Мирянин - Алла Дымовская

– Может, пойдем посмотрим еще раз? Может, чего напутали? – нарочно отказывался я верить до конца, но и старался не переиграть роль.

– Нечего смотреть. Я там был и больше не пойду. И тебе не советую. Олеська в ванне совсем голая, – пояснил мне Ливадин, нахмурившись. – Наверное, до прихода доктора или полицейского туда лучше не входить.

– Может, Юрасика пойти разбудить? – на всякий случай предложил я.

– А что толку? – отмахнулся Тошка. – Да и будил уже. Спит, как каторжная колода. И пусть спит, меньше будет пыли.

Тут в дверь постучали. Не скромно и предупреждающе, как обычно сообщают о себе девушки горничного звания. Нет, это явно был решительный удар крепкого кулака, не просто извещающий хозяев о прибытии, а приказывающий им быстренько поднимать свою задницу и спешить открывать без промедления. Что Ливадин, не мешкая, исполнил. Через порог в номер ввалился помощник Салазар собственной персоной.

– Опять вы?! – то ли спросил, то ли возмутился Салазар в мой адрес.

– Опять я, – пришлось даже виновато развести руками.

Салазар явно и недовольно поморщился. В его глазах я был, в лучшем случае, если не слизняк гражданский, то кольчатый червь, раздражающий своим присутствием. Помощник Салазар, крепкий и коренастый детина, души не чаял в своем шефе, инспекторе ди Дуэро. А шеф возьми и приставь его, чуть ли не в подчинение, к самозванцу и иностранцу, ничтожеству, вообразившему себя сыщиком. Салазар и сам знал, что его место в полиции определено вперед и надолго – место бультерьера и силовика при отсутствии самостоятельного соображения, место безупречного исполнителя чужих приказов, очень важное место, но и очень узко обозначенное. А тут является заграничный профессор и только что не в обнимку ходит везде с его шефом, во все сует нос, да еще изволь его опекать, потому что он теперь новый любимчик у инспектора Дуэро. Несправедливость, гложущая сердце, и я даже сочувствовал Салазару.

Я наскоро поведал помощнику о случившемся со слов Тошки, не более того. Нарочно даже переспрашивал Ливадина и потом переводил.

– Кто первым обнаружил тело? – высокомерно поинтересовался Салазар, пытаясь выглядеть значительным больше, чем на самом деле. Ему явно впервые выпал шанс разматывать дело с самого начала, и он старательно вспоминал инструкции, чтобы после не влетело от шефа.

Я сказал, что Наташа, только ее сейчас нет, ушла в медпункт. А еще труп вроде видел Тошка, то есть сеньор Ливадин.

– Очень хорошо, – кивнул помощник Салазар. – Вы сейчас пойдете со мной. А вы, – тут он обратился ко мне строгим до неприличия тоном, – вы останетесь здесь. Дождетесь сеньору и отправите ко мне, на место происшествия. А сами из этого номера ни шагу.

Я даже рассмеялся про себя. Салазар до чертиков боялся, что я могу перехватить его заслуги, и потому не желал брать меня с собой в люкс Олеси. У него не то чтобы не мелькнуло даже тени подозрения в мою сторону, напротив, он явно ставил меня на одну доску с собой, то есть записал в сослуживцы-конкуренты и теперь, по его мнению, бессовестно пользовался властью, чтобы оттереть меня от дел.

– А может, я свидетель, – на всякий случай я решил не сдаваться без боя. – И, если мне не изменяет память, это вас приставили ко мне, а не наоборот.

– Я подчиняюсь только инспектору! Я на вас рапорт подам! – рявкнул Салазар, и тут только до него дошло, как он оговорился. (Интересно, какие последствия были бы от подобного рапорта? Меня что, разжаловали бы в рядовые народные дружинники?) – То есть я скажу шефу, и вам влетит, – угрюмо поправился Салазар.

– Ну и идите. Что я, утопленников не видел? Тоже еще удовольствие. А инспектору я и сам нажаловаться могу, – дал я сдачи помощнику и с равнодушным видом сел в кресло и даже взял в руки какое-то журнальное дамское издание. – Идите, идите, что же вы?

– И пойду, – несколько разочарованно ответил Салазар, видно, совсем ссориться со мной не входило в его намерения. – Скоро приедет инспектор, и, может, вы ему понадобитесь.

Я остался в номере Ливадиных в одиночестве. Наташа так и не пришла, наверное, ее перехватили в коридоре. Я подумал немного и решил, что за труды мне все же причитается. Снял трубку и заказал себе легкий завтрак: яичницу, булочки и кофе с бананом. А когда заказ доставили, стал все это есть. И, надо признаться, с аппетитом.

– А вы времени зря не теряете, Луиш, – раздался голос от двери, и я увидел Фиделя.

– Я голоден, как белая акула. Знаете, инспектор, как бывает, когда выпиваешь, но не перебираешь норму? На следующее утро у вас зверский, неумолимый аппетит. Хотите кофе, еще осталось на одну чашку? – предложил я Фиделю остатки со стола. Впрочем, уцелела одна небольшая булочка и крохотный кусочек масла.

– Давайте, – согласился инспектор и присел рядом на стуле. – А у вас крепкие нервы. Вы даже можете есть, когда невдалеке лежит труп, вам знакомый.

– Вы тоже можете есть, – равнодушно ответил я Фиделю. – И труп вам тоже знаком.

– Я – другое дело, – возразил Фидель, но и передумал свое возражение. – Хотя, наверное, так и должно быть. Как только человек воображает себя уголовным следователем или является им на самом деле, любой труп становится лишь орудием его производства. Немного цинично, но иначе можно лишиться здравого рассудка. Вот и с вами произошло то же самое.

– Может быть, – откликнулся я с набитым ртом, – может быть. Только у меня сейчас внутри другое чувство. Словно все мне надоело, как рис китайцу, и дайте мне хоть тысячу утопленников из моих знакомых, я с места не сдвинусь, пока не съем свой завтрак. Впрочем, трупа я не видел. Так что кушать могу спокойно.

– Не в том дело, видели или не видели. Я их столько перевидал, ого! Дело в отношении. Вам все безразлично, Луиш, оттого, что ничего не понятно. Естественное состояние для сыщика, чье расследование зашло в глухой тупик. А дай вам сейчас понюхать след, так вы бы взвились с места, как хорошая гончая, и плюнули бы на ваш кофе и булки с маслом. А вы думаете: плюс один труп, ну и что? С предыдущими ничего еще не ясно. Между прочим, правильно думаете.

– В каком смысле? – не очень понял я. Беседовать с Фиделем чем дальше, тем мне было забавней. Он совершенно не понимал про мою нынешнюю игру. Но в то же время много чего понимал про меня самого.

– В том смысле, что вам еще не осточертело вбивать в дремучие младые головы студентов вашу богоспасаемую латынь? Оставайтесь с нами на острове, здесь солнце и океан и, как видите, случаются происшествия, хотя среди туристов это редкость. Зато местные ребята скучать не дадут. Такие попадаются порой головорезы. Будете у нас консультантом. Золотых гор не обещаю, зато работа для вас интересная. А латынь можете преподавать в школе при соборе, святые отцы только спасибо скажут. Ну как?

Я действительно немного подумал. Предложение выглядело заманчивым. С одной стороны, я был здесь нужен конкретному человеку, а это совсем не то что на моей кафедре в университете, где на одно лекторское место пять жаждущих ртов, и все время ощущаешь себя, будто выпрашиваешь милость у начальства. Я был единственным стоящим латинистом на всем факультете, и все же ни один человек ни разу не сказал мне, что я нужен и на своем месте. Но было ли место, которое предлагал мне Фидель, действительно моим? Нет, не хотел я ни острова, ни апельсинов, ни мадеры, ни океана. И я честно признался:

– У меня Наташа. И я должен быть рядом. Просто должен и все, – коротко и ясно сказал.

– Сочувствую, – согласился Фидель. Умный мужик, он все об этом понял, только сочувствовал мне напрасно. – Ваш приятель, сеньор, с которым вы ночью засиделись за бутылкой, что с ним стряслось?

Вот так, шутки в сторону, для Фиделя работа всегда работа. И ввязываясь в историю с Юрасиком в качестве его ангела-хранителя, я знал, на что шел. Пришлось изложить версию о московских неприятностях и женском вероломстве.

– И вы ничего не слышали? Хотя, что я спрашиваю? Вас слышали, это да. Но все же, ничего не показалось подозрительным?

– Если вы о душераздирающих криках в ночи, то извините. Не было криков. А насчет шума, так мы сами галдели, как стая ворон. Сеньору очень нужно было выговориться. Я не слишком желал составлять ему компанию, если вы понимаете. Но как пошло, так мы и не останавливались. Только, раз уж человек решил топиться, чего же ему кричать? – задал я резонный вопрос инспектору.

– Это, если он сам решил. А если за него решил кто-то другой? – тихо спросил Фидель.

– Неужто опять убийство? – досадливо грохнул я чашкой о блюдце.

– Пока не знаю. Явных следов нет. Но я не понимаю, какие мотивы могли быть у этой сеньориты? Если раскаяние в грехах, то в каких именно? А если от любви к покойнику, то ведь не было никакой особенной любви?

– Не было, – согласился я с Фиделем. – Разве что, сеньорита и есть главный подозреваемый, – выдал я на всякий случай безумную версию Талдыкина. – Только вряд ли. Сами понимаете.