Жнецы суть ангелы - Олден Белл

— А как насчет такого предложения? — спросил Ли. — Ты забудешь о Пойнт-Комфорте и поедешь со мной в Калифорнию. Мы отправимся на поезде в Даллас и махнем оттуда на запад. Все трое! Я слышал, что люди в тех краях взяли под защиту целые города. Ты можешь идти там прямо целый час, не встретив ни одной баррикады. Настоящий возврат к цивилизации.

— А Ниагарский водопад? Он тоже внутри баррикад?

Ли откинулся на спинку скамьи и вздохнул, признавая свое поражение.

— Твоя взяла, Темпл. Обширный мир может изобиловать чудесными приключениями долгое время. Это верно. Но однажды ты очнешься, и тебе захочется выпить чашку кофе, отстранившись от живых и мертвых.

— Возможно, так оно и будет. К сожалению, я пока не готова к мирной жизни.

— Черт возьми, девочка! Что грызет твое сердце? Тебе нужно отпустить свое прошлое. Ты должна рассказать мне о том, что случилось с тобой.

— Возможно, так оно и будет, — повторила она. — Но я пока не готова к этому.

Они мчались на юг, и Мори, как обычно, молчал. Он играл со своими пальцами и смотрел в окно. Его взгляд скользил по окрестностям, ни на чем не останавливаясь. Утром небо стало серым, и легкая морось окропила ветровое стекло. Однако в часе от Лонгвью дождь иссяк. Сквозь белоснежные горы слоистых облаков проступила лучезарная синева.

Вокруг простиралась равнина — безликие пустоши, испещренные пучками сорняков и сухой травы. Время от времени Темпл проезжала мимо брошенных машин, скинутых в канавы или оставленных на обочинах. Она заглядывала в каждую из них, высматривая спрятавшихся там людей, и с облегчением вздыхала, когда не находила никого живого.

Перед некоторыми машинами валялись трупы, превратившиеся в скелеты. Кожа и плоть были съедены. Кости, отполированные пылевыми бурями, сияли белизной. Иногда в закрытых салонах за дверьми, которые не удалось открыть слизнякам, виднелись нетронутые тела. Коричневая кожа мертвецов загрубела, высохла и натянулась на скулах лиц и костяшках пальцев. Казалось, что дорога погрузилась в омут тишины. Остановив машину и заглушив мотор, Темпл опустила оконные стекла. Бесплодный и пустой ландшафт молчал. Это был мир глухоты и безмолвия.

Ее мысли окрасились печальными оттенками. Она подумала о Боге и ангелах, которые сейчас, наверное, решали, идти ли ей на небеса или в ад. Темпл подумала о своих преступлениях и о крови, пролитой на землю.

Ей вспомнились братья Тодды. Одного она лишила жизни, засунув ему в рот бюстгальтер, другого оставила на верную смерть, хотя могла бы вызволить его из плена.

Она подумала о Руби, красивых платьях и розовом лаке, который уже полностью отвалился от ее ногтей. Гриерсоны тоже хранили забавные вещи: рояль, граммофонные пластинки, модели кораблей, старинные часы и полированные мраморные столешницы. А еще у них был чай с мятными листьями и со льдом.

Воспоминания о Гриерсонах заставили ее подумать об одиноких людях, попавших в западню большого дома — о печальном Джеймсе и романтичном Ричарде, чей горизонт был ограничен забором, который он не смел пересечь. А что уж говорить о ясноглазом патриархе, посаженном в клетку и спрятанном в подвале. Как он стеснялся того, что стал слизняком! Его жизнь она тоже украла.

Похоже, ее руки действительно были инструментами смерти, и поэтому большую часть времени она гасила жизни людей своим прикосновением. Ей снова вспомнился железный гигант и мальчик по имени Малкольм. Возможно, он приходился ей братом. Когда Темпл обнимала его в последний раз, он казался таким безжизненным и невесомым, как будто был сделан из ваты.

После того как на шоссе начали появляться знаки с числом «59», она поняла, что скоро будет Накодочес. Неподалеку от руин заброшенной карнавальной ярмарки она увидела старуху, собиравшую цветущие бутоны кактусов. Темпл вышла из машины и направилась к женщине, которая не обращала на нее никакого внимания.

— Вы в порядке, мэм?

— Mis hijos tendrán hambre.[9]

— Вы здесь живете?

Наконец старуха заметила ее.

— Venga? Usted también come…[10]

Она поманила девушку за собой.

Темпл вернулась к машине, позвала Мори, и они направились к высокому и крепкому забору, окружавшему старую ярмарку. Старая женщина провела их вдоль ограды и остановилась у ворот, закрытых на цепь и замок. Она вытащила из кармана юбки большой ключ, открыла ворота и пропустила гостей на территорию парка забытых развлечений.

Там, среди изогнутых аллей и гирлянд с разноцветными лампами, стояли павильоны со странными автоматами и сломанными каруселями. Темпл хотелось рассмотреть подъемники, вертящиеся центрифуги и другие агрегаты. Она представила себе, как они усердно работали, гудя клаксонами и сияя смазкой. Большие и праздничные динозавры, вымершие вместе с веселой и беззаботной публикой.

Старуха привела их в свое убежище — под деревянный навес, который давал тень для полудюжины маленьких столиков. В центре этого участка чернела яма для костра. Над ней размещалась самодельная тренога с крюком, на котором висел закопченный котел.

— Siéntese, — сказала женщина. — Siéntese![11]

— Вы здесь живете? — вновь спросила Темпл.

Рядом находился трейлер с полуоткрытой дверью.

— Вы там спите?

Темпл выжидающе взглянула на старуху. Не получив ответа, она пожала плечами.

— Наверное, тут безопасно, — сказала она. — Похоже, вы все делаете правильно.

Старая женщина очистила цветы кактуса и бросила горсть лепестков в котел, в котором уже булькали другие ингредиенты. Она помешала варево деревянной ложкой. Неподалеку от очага Темпл заметила две старые могилы — деревянные кресты, к которым были прибиты рамки с фотографиями двух молодых мужчин.

— La guerra se llevó muchos hombres buenos. La luz del dia dura demasiado tiempo.[12]

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — сказала Темпл.

Она указала пальцем на свое ухо и покачала головой.

— Я не понимаю вас.

Старуха понюхала пар, вырывавшийся из котла. Она зачерпнула суп в пластиковую миску и передала ее девушке вместе со старой металлической ложкой.

Темпл попробовала варево. Суп был терпким и вкусным. Наверное, такой же пикантный вкус имела бы пустыня, если бы ее приготовили в виде блюда. Темпл съела две порции — свою и Мори, поскольку ее спутник отказался от еды. Он увлеченно исследовал пальцами текстуру различных предметов: шелушившуюся краску на лицах клоунов, изображенных на стекле; потрескавшиеся деревянные платформы; ржавчину, запекшуюся на механизмах и колесах; разноцветные пластмассовые флажки, визгливо крутившиеся под порывами горячего ветра.

Темпл поблагодарила старуху. Та никак не отреагировала на ее голос. Пожилая женщина собрала чашки в кучу и отложила их в сторону, затем села со скрещенными ногами на землю и начала напевать какую-то песню, которая звучала, как молитва или заклинание.

Soy una sepulture —Doy a luz a los muertos.Acojo a los muertos —Soy una sepulture.[13]

Женщина повторяла эти слова снова и снова. Ее тоскливый монотонный голос звучал без остановки, пока заостренная тень навеса тянулась от них все дальше и дальше. Казалось, что вечер создавался из пятен, посеянных тенистыми местами дня.

Внезапно голос старухи оборвался, как будто кто-то щелкнул выключателем. Она достала из деревянного сундука две длинные спицы и невероятно длинный шарф и стала довязывать один из его концов. Шарф извивался по полу словно змея. Его так долго таскали по земле, что он затвердел от пыли и мусора. Хвост этого нелепого скопления нитей терялся в большом сундуке.

Темпл терпеливо выжидала, но женщина молчала. Тени разрастались темными пятнами. Мори, отойдя к ближайшему павильону, рассматривал глаза китайского дракона, нарисованного на фанерной стене. И тогда Темпл заговорила.

Она объяснила старухе, что странствует почти всю жизнь. Из-за тысячи названий городов, где ей довелось побывать, она чувствовала себя немного потерянной, но мирилась с этой временной неразберихой, потому что Бог был замечательным Богом, и куда бы человек ни приходил, он постоянно оказывался в нужном месте. Темпл призналась женщине, что иногда совершала плохие поступки, которые не понравились бы Создателю. Она не знала, как сильно Он сердится на нее. Она боялась, что не сможет отличить Его благословение от наказания, потому что мир всегда оставался наполненным чудесами, даже когда пустой живот болел от голода и волосы покрывала засохшая кровь.

Темпл рассказала женщине, что все ее путешествия были достойными запоминания. Порою ей казалось, что ум уже заполнен видами ландшафтов, людьми, словами, искуплением грехов. Но когда человек становится таким воплощением зла, как она, у него возникает неописуемое изумление от красоты окружающего мира. Наверное, зло и красота находятся по разные стороны неодолимой стены, и они похожи на любовников, которые никогда не могут прикоснуться друг к другу.