Наследство для безумцев (СИ) - Малахова Валерия "Валерия_Малахова"

— Как память о невероятной удачливости отца во всех начинаниях, — мрачно поджала Джеххана губы. — Теперь я вижу, откуда у Хафесты взялась эта удачливость.

Сказительница печально вздохнула:

— И если бы дело было только в этом, госпожа! Не уверена, посмею ли я говорить…

— Да говори уже!

Далра резко подняла голову, словно человек, решившийся на невероятно смелый поступок. В глубине души ей было немного противно, но сказительница заглушила робкий голос совести. Случались в её жизни поступки и похуже.

— За сделки с демонами всегда нужно платить, госпожа. Всегда. Иначе не бывает.

Горько вздохнув и кривовато усмехнувшись, она закончила:

— Госпожа мучает и корит себя за… то, что случилось с её сыном. Не нужно. Здесь нет вашей вины. Совсем.

Эти слова попали точно в цель. Зрачки Джехханы дрогнули, губы сжались в тонкую линию. Далра видела, как в глазах жены Куддара полыхнула чистая, неистовая ярость, но сидела тихо и неподвижно, ведь этот гнев был направлен совсем не на неё.

Расчёт оказался верен. Впрочем, для понимания происходящего вовсе не требовалось быть великим мыслителем. Наверняка и Куддар упрекал жену за ущербного сына, и сама она не раз задавалась вопросом о том, почему боги так жестоко с ней поступили. Подобно другим недалёким людям, Джеххана готова была обвинить в своих бедах кого угодно — и Далра любезно предоставила ей эту возможность. Только и всего.

«Неплохо, — сказала себе Далра, наблюдая, как бешенство переполняет собеседницу и ищет хоть какой-нибудь выход. — Конечно, меня можно обвинить в том, что я играю с материнским горем — и это будет чистой правдой, но… всё равно неплохо».

Лицо сказительницы отображало лишь беспредельное сочувствие. Кое-как овладев собой, Джеххана прошипела:

— Вот, значит, как… Хафеста… проклинаю тебя, ты, мерзкий, отвратительный старик! Пусть в царстве Умбарта тебе не будет ни минуты покоя! Пускай адские гончие грызут твоё червивое тело! Проклинаю тебя, проклинаю!

Какое-то время Далра сидела молча, наблюдая, как беснуется собеседница, затем мягко вклинилась в бессвязный поток сетований и ругательств:

— Чувства госпожи так понятны и так естественны… Но на нас обращают внимание. Вряд ли эти чёрствые, бездушные люди сумеют понять глубину материнского горя.

Тяжело дыша, Джеххана резко кивнула и замолкла. Некоторое время она сидела, безжизненно глядя в никуда. Затем с усилием произнесла:

— Верно подмечено. Я… благодарна тебе за всё, что ты мне рассказала. За твою откровенность и… преданность интересам Амираны. Могу ли я быть уверена, что если отдам тебе эту дрянную вещь, то она не попадёт в руки моей дочери?

Далра сделала вид, будто содрогнулась.

— Амирана ничего не знает об этой вещи, госпожа, — ответила она. — Скажу честно: хоть я и размышляла о том, кого попросить об… услуге, но с Рани планировала поговорить в самую последнюю очередь, если ничто иное не сработает. Какие бы сплетни ни ходили по городу, я считаю, что Амирана хорошая девушка. Не желаю, чтобы она притрагивалась к чему-либо подобному.

— Рада, что наши мысли совпадают, — Джеххана всё ещё кусала губы, а костяшки стиснутых в кулаки пальцев оставались белыми, но видно было, как женщина усилием воли заставляет себя успокоиться. — И я рада, что наш разговор состоялся. Теперь я знаю, как обстоят дела, и знаю, что могу надеяться на твоё благоразумие. Что ты хочешь за эту… услугу? Для себя, я имею в виду. Счастье моей дочери мне очевидно.

— От вас, госпожа? Ничего. Мне дадут свободу — это больше, чем я смела надеяться ещё совсем недавно.

— Хорошо, — Джеххана кивнула и даже попыталась улыбнуться. Вышло не очень. — Хорошо, я помогу тебе. Я знаю, где лежит эта проклятая вещь, и принесу её тебе во время Праздника Луны. Ты же поможешь Амиране сбежать с этим северным, как там его.

— Тэрлем, госпожа…

— Неважно. Лишь бы он сделал мою дочь счастливой… далеко-далеко от этого чудовищного города.

— Так и будет, госпожа, — поклонилась Далра. — Так и будет.

— Да, — Джеххана говорила тихо, явно делая усилия для того, чтобы произнести то или иное слово. — Пусть будет так.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Обсуждение следующих шагов заняло совсем немного времени. Согласовав все скользкие вопросы предательства собственного мужа, супруга Куддара кивнула, встала из-за стола, бросив на деревянную столешницу пару серебряных дисков — один укатился вниз, но Джеххана не обратила на это ни малейшего внимания, проследовав к выходу. Хозяин заведения проводил её, беспрестанно кланяясь, но женщина не глядела на него, погрузившись в собственные невесёлые размышления.

Сказительница тоже поднялась — здесь ей больше нечего было делать. На губах её играла горькая улыбка, то и дело норовившая превратиться в гримасу отвращения. На языке горчило.

Когда-то (не так уж и давно) Аштаркам сказал: «Родная, я бесконечно люблю тебя, но как бы мне иногда хотелось, чтобы ты была меньше… собой». И сейчас Далра очень хорошо понимала, что бывший жрец имел в виду.

* * *

Спрашивается, кто может не любить праздники? Пышные одеяния, улыбки — как настоящие, так и притворные, — шорох платьев, негромкий гул приятных бесед, изысканные угощения, робкие ухаживания влюблённых юношей и нарочито нахмуренные брови отцов, за спиной у детей обсуждающих возможные помолвки…

Джамина терпеть всё это не могла. Она ненавидела подобные сборища так же сильно, как Имида их обожала. Разумеется, Джамина не пыталась что-либо объяснить сестре — зачем? Пускай порадуется. Тем более, сейчас. Кто знает, как скоро младшей сестричке предстоит горевать по утраченному отцу?

Подготовка к празднику началась с самого утра. Имиде не терпелось примерить новое платье, и Джамина позволила одеть и себя. Почему нет? Новый наряд тяжёл, к нему следует привыкнуть. Потом искусные рабыни наложили на щёки хозяек тонкий слой дорогих румян, начернили веки и ресницы, подкрасили губы. Затем пришла очередь целой армии парикмахеров. Тяжёлые косы девушек были расплетены, уложены в изысканные причёски, и лишь затем на них опустились невесомые, полупрозрачные покрывала, тщательно закреплённые изысканными заколками в форме экзотических цветов. Глядя в огромное бронзовое зеркало, Джамина не узнавала себя. Она походила сейчас на золотую статуэтку — очень дорогую, очень изящную, но совершенно неживую.

— Есть те, кто оживляет мертвецов, и те, кто превращает жизнь в застывший кусок металла, — пробормотала она. Имида повернулась к ней, хлопнула глазами недоумённо:

— Сестра, о чём ты? Мне… мне не нравятся твои слова.

Джамина встрепенулась:

— Прости, дорогая. Видимо, я слишком переволновалась: мысли разбегаются во все стороны. Ничего серьёзного я, конечно же, не имела в виду. А вот о твоей красоте я могу говорить очень долго и вполне серьёзно. Если ты не затмишь всех на этом празднике, значит, у нас город, переполненный слепцами.

Имида рассмеялась, польщённая, а Джамина вновь смогла углубиться в свои размышления. Те, кто делает живое мёртвым… В памяти сразу же всплыл Кайл Скорпион. Вот же негодный человечишка, нет ни дня, чтоб не напомнил о себе!

«Ты сама не можешь о нём забыть», — шепнула совесть, и Джамина скривилась. Рабыня, отвечавшая за вуаль, побледнела и упала на колени, но госпожа покачала головой и лениво дёрнула ладонью, отпуская прислугу. Затем, отвечая на вопросительный взгляд сестры, легонько фыркнула:

— Подумала о женихе.

Что самое неприятное, в этой фразе не было ни капли лжи. Имида пустилась в пространную успокаивающую речь, призывая наконец-то стать послушной дочерью, и Джамине оставалось лишь кивать и в нужных местах виновато улыбаться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ты скажешь дядюшке? — внезапно спросила сестра, и Джамине пришлось сделать усилие, чтобы вернуться в реальность.

— Скажу о чём?

Имида нахмурилась:

— О женихе, разумеется! О чём же ещё?

Да уж, сказала себе Джамина, говорить дядюшке о том, что его вскорости ожидает, пока лишнее.