Профессор желания - Филип Рот

С того места, где я сижу, видно, как наша машина выезжает на дорогу. Какой заговор усмотрела Клэр? Какие интриги мы плетем?

— Она очень симпатичная, — говорит Элен, когда машина скрылась из вида.

— А я «хороший человек», — говорю я.

— Мне очень жаль, если я расстроила твою подругу тем, что заехала сюда. Я не хотела этого.

— С ней все будет в порядке. Она сильный человек.

— Я не хотела и тебе причинять боли. Я совсем не за этим приехала.

Я молчу.

— Когда-то хотела. Это правда, — говорит она.

— Не ты одна виновата во всех бедах.

— То, что ты делал мне больно, ты делал неосознанно, потому что был спровоцирован. А вот о себе я думаю сейчас, что мучила тебя намеренно.

— Ты переписываешь сейчас историю, Элен. В этом нет необходимости. Мы мучили друг друга, действительно, но это было не со зла. Причиной были смятение, неведение, другие чувства, но не злоба. Мы тогда не смогли бы быть вместе так долго.

— Я сжигала этот проклятый хлеб нарочно.

— Насколько я помню, это была проклятая яичница, которую ты сжигала. Проклятый хлеб никогда не был заправлен в тостер.

— Я умышленно не отправляла твои письма.

— Зачем ты все это говоришь? Чтобы наказать себя, освободиться от грехов или поддразнить меня? Даже если все это и правда, я больше ничего не хочу об этом знать. Это все умерло.

— Я всю жизнь не выносила привычку людей тратить время попусту и всегда планировала себе интересную жизнь.

— Я помню.

— Ну, теперь это тоже умерло. Теперь я принимаю жизнь такой, как она есть, и благодарна за то, что у меня есть.

— О, пожалуйста, не прибедняйся. Мистер Лауэри не произвел на меня впечатление неудачника. Скорее он кажется мне сильной личностью, человеком, который знает, что он хочет. Похоже, он влиятельное лицо, принимая во внимание тот факт, что он помогал в деле с мафией. Кажется, он достаточно смелый человек. Как раз то, что тебе нужно. И похоже, он сходится во взглядах с тобой.

— Действительно?

— Ты выглядишь великолепно, — говорю я и жалею об этом. Но добавляю: — Очаровательно.

В первый раз с того момента, как на веранду вышла Клэр, мы снова погрузились в молчание. Мы смотрим друг на друга, не отводя взгляда, как будто мы двое незнакомых людей, которые решились открыто и недвусмысленно взглянуть друг на друга перед тем, как стремительно и бесстыдно заняться любовью. Мне кажется, нам не избежать легкого, а может быть, и не такого уж легкого флирта. Может быть, мне следовало это сказать, а может быть, нет. Может быть, надо было просто отвести взгляд.

— А чем ты болела? — спрашиваю я.

— Чем? По-моему, всем. Я, наверное, побывала у пятидесяти докторов. Сидела в приемных и ждала, пока мне сделают рентген, возьмут кровь, сделают укол кортизона. Потом шла в аптеки за лекарствами и глотала таблетки, в надежде, что они немедленно подействуют. Ты бы видел мою аптечку! Вместо прекрасных кремов и лосьонов «Графини Ольги» — пузырьки и пузырьки с отвратительными таблетками. И ни одно из этих лекарств мне не помогло, только нанесло вред желудку. Мой нос не просыхал целый год. Я чихала часами, так что уже не могла дышать. Мое лицо отекло, глаза все время чесались. Потом я покрылась ужасной сыпью. Ложась спать, я молилась, чтобы она прошла так же внезапно, как и появилась. Один аллерголог посоветовал мне переехать в Аризону, другой говорил, что это не поможет, третий очень подробно объяснял, что у меня была аллергия на саму себя или что-то вроде этого. Поэтому я приходила домой, ложилась в постель, накрывалась с головой и мечтала о том, что из меня выкачают всю мою кровь и заменят чужой кровью, с которой я буду жить до конца моих дней. Я чуть не сошла с ума. Иногда по утрам мне хотелось выброситься из окна.

— Но тебе стало лучше.

— Я начала встречаться с Лэсом, — говорит Элен. — Кажется, тогда и началось выздоровление. Постепенно. Я не знаю, как он мог выносить меня. Я была такая страшная.

— Может быть, не такая страшная, как тебе казалось. Похоже, он влюбился в тебя.

— Когда я поправилась, я испугалась. Мне стало казаться, что без него я опять заболею. И начну снова пить, потому что ему каким-то образом удалось отучить меня и от этого. Когда он первый раз зашел за мной, чтобы куда-то вытащить, такой сильный, самоуверенный, здоровый, я ему сказала. «Послушайте, мистер Лауэри, мне тридцать четыре года, и я больна, как собака, и мне не нравится, когда за мной наблюдают». А он ответил: «Я знаю, сколько вам лет. Все периодически болеют, а наблюдать за вами мне не интересно». Мы ушли, и он был таким уверенным в себе, влюбился в меня и вылечил меня своей любовью. А я не полюбила его. Я ждала только, что пройдет какое-то время, и я положу конец нашим отношениям. Но когда подошло время и все могло закончиться, я так испугалась… Так сильно, что мы поженились.

Я не отвечаю. Я смотрю в сторону.

— У меня будет ребенок, — говорит она.

— Поздравляю. Когда?

— Когда придет время. Понимаешь, я больше не думаю о том, буду ли я счастлива. Я сдалась. Я думаю только о том, чтобы не страдать. Я сделаю все. У меня будет десять детей, двадцать, если он захочет. А он может захотеть. Это человек, Дэвид, который совершенно не сомневается в себе. У него была жена и двое детей, когда он еще учился в юридической школе. Он занимался гражданским строительством, когда учился. А теперь он хочет вторую семью, со мной. И я это сделаю.

Что еще может она сделать, она, которая когда-то была самой желанной в мире? Стать хозяйкой маленькой антикварной лавки? Превратиться в увядающую красавицу?

— Если тебе уже не может быть снова двадцать лет и ты не сможешь плыть на лодке мимо джонок на рассвете. Но мы это уже обсуждали. Это больше не мое дело.

— А как обстоят твои дела? Ты собираешься жениться на мисс Овингтон?

— Может быть.

— А что тебя сдерживает?

Я не отвечаю.

— Она молодая, привлекательная, умная, образованная и, кажется, то, что было скрыто халатом, тоже отлично. И вдобавок, в ней есть что-то детское и невинное, чего никогда не было во мне. Она знает, как быть хорошей. Ну как им это удается, ты не знаешь? Как им удается быть такими хорошими? Я бы удивилась, если бы она не была такой. Умная, хорошенькая и хорошая. Лесли тоже умный и симпатичный, и хороший. О, Дэвид, как ты это выдерживаешь?

— Потому что я и сам умный, симпатичный и хороший.

— Нет, мой старый товарищ, ты не такой, как они. Они стали такими естественным путем. Пытаться устоять, как делаешь ты, это не то же самое даже для такого человека, как ты, который умеет подавлять свои чувства. Ты не один из них. И не такой, как бедный Артур Шонбрунн.

Я не отвечаю.

— Она не сводит тебя понемножку с ума тем, что такая умная, хорошенькая и хорошая? — спрашивает Элен. — С ее ракушками, клумбой и собачкой, и рецептами, расклеенными по всей кухне?

— Ты пришла сюда ради того, чтобы все это мне сказать, Элен?

— Нет, не ради этого. Конечно, нет. Я не собиралась ничего такого говорить тебе. Ты умный человек, ты прекрасно понимаешь, зачем я пришла. Показать тебе своего мужа. Показать тебе, как я изменилась, к лучшему, конечно… и разную другую ложь. Мне казалось, что я смогу обмануть сама себя, Дэвид. Я здесь, потому что я хотела поговорить с другом, хотя, наверное, это сейчас звучит странно. Иногда я думаю, что ты единственный мой оставшийся друг. Я так думала, когда была больна. Не странно ли это? Однажды ночью я чуть было не позвонила тебе — но я знала, что то, что со мной происходит, уже не твое дело. Понимаешь, я беременна. Я хочу, чтобы ты мне кое-что сказал. Скажи мне, что по-твоему я должна делать. Кто-то же должен. У меня два месяца беременности и, если я подожду еще, тогда мне придется родить. Но я не могу больше быть с ним. И ни с кем другим. Все, что мне каждый из них говорит, кажется мне неправильным и сводит с ума. Я не хочу сказать, что ссорюсь с людьми. Я бы не посмела. Я слушаю, киваю и улыбаюсь. Ты бы видел, как я теперь всем угождаю. Я слушаю Лэса и киваю, и улыбаюсь, и думаю, что умру от скуки. Нет ничего такого, чего бы он не сделал сейчас, что не вызвало бы мое раздражение. Но я не могу опять лежать одна больная. Я не перенесу этого. Я могу перенести одиночество, могу перенести физические страдания, но вместе и то, и другое, как тогда, еще раз — нет. Это было слишком страшно и безжалостно. У меня больше нет сил. Кажется, я все израсходовала. Я должна оставить этого ребенка. Я должна сказать ему, что беременна и родить ребенка. Потому что, если я этого не сделаю, я не знаю, что со мной случится. Я не могу его оставить. Я смертельно боюсь опять так заболеть, чесаться до остервенения, не в силах дышать, и бесполезно внушать мне, что причина внутри меня, из-за этого ничего не проходит. Только он может лечить меня. Да, ему это удалось. Господи, безумие какое-то. Не должно такого быть. Потому что, если бы тогда Джимми покончил с женой, все было бы иначе. У меня было бы все, что я хотела. И я бы и не вспоминала о ней. Нравится тебе это, или нет — вот настоящая правда обо мне. И меня бы не мучила совесть. Я была бы счастлива, а она бы получила по заслугам. Но вместо этого я была хорошей, а она сделала жизнь их обоих невыносимой. Я отказалась сделать ужасное и в результате — ужасно несчастлива. Каждую ночь меня преследуют кошмары о том, что я никого не люблю.