Серебряная река - Шеннон А. Чакраборти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Беспокойство Прана нарастало.
— Всадники должны вернуться, — понял он, снова посмотрев на зерно. Такую же кормушку он увидел и в другом углу. — И, похоже, их будет немало.
Джахал расседлал лошадь, небрежно кинул седло на землю.
— Ну, если вернутся, то увидят, что у них гости. — Он кивнул на лошадь Прана. — Поспеши. В этом доме, похоже, тепло, а я проголодался.
Пран быстро расседлал своего коня, и они вернулись к дому. Снег уже доходил до колена.
Джахал постучал в толстую сосновую дверь.
— Королевская гвардия! — прокричал он на ломаном дивасти. — Открывайте.
Они подождали некоторое время, но ответа так и не дождались. Джахал выругался и снова застучал в дверь, на этот раз рукоятью зульфикара.
— Я буду не очень приятной для вас компанией, если вы не откроете дверь!
Дверь открылась мгновение спустя. Пран напрягся, но за дверью оказалась молодая женщина, кое-как в спешке облачившаяся в чадру цвета пепла с цветочным рисунком. Ее черные глаза — о господи, ему никогда не привыкнуть к этому полному отсутствию света — скользнули по их лицам, метнулись на зульфикар Джахала и широко раскрылись от испуга.
Но при этом она встала в дверях, не пуская их внутрь и закрывая концом чадры лицо.
— Чем могу вам помочь?
— Нам нужно переночевать.
Пран увидел, что ее темные глаза метнулись в сторону занесенного снегом леса. Она явно ждала кого-то.
— У нас нет места.
— Вот оно — знаменитое гостеприимство дэвов. — Джахал поднял свой зульфикар, позволив язычку пламени вспыхнуть на его медной поверхности. — Я предлагаю тебе впустить нас.
Женщина мгновенно отступила. Пран отвел глаза, смущенный поведением Джахала.
Челюсть у него отвисла, когда они пересекли порог. Пран предполагал, что они вышли на дом бедняка-мага или аскета огнепоклонника — потому что кто еще захочет жить в этой замерзшей пустыне? — а потому ожидал увидеть разве что каменный очаг и потрепанные ковры.
То, что он увидел, ни в коей мере не отвечало его ожиданиям. Внутри дома было тепло и светло. В вычурных канделябрах горели свечи, а в серебряных жаровнях — кедровые поленья. Огромный очаг, отделанный плиткой цветов заходящего солнца, завладел чуть не всей западной стеной, а противоположная стена была отдана полкам, целиком заставленным книгами. Перед полками стоял большой рабочий стол, а на нем домашняя утварь из витого стекла и необычные медные инструменты. Деревянная лестница вела на кровать-чердак, поднятую над полом, а еще большее число кроватей — не менее дюжины — были складными и сейчас стояли торчком, аккуратно прижимаясь к стене. В восточном углу тлел алтарь огня, наполняя комнату запахом благовоний.
В целом же дом внутри производил впечатление убежища какого-то сумасшедшего ученого или, может быть, алхимика, который надышался парами бесчисленных экспериментов. Ни один из этих вариантов не гасил его растущего беспокойства.
Джахала же, казалось, никакие перспективы не беспокоили.
— Нет места, говоришь? — с издевкой сказал он. — Да здесь может с удобством разместиться два десятка человек. — Он, ничуть не думая о грязи, прилипшей к его башмакам, обследовал дом, потрогал инструменты. — Когда возвращаются ваши люди?
Девушка опустила глаза, ее пальцы дрожали на чадре.
— Скоро, — ответила она, показывая на расстеленную на полу материю. — Я как раз готовила обед.
Пран посмотрел на материю на полу. На парчовой поверхности стояли несколько укрытых серебряных супниц. Между ними — небольшие чаши, наполненные нарезанной зеленью и кефиром, поджаренным луком и пестрым редисом. Пиршество.
Джахал скорчил гримасу:
— Я так проголодался, что готов отведать даже дэвской еды. — Он скинул башмаки, забрызгав грязью расстеленную материю.
Девушка открыла было рот, чтобы возразить:
— Это предназначено для…
Джахал положил ладонь на рукоять зульфикара, и девушка побледнела, подалась назад, пропуская его.
Пран аккуратно снял свои башмаки, хотя и сомневался, что его жест искупит грубость Джахала.
— Вина, — потребовал Джахал, сев. — У вас в таком доме наверняка есть вино. Только сначала подогрей.
Пран скинул свою обледеневшую накидку, повесил ее на спинку стула у огня, после чего присоединился к своему спутнику.
— Капитан… — начал он. — Она, кажется, сильно испугана. Может быть, нам стоит…
Джахал остановил его взмахом руки:
— Помолчи. Я прожил среди этих людей уже не одно десятилетие. Их нужно держать в страхе, быть уверенным, что ты держишь их под контролем. — Он взял изящную серебряную чашу и поднес ее к пляшущему огню. — Я что говорю — вот посмотри на эту штуку. Нужно быть сумасшедшим, чтобы, имея средства для покупки таких вещей, жить в этом снежном аду.
— Может быть, они иллюзионисты.
Джахал постучал костяшками пальцев по чаше:
— Мне она представляется вполне реальной. — Он уронил чашу, а потом поднял крышку с одной из серебряных супниц. В ней кипел густой суп: какая-то лиственная зелень с чечевицей, пахнущая сметаной и пряностями. — Что ж, неплохо для шайки вегетарианцев.
В животе у Прана урчало от пустоты, и он развернул теплый тканевый сверток, в котором оказался свежеиспеченный хлеб. С голодухи он, не раздумывая, вонзил в него зубы.
Девушка вернулась. Теперь она закрыла лицо чадрой, а потому без труда в двух руках принесла большой поднос, на котором стояли чайник и самовар с вином. Она поставила поднос и отступила на шаг.
Джахал ухватил ее запястье:
— Присоединяйся к нам.
Она попыталась вывернуть руку из его хватки, но Джахал был сильнее, он усадил ее рядом с собой.
— Что — боишься, твой баба не одобрит, что ты обедаешь с чужаками? — Не отпуская ее запястья, он потянулся к ее чадре другой рукой и, сбросив материю с головы, рассмеялся, когда она попыталась снова скрыть лицо. — Такая хорошенькая, а живешь бог знает в какой глуши.
Узел в животе Прана завязывался все туже.
— Капитан…
— Да помолчи ты. Мы просто развлекаемся. — Джахал отпустил девушку, но перед этим стянул с нее чадру и бросил в огонь. Он рассмеялся, когда материю охватило пламя. — Считай это актом поклонения. — Он кивнул на свою чашу. — Ну, давай же, дэва, вино само чашу не наполнит.
Девушка была готова заплакать, но подчинилась. Она наполнила их чаши, хотя руки у нее дрожали. Пран не знал, что и сказать. Джахал всегда вел себя отвратительно по отношению к дэвам, в чьих домах они появлялись, он глумился над их женщинами и оскорблял их веру. Но не так, как сегодня.
«Потому что мы никогда не оказывались наедине с женщиной-дэвой», — догадался он, поняв вдруг, что имел в виду Джахал, когда говорил о причинах его изгнания
