Среди красных вождей том 1 - (Исецкий) Соломон

note 198Уличенный в злостной клевете, Певзнер, путаясь и сбиваясь и потея, припертый к стене, как свидете­лями обвиняемой, так в конечном счете (благодаря установленным мною очным ставкам) и своими собственными, должен был признаться в облыжном доносе.

Мы, т. е., суд, удалились в совещательную комна­ту. За нами хотел пройти туда и Зленченко.

— Вы что, товарищ Зленченко? — сурово остановил я его.

— Я… я хотел только поговорить с вами, това­рищ, прежде чем вы вынесете то или иное решение…

— Виноват, товарищ, Зленченко, — резко оборвал я его. — Вы могли говорить во время разбиратель­ства. А теперь я не могу допустить никаких бесед с членами суда и прошу вас уйти…

— Что за бюрократизм, — сказал он и вышел.

Мы совещались не более четверти часа и вынесли мотивированный приговор, в котором признали Певзнера виновным в умышленной злостной клевете, с постановлением довести о его поступке до сведения партии через нашу ячейку… Тем не менее, как видно из газет, этот товарищ Певзнер (если это тот самый) и сейчас стоит на ответственных постах в советской России.

Комментарии здесь, конечно, излишни…

Вообще в "Метрополе" не было покоя: разные дела, партийные и непартийные, очереди при получении убогого пайка… Да, эти очереди… Сколько сил и времени отнимали они! Дело в том, что живущим в "Метрополе" выдавали пайки. В это понятие входило: хлеб (по разрядам), сахар, белая мука (только note 199коммунистам), селедки, сушеные фрукты, монпансье…. Таковы главнейшие продукты, входившие в понятие пайка. Но названия ничего, в сущности не говорят. Надо отме­тить, что "Метрополь" был в "сферах", не знаю уж, почему, не в фаворе, и потому пайки там были слабы, значительно хуже, чем, например, в "Первом дом советов" (бывшая гостиница "Националь"), где и пайки были обильные и разнообразные и обеды гораздо лучше и вообще все условия жизни были боле культурны. Но самые жирные куски выдавались в Кремль, где все и стремились поселиться всякими правдами и неправдами…

Но возвращаюсь к "Метрополю". Все эти пайки выда­вались крайне нерегулярно. Например, хлеб. Каждому полагалось, в соответствии с разрядом, определенное количество хлеба в день (от четверти фунта до фун­та), правда, плохого ржаного хлеба, недопеченного и со всякими примесями, как солома, щепки, песок и т. п. Но часто проходили дни и недели, а хлеба не выдавали. И в таких случаях все спрашивали друг друга: "Не знаете ли, будут сегодня выдавать хлеб?"

Все волно­вались, голодали и, наконец, обращались к "спекулянтам" на Сухаревку, в Охотный ряд и пр. Еще реже выдавался сахар, который частенько заменялся мон­пансье… И, само собою, при известии, что выдают хлеб, сахар, крупу и пр., все торопились скоре стать в оче­редь… Ссоры, дрязги, взаимная ругань… Такие же очереди образовывались у кубов с горячей водой, тоже сопровождавшиеся теми же сценами…

Имелась в "Метрополе" и столовая. Но в ней давалось нечто совсем неудобо­варимое, какие то супы в виде дурно пахнущей мутной болтушки, вареная чечевица, котлеты из картофельной шелухи… и это все неряшливо приготовленное и почти несъедобное… Правда, помимо пайков, выдаваемых в note 200"Метрополе", разные товарищи получали еще и пайки по местам своих служб. Наилучшие пайки выдавались (Кремль, был, конечно, вне конкурса) в том комиссариате, который ведал государственным продовольствием, т. е., в Наркомпроде, служащие которого поль­зовались вообще исключительными условиями, как в отношении провизии, так и одежды и обуви… Ясно, что это неравенство порождало зависть и обиды…

И Сухаревка и Охотный ряд считались средоточием спекулянтов. "Де - юре" торговля там была за­прещена. Но тем не менее рынки эти существовали у всех на виду. Правда, там вечно устраивались облавы милицией и чекистами. Но все как то освоились с этим обычным явлением, приспособились к нему, поспешно убегая (были даже особые часовые, предупреждавшие о приближении обхода) при появлении облавы и вновь воз­вращаясь после того, как "охотники", забрав то или иное количество жертв, удалялись… Но жизнь сильнее всяких регламентаций и все, и партийные коммунисты и «буржуи» покупали на этих рынках, часто не имея денег, тут же продавая разные вещи…

В "Метрополе" существовала и прислуга, которая сперва еще кое - как исполняла свои обязанности. Но вскоре «великий» Зленченко, которому не давали покоя "лавры Мильтиады", издал от имени бюро ячейки осо­бую "декларацию" освобождения прислуги от исполнения "унижающих человеческое достоинство" обязанностей. Таковыми считалась уборка умывальников и проч. по­суды. И в скором времени наша прислуга, расшири­тельно толкуя эту "декларацию", совсем перестала уби­рать комнаты и при некультурности их обитателей всю­ду воцарилась грязь и страшная вонь…

note 201Не могу не привести разговора, который у меня был со стариком - полотером, оставшимся верным старым «буржуазным» привычкам. Он в положен­ное время аккуратно приходил (полы из экономии не натирались) производить генеральную чистку, хотя отно­сясь презрительно к массе новых аборигенов некогда блестящего "Метрополя", он к ним не заходил, и те окончательно гибли — да простит мне читатель это выражение — в собственном навозе. Ко мне старик относился с приязнью. И вот, как то, убирая у меня, (я жил тогда в помещении Красина, уехавшего в Лондон), он по обыкновенно разговорился со мной.

— А что, Егорий Александрович, дозвольте спро­сить, вы из каких будете? не из дворян?

— Да, Михаил Иванович, из дворян….

— Так - с… ну, а Леонид Борисович, он тоже из благородных?

— Он сын исправника…

— А, ну, значить, тоже из господ — оно и видно, по поведению видно, не то что вся эта шантрапа "товари­щи", — с каким - то омерзением махнул рукой ста­рик. — Э-х, Егорий Александрович, конечно, слов нет… слобода всем нужна, что и говорить, но только ее понимать надо, слободу - то, что она есть… Вон те­перь все кричат "долой буржуев!". Нет, ты стой - по­годи, брат, пускай «буржуй», но ты посмотри в корень, какой он такой человек есть, буржуй - то, али капиталист?… Вот что… Гляди, он и образован и поведением бьет тебя, — вежливость и все такое, прямо сделайте ваше одолжение, все по хорошему. А нынче то что… Ладно, прежнего буржуя убрали, загнали в свинячий угол. Ладно, ну, а что же сами то товарищи? Кто они?…

note 202Он остановился со щеткой в руках и, выразительно хитро подмигивая мне глазом, на мгновение замолчал, как бы ожидая от меня ответа.

— А я вот прямо, как перед истинным Богом скажу тебе, Егорий Александрович, буржуя то они упразднили, а сами на его место… Верно тебе говорю, Егорий Александрович, теперь они буржуи… Только где им?… Ты посмотри на него, братец ты мой, что ты… нешто можно его сверстать с прежним то буржуем!… Да нипочем, — тот то был и аккуратный и образован­ный, знал и понимал, что и к чему, одним словом, был настояний господин… Ну, конечно, что говорить, соблюдал свой антирес, слов нет… А нонишний - то, "товарищ - буржуй" - то, что он есть?… Да, ты, па­рень, глядь - погляди на него'… в самый пуп, в самое нутро его погляди!… Да ведь от него на три версты нуж…ком разит, не продохнешь, не отплюешься, не отчихаешься… Ну, а насчет своего антиресу, так ведь он, брат, прежнему то сто очков вперед даст!… Руки загребущи, глаза завидущи и… прямо за глотку хватает и рвет, зубами рвет!!. И чавкает, тьфу ты мерзость какая!… А сам то, орет "пролетарии всех стран…!", да "долой буржуев!"… и грабит, и копит, и ты, знай, не замай его, потому его сила…

— Это я вам, Егорий Александрович, от всей ду­ши говорю, и не боюсь я их, в глаза им это говорю — сердятся, а мне что… плевать мне на них, пусть знают, как я их считаю, вот тебе и весь сказ… Вчера вот один из них, как я его старым делом стал вычи­тывать, и говорит мне: "смотри, мол, старик, за эти вот самые слова тебя и в Чеку можно представить, по­тому, как ты есть контр-революционер!»… Ах, ты note 203поди ты, Бог твою бабушку любил!… Обложил я его что ни есть последними словами: отстань, мол, слякоть, рвань поросячья… иди доноси!..

На эту тему старик часто и долго беседовал со мной. И надо отметить, что в таком же духе по всей Москве шли почти нескрываемые разговоры, из которых была ясна та жгучая, но, как я выше отметил, бессильная ненависть к новым порядкам, новым правителям… Я не буду приводить их, не буду в особен­ности, в виду того, что читатель, интересующийся тем средостением, которое создали из России большевики и отношением к ним населения, может в подробностях познакомиться с ними по книге Жозефа Дуйэ, полной ужасающих, душу возмущающих описаний тех мук и страданий, которые выпали на долю русской демократии — крестьян, рабочих и интеллигенции. (Joseph Douillet: «Moscou sans voiles», Автор этой книги был бельгийским консулом в Poccии. В советские времена он был уполномоченным верховного комиссара Фритьофа Нансена. Описывая разные жестокости, которых часто он был свидетелем или которые были ему известны по его официальному положению, он документально их обосновывает, часто с указанием не только имен, но и адресов пострадавших. — Автор.)