Молодые львы - Ирвин Шоу

Залитый лучами яркого осеннего солнца, Берлин был чудесен. Вообще-то Христиан не очень любил этот город, но сегодня, проходя по его улицам с чемоданом в руке, он с удовольствием отметил, что царящая в столице атмосфера какой-то уверенности и собранности, щегольская, отлично сшитая форма военных и элегантные костюмы штатских, заметный во всем дух бодрости и довольства приятно отличаются от серости и скуки французских городов, где он провел последний год.

Христиан вынул из кармана бумажку с адресом фрау Гарденбург и вдруг вспомнил, что забыл доложить о том небритом сапере, которого отчитывал в кафе. Ну ничего, он сделает это, когда вернется.

Христиан размышлял, как ему поступить: найти сначала место в гостинице или сразу же отнести сверток жене Гарденбурга. В конце концов он решил, что в первую очередь займется свертком, разделается с поручением лейтенанта, а потом целые две недели будет сам себе хозяин и над ним не будут висеть никакие обязанности, связанные с тем миром, который он оставил в Ренне. Шагая по солнечным улицам, Христиан неторопливо обдумывал программу своего отпуска. Во-первых, концерты и театры. Есть специальные бюро, где солдатам бесплатно дают билеты: ему ведь нужно экономить деньги. Жаль, что сейчас еще рано ходить на лыжах, это было бы лучше всего. Но Христиан ни за что не решился бы опоздать из отпуска. Он давно уже уяснил, что в армии всякое промедление смерти подобно и что если он с опозданием вернется в полк, то уже никогда не сможет рассчитывать на получение отпуска.

Гарденбурги жили в новом внушительного вида здании. В подъезде стоял швейцар в униформе, пол вестибюля покрывали толстые ковры. В ожидании лифта Христиан с удивлением спрашивал себя, как это жена простого лейтенанта ухитряется жить так шикарно.

Лифт остановился на четвертом этаже, Христиан отыскал нужную квартиру и позвонил. Дверь приоткрылась, и он увидел перед собой какую-то блондинку. Волосы у нее были растрепаны, она выглядела так, будто только что поднялась с постели.

— Да? — сухо и неприязненно спросила она. — Что вам нужно?

— Я унтер-офицер Дистль из роты лейтенанта Гарденбурга, — ответил Христиан и подумал: «Неплохо, видно, ей живется, валяется в постели до одиннадцати часов».

— В самом деле? — насторожилась женщина, все еще не решаясь полностью открыть дверь. На ней был стеганый халат из пурпурного шелка. Нетерпеливыми, грациозными движениями женщина то и дело поправляла упрямо спускавшиеся на глаза волосы, и Христиан не мог не отметить про себя: «Недурная штучка у лейтенанта, совсем недурная!»

— Я только что приехал в отпуск, — неторопливо, чтобы успеть получше рассмотреть фрау Гарденбург, объяснял Христиан. Это была высокая женщина с гибкой талией и пышным, красивым бюстом, выделявшимся даже под халатом. — Лейтенант попросил меня передать вам подарок от него.

Несколько секунд женщина задумчиво смотрела на Христиана. У нее были большие, холодные серые глаза, взгляд которых показался Христиану слишком уж расчетливым и взвешивающим. Наконец она решилась улыбнуться.

— Ах так! — воскликнула она, и в ее голосе прозвучали приветливые нотки. — Я вас знаю. Вы тот серьезный, что на ступенях Оперы.

— Что? — опешил Христиан.

— Помните снимок, сделанный в день падения Парижа?

— Ах, да! — вспомнил Христиан и улыбнулся.

— Так заходите же… — Она взяла его за руку и потянула за собой. — Возьмите свой чемодан. Как это мило с вашей стороны навестить меня! Заходите, заходите…

В огромной гостиной с большим, зеркального стекла окном, выходившим на соседние крыши, царил неописуемый беспорядок. На полу валялись бутылки, стаканы, окурки сигар и сигарет, на столе стоял разбитый бокал, а по стульям были разбросаны различные предметы дамского туалета. Фрау Гарденбург обвела взглядом эту картину и сокрушенно покачала головой.

— Ужасно, не правда ли? Но сейчас невозможно держать горничную. — Она переставила с одного стола на другой какую-то бутылку, высыпала в камин содержимое пепельницы, потом снова посмотрела вокруг и в отчаянии воскликнула: — Нет, не могу! Я просто не могу! — и бессильно опустилась в глубокое кресло, вытянув длинные голые ноги в красных на меху домашних туфлях с высокими каблуками.

— Садитесь, унтер-офицер, — пригласила она, — и не обращайте внимания на этот хаос. Я все время твержу себе, что во всем виновата война. — Женщина засмеялась. — После войны я буду жить совсем по-другому и стану образцовой домашней хозяйкой, у которой каждая булавка будет иметь свое место. Ну, а пока… — она жестом обвела комнату, — пока лишь бы выжить. Лучше расскажите мне о лейтенанте.

— Ну что ж, — начал Христиан, тщетно пытаясь вспомнить что-нибудь хорошее или забавное о Гарденбурге и не проболтаться, что у него две любовницы в Ренне и что он один из наиболее крупных и наглых спекулянтов во всей Бретани. — Ну что ж, как вам, очевидно, известно, он очень недоволен…

— Ах, да! — оживилась фрау Гарденбург, наклоняясь к Христиану. — Подарок! Где же подарок?

Христиан неловко рассмеялся, подошел к чемодану и вынул сверток. Наклоняясь над чемоданом, он чувствовал на себе пристальный взгляд фрау Гарденбург. Христиан повернулся к ней, но она не опустила глаз, вводя его в смущение своим прямым, вызывающим взглядом. На губах у нее появилась едва заметная, двусмысленная улыбка. Христиан вручил ей сверток, но фрау Гарденбург даже не взглянула на него, все с тем же упорством гипнотизируя Христиана взглядом. «Она похожа на индианку, — подумал Христиан. — Настоящая дикая индианка».

— Благодарю вас, — наконец сказала она и, отвернувшись, быстрыми, нервными движениями длинных пальцев с наманикюренными ногтями разорвала серую помятую бумагу. — Кружево, — равнодушно проговорила она. — У какой вдовы он его украл.

— Что?!

— Ничего, так! — засмеялась фрау Гарденбург и, словно извиняясь, дотронулась до плеча Христиана. — Я не хочу подрывать авторитет мужа в глазах его подчиненных. — Она набросила кружево на голову, и его мягкие черные складки красиво оттенили ее прямые светлые волосы. — Ну как? — спросила она, близко наклоняясь к Христиану. Дистль был достаточно опытным, чтобы понять выражение ее лица. Он шагнул к фрау Гарденбург, она протянула к нему руки, и Христиан поцеловал ее.

Женщина резко повернулась и, не оглядываясь, не снимая с головы свисавшего до талии кружева, пошла в спальню.

«Ручаюсь, — подумал Христиан, направляясь вслед за ней, — что эта будет поинтереснее Коринны…»

Постель была смята. На полу стояли два стакана, а на стене висела фривольная картина: обнаженный пастушок на склоне холма домогается любви мускулистой пастушки. Фрау Гарденбург была лучше Коринны, лучше любой другой женщины, с которой Христиан когда-либо имел связь; она была лучше американских студенток, приезжавших в Австрию кататься на лыжах; лучше английских леди, которые по ночам тайком убегали из своих отелей на свидания; лучше полногрудых девственниц его юности; лучше девиц легкого поведения из парижских кафе; лучше всех женщин, которых когда-либо рисовало его воображение. «Хотел бы я, — с мрачным юмором подумал Христиан, — чтобы лейтенант поглядел на меня сейчас».

Усталые и пресыщенные, они лежали рядом на кровати, посматривая на свои освещенные лунным светом тела.

— Я ждала твоего прихода с того самого дня, как увидела эту фотографию, — заговорила фрау Гарденбург. Она перегнулась через край кровати и достала наполовину опорожненную бутылку. — Пойди принеси из ванной чистые стаканы.

Христиан послушно встал с кровати. В ванной сильно пахло туалетным мылом, на полу лежала куча грязного розового белья. Разыскав стаканы, он возвратился в комнату.

— Дойди до двери и медленно вернись ко мне, — попросила фрау Гарденбург.

Смущенно улыбаясь, Христиан со стаканами в руках вернулся к двери ванной комнаты и медленно пошел обратно по толстому ковру, испытывая неловкость под испытующим взглядом женщины.

— В Берлине так много толстых старых полковников, — сказала фрау Гарденбург, — что я уже забыла, как выглядит настоящий мужчина. — Она взяла с пола бутылку. — Водка. Один друг привез мне три бутылки из Польши.

Сидя на краю кровати, он держал стаканы, пока она наливала водку. Потом она поставила открытую бутылку на пол. Крепкая жидкость обожгла ему горло. Женщина осушила свой стакан одним духом.

— Ну, вот мы и ожили, — сказала она, снова потянулась за бутылкой и молча наполнила стаканы. — Долго же ты добирался до Берлина, — добавила она, чокаясь с Христианом.

— Я был идиотом. Я не знал, что так получится, — усмехнулся Христиан.

Они выпили. Женщина бросила свой стакан на пол и привлекла к себе Христиана.

— Через час мне нужно уходить, — прошептала она.

Потом, когда, все еще лежа в кровати, они допили бутылку, Христиан встал и отыскал в шкафу другую. Шкаф был заставлен самыми разными винами. Тут была водка из Польши и России, виски, захваченное у англичан в 1940 году, шампанское, коньяк и бургундское в соломенных плетенках, палинка из Венгрии и аквавита, шартрез и херес, бенедиктин и белое бордо. Христиан открыл бутылку и поставил ее на пол у кровати — женщине оставалось только протянуть руку, чтобы взять ее. Она мрачно смотрела на Христиана полупокорными, полуненавидящими глазами.