Смерть в пятой позиции - Гор Видал

«Глоуб» предложила собственную версию — об этом постарался наш дорогой Элмер Буш. Его статья красовалась на первой странице — этакое эксклюзивное интервью с очевидцем.

«Разве я мог подумать, беседуя с прелестной Магдой, что несколько мгновений спустя она будет одиноко лежать внизу, на мостовой, с переломанными костями? Должно быть, она уже знала, какая ей уготована судьба. В ее поведении было что-то потустороннее, какая-то отстраненность и безмятежность. Думаю, она собиралась присоединиться в лучшем мире к своему другу Майлсу Саттону, отцу ее нерожденного ребенка. В тот момент, когда мы разговаривали в переполненном репетиционном зале, убийца наблюдал за нами и готовил свое злодеяние. Знала ли она его (или ее)? Да. У меня есть основания считать, что знала».

— Больше ничего слышать не хочу, — заявил мистер Уошберн, осушая третий стакан бренди.

— Везде одно и то же, — буркнул я, бросая газету на пол, где она присоединилась к изрядной куче, выросшей возле моего кресла.

Мы сидели в кабинете патрона. Одна из машинисток принесла нам сандвичей, газетчики наконец-то оставили нас в покое. Мы не отвечали на звонки и не читали почту.

— Интересно, сможем ли мы отправиться в турне по Южной Америке? На той неделе нужно было отправляться… Во всяком случае, не позже двух недель. Сначала Гватемала, потом Панама, Богота, Рио, Буэнос-Айрес…

Казалось, перечисление далеких городов успокаивает патрона, крутившего в руках пустой стакан из-под бренди. Глаза его налились кровью, взгляд стал отсутствующим.

— Боюсь, полиция не разрешит нам ехать, — осторожно заметил я.

Он с видимым усилием взял себя в руки.

— Вы оставайтесь здесь, — сказал он так, словно я не торчал тут с самого утра. — Я еду в мэрию. Если понадоблюсь, потом я буду в студии.

— Репетиции продолжаются?

— Да. Глисон очень порядочно повел себя в этом отношении. Он сам обосновался в одной из классных комнат… в той, где… — он запнулся. — Думаю, он хочет быть поблизости от места происшествия.

— Попытайтесь их остановить, — сказал я, когда мистер Уошберн надевал свою панаму, поместив ее так, чтобы вмятина была точно посередине головы, а поля строго параллельны полу.

— Кого остановить?

— Полицию… Думаю, они собираются произвести арест.

— Что заставляет вас так думать?

— Прежде всего, то, что я прочел в газетах. Они просто требуют ареста. А во-вторых, потому что полиция следит за Джейн.

— Я был уверен, что она вне подозрений…

— Они просто не знают, кого выбрать, мистер Уошберн, ее или Игланову.

Он вздрогнул.

— Не говорите глупостей! Даже не думайте об этом.

— Мне самому бы очень хотелось не думать, но обозреватели такими обязательствами не связаны. Они сделали все от них зависящее, разве что не назвали имен. «Ревнивая балерина…» — вот их позиция, а это может означать только одну из двух.

— Давайте подождем, пока мы подойдем к мосту, — сказал мистер Уошберн с видом человека, готового упасть в реку. И удалился.

Но я не мог ждать. На самом деле я не слишком беспокоился за Джейн. Ее невиновность была очевидна, и если даже ее обвинят, то ничего доказать не смогут. В этом я был уверен. Но даже если справедливость восторжествует, на ней на всю жизнь останется пятно, и всегда будут вспоминать, что ее обвиняли в убийстве. На этот счет я мог припомнить историю с одной знаменитой звездой музыкальной комедии еще в тридцатые годы.

Несколько минут я посидел за столом мистера Уошберна, причем еще никогда в жизни не был так обеспокоен. Лениво взяв огрызок карандаша, я начал выписывать имена: Игланова, Уилбур, Алеша, Уошберн, Луи… потом остановился и в самом низу приписал имя Джейн. Затем осторожно и почти машинально обвел ее имя кружочком. Это было похоже на стену, ее защищающую.

Я был уверен, что один из шестерых несет ответственность за все убийства. Но кто?

Должен признаться, если бы решающее слово было за мной, убийца вполне мог остаться на свободе. Саттоны и Магда для меня ничего не значили; если они кому-то не нравились или кто-то боялся их настолько, что готов был убить, это не мое дело. Конечно, это бессердечный взгляд на вещи, но помните: подозреваемые мне были симпатичны, по крайней мере большая их часть, и я никому не желал вреда…

Я не крестоносец и не реформатор и не питаю особой страсти к торжеству справедливости… По крайней мере, не таким безумным способом, каким она реализуется в нашем мире. Официальные убийства, частные убийства… Какая разница? В общем не такая уж большая, если только не замешаны вы сами или тот, кто вам дорог.

Чем больше я об этом думал, тем больше злился.

С самым суровым видом я написал вверху страницы «Зачем?», подумал и следом написал «Как?».

Даже одна попытка ввести какую-то методику принесла пользу. По крайней мере все было передо мной… как кроссворд или ребус. Если бы только удалось заполнить пустые места под каждым заголовком, я смог бы все понять, не выходя из-за стола. Как видите, я обладал той счастливой верой в логику, которую может дать только либеральное воспитание.

Игланова…

Зачем? Ну, не хотела уходить на пенсию. Знала, что мистер Уошберн не сможет найти другую приму, которая обеспечила бы кассовые сборы в течение по меньшей мере года… если не считать Эллу Саттон. Мотив — вполне достаточный для столь решительной натуры, как Игланова.

Что же касается Майлса и Магды, я был убежден, что их смерть была связана со смертью Эллы, что их убили потому, что они знали, кто убийца… Это позволяло успешно заполнить графу «Зачем?», относящуюся к их смерти.

Значит, важнее всего первое убийство. Кто хотел убить Эллу Саттон, у кого был самый сильный из известных мотивов? Ответ только один: Игланова. Когда она могла осуществить эти убийства?

Ну, она находилась в театре почти непрерывно с начала генеральной репетиции и до окончания спектакля. Она могла в любое время перерезать трос. А Майлс? Она была на приеме Альмы Эддердейл и могла в любое время с него уйти, добраться до квартиры Майлса и подняться туда по пожарной лестнице, оставшись незамеченной полицией.

Правда, даже убедившись, что она вполне могла попасть в квартиру Майлса, я продолжал испытывать некоторую неудовлетворенность: это не соответствовало ее характеру. Игланова могла в припадке ярости уничтожить соперницу, но трудно было представить великую балерину, карабкающуюся среди ночи по пожарной лестнице. Конечно, все возможно…

Что же касается Магды… ну, вытолкнуть ее из окна мог любой из шести подозреваемых. Когда на репетиции объявили перерыв, воцарилась такая сумятица, что кто угодно мог пройти