Это было в Праге - Георгий Брянцев

— А, черт! — выругался Антонин. — Какого дьявола они сегодня липнут на каждом шагу!

— Пойдем дальше, — шепнул Мрачек и потянул Антонина за рукав.

Но их уже заметили.

— Стой! — раздался окрик.

Несколько полицейских перебежали мостовую и двинулись к Мрачеку и Антонину.

— В чем дело? — как можно спокойно спросил Мрачек.

— Предъявите документы!

Они сказали, что документов у них нет.

— Мы приезжие… Из Братиславы, — решительно заявил Мрачек. — У нас выкрали и документы и деньги.

— Обыскать!

Полицейский нащупал в кармане у Мрачека пистолет и рассмеялся.

— Все выкрали, а эту штучку оставили? Какие церемонные воры! Ловко! Видать, вы стреляные парни. Фамилия?

— Конечный, — наобум ответил Мрачек.

— Прутский, — сказал Антонин.

Последовала команда:

— Кругом! Вперед марш!

Друзей окружили и погнали по мостовой.

Глава двадцать пятая

В ночь на пятнадцатое марта инспектор розыскного отдела политической полиции Ян Блажек был внезапно вызван на службу. Когда он явился в полицейпрезидиум, там уже толкались чиновники всех рангов. Перешептываясь, шушукаясь, заглядывая друг другу в глаза, они пытались угадать, что произошло и зачем их потревожили среди ночи.

В томительном ожидании прошло больше часа. Наконец начальник полиции Выслужил пригласил в свой кабинет основной руководящий состав полиции. Блажек тоже вошел. Когда все расселись по местам, Выслужил спокойно объявил о том, что германские войска вошли в Моравскую Остраву. Гаха и Хвалковский подписали в Берлине соглашение, приняли ультиматум Гитлера и отдали чешский народ под защиту германского государства. Завтра германские войска войдут в Прагу. Делать секрет из этих событий не имеет смысла. Задача состоит в том, чтобы поддержать в столице полный порядок и гостеприимно встретить дружественные войска. До утра необходимо изъять наиболее подозрительные элементы и этим самым создать все предпосылки для порядка.

Для Блажека это не явилось неожиданностью. Морально он уже подготовил себя к самому худшему. Но равнодушие, безразличие, с которым объявил эту новость начальник, покоробило его.

«И это говорит чех! — с горечью подумал он. — Под защиту германского государства! Как у него, проклятого, поворачивается язык!»

Блажек одним из первых изъявил желание участвовать в «прочесывании» города и постарался обеспечить за собой тот квартал, где скрывался под вымышленной фамилией Ярослав Лукаш. До сих пор Блажек имел прямое отношение по службе исключительно к розыску террористов, шпионов и диверсантов, которых забрасывали в страну иностранные разведки. Внутренние дела его не касались. Но ему, как давнему сотруднику полиции, не стоило особого труда выяснить, на кого сегодня обрушится удар. Всем участникам облавы передали списки лиц, подлежащих аресту. В их числе был и Ярослав Лукаш. Блажек получил на руки ордер на его арест с указанием, что Лукаш находится в розыске.

В сопровождении двух полицейских Блажек отправился на «прочесывание».

Лукаш был один в квартире, Морганек работал в ночной смене. Разбуженный стуком в дверь, Ярослав спокойно открыл ее; он был убежден, что срочно понадобился кому-нибудь из жильцов.

Появление Блажека с двумя полицейскими ослепило его, как вспышка молнии.

«Неужели я ошибался в нем? — мелькнуло страшное подозрение. — Неужели он предатель?»

Но Блажек незаметно для своих подчиненных подмигнул ему и спокойно сел за стол. У Лукаша чуть-чуть отлегло от сердца. Но он еще не мог всецело овладеть собою. Одно присутствие полицейских переворачивало всю его душу.

Блажек с рассеянным видом оглядывал убогое убранство комнаты. Полицейские стояли по обе стороны двери.

— Как твоя фамилия? — спросил Блажек.

— Початка.

— Один живешь здесь?

— Вдвоем.

— А кто второй?

— Шофер Морганек. Работает у Липперта.

— А ты где работаешь?

— Здесь, при доме, водопроводчиком.

— Документы есть?

— Есть.

— Покажи!

Лукаш достал из пиджака, висевшего на спинке стула, документы, обернутые в линялый кусок дерматина, и подал их Блажеку. Тот внимательно прочел их вслух и возвратил Лукашу.

— Так… так… — сказал он лениво. — Ну что ж, пошли дальше… — Он встал и пропустил полицейских вперед. Закрывая за собой дверь, он что-то бросил в комнату. Это «что-то» ударилось о стену, упало на пол и легонько звякнуло.

Лукаш стоял, затаив дыхание, пока не стихли шаги за дверью. Закрыл дверь на засов и бросился к стене.

Это была обычная серая шерстяная перчатка с левой руки, а внутри ее — лист бумаги, сложенный в несколько раз, и два ключа на колечке — один простой, второй английский. Лукаш дрожащими пальцами развернул бумажку, поднес ее к свету и жадно всмотрелся в рукописные строки.

«Первое, — сообщал Блажек. — Тебя разыскивают, и именно в этом квартале. Значит, пронюхали. Немедленно перебирайся на мою служебную квартиру и не показывай носа, пока я не приду. Ключи оставляю. Второе. Божене я приказал бросить службу и квартиру. Она перебралась ко мне и живет под видом жениной сестры. Твоя старая квартира под наблюдением. О Божене не беспокойся. Третье. Завтра в Прагу войдут немцы. Четвертое. Я закрепился окончательно».

Прилив теплых братских чувств согрел сердце Лукаша. Глаза его затуманились. И как он мог допустить хоть на секунду мысль о том, что Блажек предатель? Нет, Блажек настоящий чех, им нужно гордиться…

Лукаш облегченно вздохнул, чиркнул спичкой и сжег бумажку. Посмотрел на часы — было около пяти утра.

«Подожду Владислава», — решил он и стал собирать свои скудные пожитки.

Мария Дружек бледная стояла у микрофона и готовилась начать передачу. У нее дрожали и подкашивались ноги, холодело сердце.

— Итак, свершилось, — беззвучно шептала она. — Свершилось страшное, чудовищное…

— Внимание!.. Начинаем… Включаю! — раздался голос дежурного.

Мария вздрогнула, вобрала в грудь воздух и каким-то деревянным голосом начала передачу:

— Рабочие и служащие, оставайтесь на своих местах, продолжайте свою работу… не нарушайте нормального хода производства… Все офицеры должны ждать прихода немецких войск в своих частях… Нигде не оказывайте сопротивления… К нам идут друзья, а не враги… Ни один гражданский или военный самолет не имеет права подняться в воздух… Созыв каких бы то ни было собраний и митингов категорически воспрещается…

А хотелось крикнуть во всю силу легких: «Товарищи, дорогие друзья! Родина в смертельной опасности! На нее обрушился враг, враг жестокий, немилосердный, от которого нельзя ждать пощады. Поднимайтесь все как один! Только сопротивление, только борьба спасут нас от порабощения! К оружию, друзья!»

Час спустя Мария, прижавшись к стене дома, видела, как ворвались на улицы Праги серые мотоциклисты, наполнив их треском глушителей своих «БМВ». За высокими целлулоидными щитками, под полукруглыми краями стальных касок, опущенных ниже лба, мерцали белые, трусливые глаза мотоциклистов; казалось, светятся их волчьи зрачки. Потом показались бронемашины, танкетки, легкие, тяжелые танки, а вслед за ними — моторизованные части группы войск генерала Бласковица.

Мария стиснула зубы до боли и сжала кулаки.

— Бороться… бороться… до последней капли крови или до победы, — горячо шептала она.

Немецкие войска, не встречая никакого сопротивления, без единого выстрела стремительно заливали столицу, словно мутный поток, и растекались в разные стороны, по заранее расписанным направлениям.

Глава двадцать шестая

Пятнадцатого марта в Прагу прибыли Гитлер, Гиммлер, Риббентроп, Кейтель, Дитрих. Они остановились в древней святыне пражской столицы Градчанах.

Министерство внутренних дел поспешило передать Гиммлеру все свои архивы, все списки коммунистов.

Эсэсовцы и гестаповцы заняли кафе и ресторан отеля «Шроубек», захватили дворец Печека и начали приспосабливать его для своих нужд. Немцы располагались в школах, дворцах, захватили помещение Центрального исторического музея.

Из тюрем были немедленно выпущены все заключенные там нацисты, в преступности коих не сомневалось даже правительство Гахи — Берана.

Набившие оскомину на гитлеровских эрзацах, фашистские молодчики, как саранча, набросились на пражские яства. Кафе, бары, рестораны, гастрономические магазины были забиты немцами. Предательская газета «Венков» бахвалилась, что «чешская кухня победила и снискала похвалу представителей имперской немецкой армии…».

Волна арестов захлестнула столицу.

Шестнадцатого марта только в одной Праге покончили самоубийством семьдесят человек.