Крыса в храме. Гиляровский и Елисеев - Андрей Добров

Громко топая ногами, я добежал до лестницы, спустился вниз со всевозможным шумом, а потом остановился и на цыпочках свернул за угол, вжавшись в стену. Револьвер я достал из кармана, но не стал взводить курок.

Скоро на лестнице послышались шаги – это спускался Теллер. Он быстро прошел мимо с саквояжем в руке, не заметив меня. Убедившись, что он ушел вперед, я как можно тише последовал за охранником. Теллер спешил. Он привел меня туда, где мы уже были с ним – в сигарный магазин. Теллер закрыл за собой дверь, но я приоткрыл ее чуть-чуть и через щелку стал наблюдать, как охранник быстро зажег спичкой маленький керосиновый фонарик, поставил на журнальный столик и направил луч в сторону массивной дубовой стойки. Бросив в кресло саквояж и засунув револьвер в карман, он уперся в стойку обеими руками. Ему было нелегко, но через минуту стойка с инкрустированным ларцом оказалась сдвинута к стене. Теллер наклонился, зацепил пальцами невидимое мне железное кольцо и открыл дверцу люка. Потом он вернулся за фонарем и посветил внутрь дыры в полу.

– Какого черта! – тихо сказал главный охранник. – Я думал, ты сбежал!

Я решил, что скрываться больше незачем. Распахнул дверь и вошел, крикнув:

– Федор Иванович, бросьте револьвер, все кончилось!

Теллер медленно повернулся ко мне. Я направил дуло «нагана» прямо ему в голову.

– Помните, Теллер, на войне я служил в пластунах. Обычно мы ходили добывать «языка», и нужно было действовать тихо, голыми руками, а то и ножом, если язык оказывался несговорчивым. Или часовой был слишком бдительным. Но, поверьте, я и стреляю не хуже. Бросайте револьвер!

Теллер выронил свой «наган», который с грохотом упал на паркет.

– Так. Теперь идите к креслу, – продолжил я. – Возьмите саквояж обеими руками и медленно шагайте ко мне. Не делайте никаких резких движений.

Теллер повиновался. Я посторонился, чтобы пропустить его в дверь, но вдруг из темноты выскочила темная фигура с криком:

– Владимир Алексеевич, вы тут?

На мгновение я отвлекся, но этого хватило Теллеру, чтобы зайцем метнуться в темноту коридора и сбить с ног кричавшего.

– Стой, Теллер! – завопил я. – Стой!

Но Федор Иванович, конечно же, меня не послушался.

Глава 13. Бегство

– Что, Коля, – сказал я, помогая подняться своему секретарю. – Упустили мы с тобой главного разбойника?

– Так это был он? – спросил Коля.

– Именно, что он.

– Так побежали догонять! – предложил Коля.

– Уже поздно, – ответил я. – Охранники, без сомнения, пропустили его на улицу, а там – поминай как звали. Ну и бог с ним, он мне пока не нужен. Главное, что ларчик мы открыли. Да, кстати, скажи мне, Коля, друг дорогой, зачем ты меня не послушал и устроил это представление в дверях конторы? Я же говорил тебе, просто покажись и тут же убегай.

– А разве плохо получилось? – спросил мальчик.

– Ужасно! Ведь Теллер мог тебя застрелить. Ты точно не ранен? Нигде не болит?

– Нет, – ответил Коля, – не ранен. Владимир Алексеевич, а что за ларчик?

– Помнишь, ты давеча спрашивал меня про басню Крылова? Вот он – ларчик Красильникова. – Я указал на темнеющей в полу люк. – Вот он, третий подземный ход, которого никогда не было. Который и не существует вовсе.

Я взял фонарь, оставленный Теллером, подошел к люку и посветил вниз. Там, в небольшом подвале, безо всякого выхода, лежал на полу связанный молодой человек, в грязной до черноты одежде, с распухшим лицом, изукрашенным багровыми кровоподтеками. Ногами он возил по земляному полу, будто хотел уползти в темный угол от луча фонаря. Вероятно, он все еще думал, что наверху стоит его мучитель.

– Боря, – позвал я ласковым голосом, – не бойся! Я – Владимир Гиляровский. Помнишь, я приходил к профессору Мураховскому, когда тот выгнал вас из своего дома? Я искал тебя, Боря, и наконец нашел, чтобы спасти. Сережа и Аня были у меня. Они беспокоятся, что с тобой случилось. Сейчас мы вытащим тебя оттуда, развяжем, накормим, напоим, и этот кошмар закончится. А ты расскажешь мне все. Хорошо?

Ответом мне было только испуганное мычание.

В темноте коридора снова послышались шаги и голос Елисеева:

– Владимир Алексеевич, вы где?

– Здесь, – ответил я громко. – В сигарном магазине, мы нашли тайник.

Елисеев вбежал в комнату, подошел быстрым шагом к отверстию в полу и заглянул вниз.

– Это и есть Красный Призрак? – спросил он.

– Нет, – ответил я. – Это жертва Теллера, судя по всему. Я еще не знаю подробностей, как он вовлек парня в свои преступления, но думаю, что Боря сам расскажет об этом.

Вспыхнул электрический свет. После темноты он показался мне таким ярким, что я невольно закрыл глаза рукой с револьвером.

– Это я приказал включить, – сказал Елисеев. – Где Теллер?

– Сбежал, – ответил я.

– Вместе с саквояжем?

– Да.

Я спустился по деревянной лесенке вниз, взвалил Борю себе на плечи и вынес его наверх. Мы с Елисеевым посадили несчастного в кресло и принялись распутывать веревки.

– У него кляп во рту, – подсказал Коля.

Я хлопнул себя по лбу и быстро вытащил изо рта юноши грязную окровавленную тряпку. Борис вцепился в мой пиджак трясущимися руками. Он что-то бормотал, но слов я не мог разобрать. Наконец Коля налил из графина воды в стакан и подал юноше. Тот судорожно выпил воду, несколько раз сглотнул и сказал более или менее членораздельно:

– Он хочет вас убить.

– Кто хочет? – спросил я.

– Этот человек, – ответил Борис. – Он заставил меня написать и про вас.

– Что написать? Записку? Ты можешь рассказать, что с тобой случилось?

Борис быстро закивал, но тут же закашлялся, и на глазах у него выступили крупные слезы, которые потекли широкими дорожками по грязному лицу. Он начал жадно хватать воздух, а потом согнулся и зарыдал. Я принялся успокаивать его и тормошить за плечо, но все было тщетно, Борис рыдал, поскуливая.

– Оставьте его, Гиляровский, – сказал Елисеев. – У парня истерика. Дайте ему немного прийти в себя.

– Хорошо, – сдался я. – Григорий Григорьевич, поблизости есть ваш экипаж. Возьмите, пожалуйста, Колю и Бориса и поезжайте ко мне домой. Коля поможет Борису вымыться и покормит. А я возьму своего извозчика и навещу одну даму.

– Нашли время! – недовольно сказал Елисеев.

– Я имею в виду жену Теллера. Вы можете дать мне его адрес?

– Не знаю, где он живет, – ответил миллионер. – Но возможно, это знают его подчиненные. Его бывшие подчиненные, – поправил он сам себя.

Действительно, один из охранников знал, где обитает Теллер, потому что отвозил ему какие-то бумаги из магазина. Я назвал адрес Ивану, и мы по ночной Тверской помчались в Замоскворечье. Пересекли Большой Каменный мост и свернули на Большую Ордынку. Здесь в старых трехэтажных домах я остановил Ивана и попросил его подождать. Пройдя через двор, я быстро нашел нужный мне подъезд, толкнул дверь и по темной лестнице поднялся на второй этаж. Звонка на двери не было, и я постучал. Подождав немного, я постучал сильнее, а потом толкнул дверь. Она была не заперта. Я прошел по длинному коридору мимо закрытых дверей до самой последней комнаты, в которой жил Теллер с женой. Там, в самом конце коридора, было сделано окно, чтобы естественный свет позволял экономить на освещении. Окошко выходило прямо на стену завода. Место, совершенно не подходящее для больной женщины, подумал я. Впрочем, таких несчастных в Москве были десятки тысяч.

Дверь комнаты Теллеров также была не заперта. Я вошел. В комнате горел свет. Настольная лампа в обычном зеленом абажуре освещала страшную картину разгрома. Кровать была разобрана, повсюду валялись вещи, вынутые из шкафа, стоявшего с распахнутыми дверцами. Но страшнее всего был опрокинутый посредине комнаты стул и свисавшие над ним тонкие белые ноги.

Опоздал. Женщина, приходившая ко мне, чтобы спасти своего мужа, висела со свернутой набок головой. Казалось, она смотрит на черный проем двери, в который вошел я и в котором недавно скрылся ее муж.

Я решил ничего не трогать, а вызвать полицию, разбудив дворника. Но тут мне на глаза попался конверт на столе, прямо под лампой. Я взял его. Он был запечатан. Разорвав конверт, я вытащил листок и прочел:

«Мой любимый Феденька! Когда ты будешь читать это письмо, меня уже не будет. Прими от меня последний привет, любимый мой муж. И поверь, я не сержусь на то, что ты рассказал про мою болезнь. Я уже давно приготовилась к концу. Просто мне было страшно оставлять тебя одного. Я знаю, как важно для тебя быть сильным и решительным. Как могла, я старалась помочь тебе. Не терзайся насчет меня, прости за то, что я тебе сказала. Постарайся устроиться на новом месте. И не думай обо мне, потому что меня уже нет. А если ты когда-нибудь вернешься из Германии домой, то не ищи моей могилы, но знай, что с небес я всегда буду смотреть на тебя с любовью и нежностью. Твоя Маша».

Я положил письмо обратно в конверт и сунул его во внутренний карман пиджака. Выйдя в коридор, я спустился по лестнице, сел в пролетку и приказал Ивану везти меня на Тверскую заставу, к Брестскому вокзалу. Мы ехали по ночным улицам Замоскворечья, я смотрел на темные окна домов, на тумбы, к которым извозчики привязывают своих лошадей, на деревья, на силуэты церквей… Я вспоминал Марию Сергеевну такой, какой увидел ее впервые – когда она пришла ко мне в Столешников переулок. А не мертвой, висящий в петле, в ночной рубашке, с растрепанными волосами и белыми тонкими ногами. Бедная женщина, думал я, несчастная Мария Сергеевна! Как надо было любить своего мужа, чтобы простить ему все – и бегство, и признание в том, что он скрывал от нее ее страшную болезнь, и вину за саму эту болезнь! Я подумал о другой Марии – о Марии Ивановне, своей жене, о том, что и она постоянно терпит все мои выходки, мою бурную жизнь, мои частые и долгие отлучки по работе, мой нрав, даже мою привычку нюхать табак.