Флавиан. Жизнь продолжается. - Протоиерей Александр Торик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Покаянием и трудом, Лёша, тяжёлым трудом понуждения себя к постоянному вниманию ума, к очищению сердца, к нерассеянности помыслов, к непрестанному призыванию Имени Божьего, к активной деятельной любви к ближним твоим!
То, что тебе Господь дал ощутить на Афоне как благодатный дар Его любви, теперь зарабатывай подвигом, переходя от состояния раба к состоянию наемника, а потом и – сына. А уж какую радость имеет сын, пребывающий в любви Отца Небесного, ты теперь знаешь. Возвращайся в дом Отца твоего, чадо!
– Помолись обо мне, отче!
– Молюсь, Лёша…
Вокресная всенощная шла своим чередом, после Евангелия православный люд шёл к помазанию. Мои «гаврики» вместе с другими приходскими детьми подходили помазываться в числе первых, смиренно сложив ручонки на груди и глядя на батюшку Флавиана такими чистыми наивными глазами, словно это не они расколотили утром три стекла в соседской теплице футбольным мячом!
Мать Евлампия подошла ко мне на клирос, где мы с Юрой делили каноны – кому читать «Октоих», кому «Минею».
– Лёшенька! Мы пойдём с детками домой, я Ироньку тоже заберу, ей всё равно к святыне, по-женски, нельзя, поможет мне детонек уложить!
– Пусть идёт, мать Евлампия, конечно! Только пусть не забудет у этих футболистов над кроватью мой ремень повесить!
– Уж сразу и ремень, Алексей! Они нечаянно!
– Хорошо, хорошо! Раз нечаянно, пусть Иришка их начмокает за меня перед сном!
Внезапно из северной двери алтаря вышел только что приехавший наш бывший алтарник, а ныне семинарист Серёженька, в аккуратном чёрном подрясничке, сияющий радостными глазами.
– Брат Алексий! Христос посреди нас!
– И есть и будет, брат Сергий, здравствуй! Мы обнялись.
– Ну, ты и вырос, Серёжка!
– Стараюсь, кушаю семинарскую кашку! – засмеялся он. – Брат Алексий, не уступишь мне свой канон почитать, по старой памяти?
– Не вопрос, брат Сергий! Я тогда пойду в пономарке присяду, а то стопа разболелась, я её третьего дня подвернул.
В пономарке, в уголочке, стоял стульчик, на котором благословлялось посидеть уставшим алтарникам. Я устроился на нём, вытянув вперёд ногу и скинув мокасин со своей всё ещё слегка распухшей стопы. Помазание закончилось, Флавиан унёс Святое Евангелие в алтарь, свет в храме погас. Хор запел ирмос первой песни канона. Сидеть в полумраке пономарки было уютно и спокойно, рядом за шторкой молился в алтаре Флавиан, с клиросов раздавалось поочерёдное чтение Юры и Серёжи, на душе было мирно и спокойно.
Вытащив из кармана афонские чётки, я тихонько начал перебирать узелки:
– Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй мя грешного! Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий…
Молитовка потекла тихонько-тихонько, постепенно отогревая пространство в груди, подбираясь к сердцу, чуть-чуть утесняя его… В закрытых глазах промелькнули образы высоких стасидий в темноте Покровского храма в «Пантелеймоне», тёмные фигуры в склонённых клобуках, ковчег с главой преподобного Силуана…
– Батюшка Силуан! Помоги мне молиться! Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя… Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя! Иисусе, Сыне Божий…
Вдруг… Или это мне только показалось? Нет! И в правду! Она вернулась! У меня радостно заколотилось сердце – Господи! Слава Тебе! Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий…
Она вернулась. Та самая афонская молитва, без которой так тосковало моё слабое от страстей сердце.
Она вернулась намного тише, не так ярко и сильно, как это было на Святой Горе, когда от радости взрывалось всё моё существо, она затеплилась в сердце кроткой лампадкой, но это была она, та самая афонская молитва – молитва общения, молитва взаимной любви, молитва, вводящая в душу Царство Божие, молитва вновь обретённого блудным сыном, вернувшимся в дом любящего Отца, Небесного счастья…
Флавиан, слегка отодвинув шторку, заглянул в пономарку, посмотрел на меня, улыбнулся и задвинул шторку на место.
ГЛАВА 16. ЭПИЛОГ
Два месяца спустя сижу я в подполе под домом, горожу, согласно указаниям матери Евлампии, поступающим сверху через открытый люк, некое подобие короба для будущего урожая картошки, как вдруг Иринин голос возглашает:
– Лёша! Вылезай! К тебе гость! Вылезаю, отряхиваюсь, иду к дверям, смотрю – Игорь!
– Здорово, Игорище! Христос посреди нас!
– И есть, и будет, Лёха! Мы обнялись.
– Давай, собрат афонит, заходи! Сейчас кофе с «неро» организуем, только лукума нет, весь гостевой запас мои разбойники слопали!
– Спаси тебя, Господь! Прости, брат, некогда, машина ждёт. Я попрощаться заехал, уезжаю.
– Надолго?
– Возможно, насовсем, Лёха, какова воля Божья будет!
– А куда?
– На «Агион Орос», Лёха, в «Пантелеймон»!
– Монахом станешь?
– Как Бог благословит…
– А Флавиан?
– Благословил ехать.
– А Семёныч?
– Я ему Сашку привёл, боевого друга по Афгану, командира разведгруппы, майора в отставке. Он меня дважды от смерти спасал, пусть теперь Семёныча стережёт, я ему как себе доверяю.
– А… Даже и не знаю, что и спросить… Ну, ты меня, Игорёк, огорошил! Позавидовать только могу, но – «не положено по уставу»! Ты там молись за меня и Иришку со чадами!
И если найдёшь там, на Афоне, где-нибудь под стасидией завалившийся кусок моего сердца, где-то я его там оставил… Так ты его протри тряпочкой, убери куда-нибудь до моего следующего приезда, ладно?
– Ладно, балагур! – засмеялся Игорь, – уберу! Ну, давай! Счастливо вам тут!
– Тебе счастливо! Ангела в путь! Спасайся о Господе!
Иришка подошла ко мне:
– Он куда, Лёша?
– В Рай земной, солнышко моё, на Афон!
– А мы что?
– «Не выходи из кельи вон, и будет в келье у тебя Афон»!
– Это как, Лёша?
– Я тебе сейчас всё объясню, радость моя!
Покровское.
Март, 2007 г.
