Верный садовник - Джон Карре

– На рашпере?

– В тесте.

– Лендсбюри в форме?

– Самой боевой.

– Сказала тебе, что она – бисквит «мадера»?

– Боюсь, что да.

– Ей хочется, чтобы о ней так думали. Говорила с тобой о будущем?

– У меня травма, и я в бессрочном отпуске по болезни.

– Креветки пойдут?

– Думаю, я предпочту авокадо, спасибо, – ответил Джастин, наблюдая, как Пеллегрин ставит две галочки напротив «коктейля» из креветок.

– Довожу до твоего сведения, что формально в наши дни Форин-оффис не одобряет спиртного за ленчем, – тут Пеллегрин удивил Джастина широкой улыбкой. А потом второй, на случай, если Джастин не понял, о чем говорила первая. И Джастин вспомнил, что улыбки Пеллегрина всегда одинаковые, по раскрытию губ, продолжительности, теплоте. – Однако тебе пришлось многое пережить, а мой долг – хоть немного отвлечь тебя от тяжелых воспоминаний. Тут вполне пристойное мерсо. Не возражаешь? – Его серебряный карандашик без ошибки нашел нужный квадратик. – С тебя, между прочим, сняты все подозрения. Ты чист. Поздравляю, – Пеллегрин вырвал листок из блокнота и придавил солонкой, чтобы его не унесло ветром.

– Какие подозрения?

– В убийстве, какие же еще? Ты не убивал Тессу или ее водителя, ты не нанимал киллеров в притоне греха, и ты не подвесил Блюма за яйца на чердаке своего дома. Ты можешь покинуть зал суда без единого пятнышка на твоей репутации. Благодари полицию. – Листок с заказом, прижатый солонкой, исчез. Должно быть, его взял официант, но Джастин не заметил, как тот подходил к столу. – Что ты выращивал в своем саду? Обещал Селли, что спрошу, – речь шла о Селине, сокращенно Селли, жене Пеллегрина, ослепительной красавице. – Экзотические растения? Суккуленты? К сожалению, это не по моей части.

– Да, в общем, все, – услышал Джастин свой голос. – В Кении удивительно мягкий климат. Я не знал, что на моей репутации было пятно, Бернард. Версию такую я слышал, признаюсь. Но она была притянута за уши.

– Они предложили много версий, бедняжки. И, откровенно говоря, бросили тень на куда более высокопоставленных людей, чем ты. Тебе надо как-нибудь приехать в Дорчестер. Переговорю с Селли. На весь уик-энд. В теннис играешь?

– К сожалению, нет.

«Они предложили много версий, – повторил он про себя. – Бедняжки». Пеллегрин говорит о Робе и Лесли в той же манере, что Лендсбюри говорила о Портере Коулридже. Эта жаба Том Как-его-там получит пост посла в Белграде, тем временем рассказывал Бернард, и лишь потому, что министра тошнит от одного вида его физиономии. А кого не тошнит? Дик Какой-то скоро станет рыцарем, и тогда, при удаче, его удастся спровадить в министерство финансов. Господи, помоги национальной экономике, шутка, но ведь старина Дик последние пять лет лижет задницу новым лейбористам. А в остальном все как обычно. В Оффис продолжают приходить честолюбцы из Кройдона, которые говорят с акцентом и носят пуловеры «фер-айл», их Джастин наверняка видел до отъезда в Африку. Еще десять лет, и Никого Из Нас не останется. Официант принес два «коктейля» с креветками.

– Но они еще молодые, не так ли? – в голосе Пеллегрина слышалось желание простить.

– Новые сотрудники? Разумеется.

– Полицейские, которых послали в Найроби. Молодые и голодные, благослови их господь. И мы когда-то были такими же.

– Я подумал, что они очень умны. Пеллегрин нахмурился, пережевывая креветку.

– Дэвид Куэйл – твой родственник?

– Племянник.

– Мы подписали с ним контракт на прошлой неделе. Ему только двадцать один, но как иначе нам в эти дни перебить Сити? Моего крестника намедни взяли в «Барклиз». Положили жалованье в сорок пять тысяч плюс всякие льготы. А у него еще молоко на губах не обсохло.

– Я рад за Дэвида. Не знал.

– Странный для Гридли выбор, откровенно говоря, послать такую женщину в Африку. Френк знаком с дипломатической работой. Знает обстановку. Кто там отнесется серьезно к женщине-полицейскому? Уж конечно, не приближенные Мои.

– Гридли? – переспросил Джастин, его голова очистилась от тумана. – Френк Артур Гридли? Тот самый, который отвечал за безопасность дипломатов?

– Тот самый, да поможет нам бог.

– Но он же абсолютный ноль. Мы имели с ним дело, когда я работал в службе протокола, – Джастин услышал, что его голос превысил принятый в клубе шумовой фон, и сбавил тон.

– Выше шеи – сплошное дерево, – радостно согласился Пеллегрин.

– Как же вышло, что именно ему поручили расследовать убийство Тессы?

– В его ведении тяжкие преступления. Специализируется на тех, что совершены в других странах. Ты же знаешь, какие у нас полицейские. – Пеллегрин отправил в рот креветку, откусил кусок хлеба с маслом.

– Я знаю, какой у нас Гридли.

Прожевав, Пеллегрин продолжил свою мысль:

– Двое молодых полицейских, из них одна женщина. Другой думает, что он

– Робин Гуд. А тут громкое дело. Весь мир смотрит на них. Им понравилось быть в центре внимания, – он поправил салфетку. – Вот они и начали выдумывать версии. Только хорошей версией и можно произвести впечатление на необразованного начальника. – Он запил еду, промакнул рот уголком салфетки.

– Наемные убийцы – продажные африканские правительства – транснациональные конгломераты – сказка за сказкой! Если б им повезло, могли бы даже получить роль в кино!

– Какой транснациональный конгломерат они имели в виду? – спросил Джастин, стараясь позабыть об отвратительной идее, только что высказанной Пеллегрином: фильме о смерти Тессы.

Пеллегрин встретился с ним взглядом, на мгновение задумался, улыбнулся, вновь улыбнулся.

– Образное выражение, – пояснил он. – Не надо воспринимать буквально. Эти молодые копперы с самого начала смотрели не туда. – Он замолчал. Подошедший официант вновь наполнял их бокалы. – Отвратительно, конечно. Просто отвратительно. Это не тебе, Мэттью, старина… – последнее относилось к официанту, в тоне Пеллегрина чувствовалось благорасположение к этническим меньшинствам. – И не членам клуба, чему я крайне рад. – Официант ретировался. – Поверишь ли, они даже пытались повесить убийство на Сэнди. По одной из их версий, он влюбился в Тессу и из ревности «заказал» и ее, и Блюма. Когда из этого ничего не вышло, они переключились на заговор. Наипростейший вариант. Надергать фактов, смешать их в кучу, добавить сплетен, слухов и в итоге получить потрясающую историю. Насчет того, чем занималась Тесса. Уж извини, что говорю об этом. Ты и сам все знаешь.

Джастин тупо покачал головой. «Я ничего этого не слышу. Я все еще в самолете, и это дурной сон».

– К сожалению, не знаю.

Только сейчас Джастин заметил, какие маленькие у Пеллегрина глазки. А может, нормальные, но он научился их щурить под вражеским огнем, а врагом, как уразумел Джастин, Пеллегрин полагал всякого, кто в чем-то ему возражал или переводил разговор на темы, не получившие его одобрения.

– Язык нормальный? Тебе следовало остановиться на запеченном в тесте. Не такой сухой.

– Язык – превосходный, – ответил Джастин, с трудом удержавшись, чтобы не добавить, что он просил заказать именно запеченный в тесте. – И мерсо прекрасное. Прекрасное, как прекрасная девушка.

– Она тебе его не показывала. Свое великое сочинение. Их великое сочинение, уж прости меня. Это твоя версия, и ты за нее держишься. Так?

– Сочинение о чем? Полиция задавала мне этот вопрос. Элисон Лендсбюри тоже, пусть и не в лоб. Какое сочинение? – он изображал полное неведение и даже начал себе верить. Опять пытался получить информацию, прячась за личиной простачка.

– Тебе она не показывала, но показала Сэнди, – Пеллегрин запил эту фразу вином. – Ты хочешь, чтобы я в это поверил?

Джастин резко выпрямился.

– Она что?

– Абсолютно. Тайная встреча, и все такое. Извини. Я думал, что ты знал.

«Ты же обрадовался, поняв по моей реакции, что я ничего не знал», – подумал Джастин, все еще в изумлении таращась на Пеллегрина.

– И что сделал Сэнди с этими материалами?

– Показал Портеру. Портер завибрировал. Портер принимает решение раз в год, да и то по мелочам. Сэнди послал материалы мне. За двумя подписями и пометкой «конфиденциально». И подписи, и пометка не Сэнди. Тессы и Блюма. От этих героев гуманитарной помощи меня чуть не стошнило, между прочим. Представление плюшевых мишек для международных бюрократов. Отвлекся. Извини.

– И что ты сделал с этими документами? Ради бога, Бернард!

«Я – обманутый вдовец, нервы которого на пределе.

Я – невинная жертва ложных обвинений. Я – негодующий муж, которого моя гулящая жена и ее любовник лишили привычного жизненного уклада».

– В конце концов кто-нибудь скажет мне, что все это значит? – продолжил он сварливым голосом. – Я чуть ли не вечность просидел в доме Сэнди как под арестом. Он и не намекнул на тайную встречу с Тессой, Арнольдом или кем-то еще. Какое сочинение? О нем? – он по-прежнему стремился выудить из Пеллегрина крупицы информации.