доля, - лишь лучнику пришлось довольствоваться "чаевыми". Как бы там ни было, продажа состоялась.

Через Кротуа, Э, Дьепп Жанну доставили в Руан накануне Рождества 1430 года.

Сто профессоров

Деньги за добычу были уплачены. Теперь речь шла о самой добыче. Для Англии девушка представляла государственный интерес, ибо в тот момент Жанна д'Арк олицетворяла Францию. Недостаточно было просто казнить ее тело, следовало еще уничтожить ее дух. Полномочиями осуществить это перед лицом Франции, перед лицом Англии, перед лицом всего христианского мира обладала только Церковь. Только она могла вынести законное решение в последней инстанции, кто от Бога, а кто - от дьявола. Если бы церковный суд объявил, что Жанна д'Арк сражалась, побеждала и привела к коронации французского дофина при помощи дьявола, то все было бы поставлено под удар: коронация Карла, освобожденная территория и вера народа. Суд мог бы подтвердить пошатнувшиеся притязания Англии на Францию в глазах всего христианского мира. Итак, Англия ожидала приговора суда. Но высшие церковные сановники Европы занимались в Базеле разрешением гораздо более важного вопроса о путанице с панами. Среди них были и такие видные богословы, которые отнюдь не желали склоняться перед диктатом герцога Бедфорда. И все же инквизиционный суд в Париже обладал церковными полномочиями по вынесению приговоров еретикам: служители этой инквизиции зависели от государственного могущества Англии, ведь Париж подчинялся английскому командованию. Это был один-единственный благоприятный момент, и Бедфорд понял, что его следует использовать как можно разумнее и быстрее.

Генрих VI известил в своем послании, которое, конечно, было написано его дядей: так называемую Деву следует передать церковному правосудию, а Пьер Кошон, епископ Бове, должен быть главным судьей на этом процессе. Бедфорд приказал войскам приблизиться к Парижу на случай, если вспыхнет восстание.

Начиналась неравная борьба между крестьянской девушкой, которая не отличала "а" от "б", и сотней ученейших профессоров первого университета мира; неравная борьба между мужчинами, живое мировоззрение которых окаменело, превратившись в неподвижный закон, и девушкой, своими собственными силами читавшей по Книге Господней; между людьми, которые, будучи воплощением земной мощи, действовали из страха перед земными властями, и существом, лишенным всяческой земной поддержки, но черпавшим силу из областей, не принадлежащих к этому миру. То, что здесь решалось, лишь на поверхности было борьбой Англии за ее господство во Франции; в действительности же речь шла о наступлении новой эпохи для христиан.

На последнюю из тринадцати святых ночей, опустившихся над Руаном, выпал девятнадцатый день рождения девушки Жанны.

Она сидела в башне герцогского замка, может быть, даже в специально изготовленной клетке из железных прутьев, где в первые недели ей можно было только стоять, с кандалами у шеи, на руках и ногах. Что касается подробностей ее страшного заключения, то разные источники значительно отличаются друг от друга в этом вопросе, ибо впоследствии хронисты не были склонны к раскрытию всей правды. Во всяком случае, день и ночь английские наемники подглядывали за ней, издевались, а по некоторым источникам - даже мучали ее. Разумеется, держать Жанну под мирской охраной было нарушением закона, ибо обвиняемому Церковью полагалась церковная охрана и к тому же одного пола с заключенным, но англичане этого не позволили. Жанна была не обыкновенной женщиной, а существом, пользовавшимся магическими силами, как бы то ни было, Катрин де Ла-Рошель - сама оказавшаяся в Париже и заподозренная в колдовстве - предупреждала, что в какую бы трудную ситуацию ни попала Жанна, дьявол поможет ей из нее выскользнуть. Уорвик оказался коварнее черта.

Всегда считалось неприличным для посетителей-мужчин в любое время дня лицезреть мучения жертвы-женщины, но Уорвик и его люди, даже Бедфорд и маленький король подали дурной пример и появлялись у нее в камере. Так же постыдно - хотя эта хитрость уже использовалась в деле с альбигойцами, - что наняли клирика, который представился другом Жанны и сообщал ей фальшивые новости из Домреми. Казалось, Жанна ему верила, поскольку он был священником, и исповедовалась ему. Но исповедь не выявила ничего, что для писца, спрятавшегося за дощатой стенкой, могло бы показаться важным. Это, однако, были лишь незначительные попытки, которые епископ Кошон считал целесообразными, чтобы сломить у пленницы волю к сопротивлению. Процесс должен был состояться по всей форме, и тем большим оказалось бы его воздействие.